Стив запомнил все: как вскочил рывком, как задрожали колени, как зазвенели стекла от оглушительного хлопка. Этот хлопок оборвал что-то в голове у Стива. За дверью ванной шлепнуло. Это ударилось о кафель тело.

Стив не мог взять в толк, как жене удалось незаметно выйти из-за стола и украсть оружие. А что, если он все видел? Видел, как в глазах у нее поселилась тоска, от которой есть только одно средство? Видел и не стал мешать?

— Ей так лучше.

Стив сказал это, и правда обожгла его. Как он посмел признаться самому себе? Он что же, с самого начала все понимал? А может быть, даже стремился к такой развязке?

— Ей лучше, — шептал полицейский, глядя на окна больницы. Он стоял неподвижно, щеки обдувало ветерком. Жив. Подонок. Ничтожество. Стив вытер усы. Раньше их подстригала жена. Такие веселые глаза. Так близко! Молодость. Неловкие пальцы. Невероятная легкость, с которой давалась жизнь.

С тех пор каждую ночь стали сниться цифры. 1, 2, 2, 0. И рука, которая лезет в кобуру. Пустую. Опять пустую. И часы.

0, 1, 2, 2.

1, 0, 2, 2.

1, 2, 2, 0.

Стив не заходил в ванную. Так и стоял, прислушиваясь. Уже умерла? Или агония еще продолжается? Его сотрясала дрожь. Не от ужаса. От облегчения. Душа словно оторвалась от плоти, и стало легко. Он вызвал «скорую». Но когда оператор ответил, Стив понял вдруг, что набрал этот номер по ошибке. Почему? Да какая разница. Что толку об этом думать?

С тех пор он перебрал в уме все слова, все поступки, которые могли бы ее спасти. Но сделанного не воротишь.

Брад теперь тоже в больнице. И хорошо. И правильно. Так ему и надо. Вот она — справедливость. Каждому по заслугам. Стив хотел наказать Брада, потому что в его глазах увидел то самое, уже знакомое выражение. Мягкую отстраненность, точно такую же, что и у жены. А потом ее взгляд стал жестким, она как будто узнала что-то о нем. На самом деле Стив наказывал жену за все, за горе, свалившееся на его голову, за спущенный курок.

«Тупари и растяпы, — твердил полицейский. — Им просто силенок не хватает, чтобы выжить в смутные времена. Слабаки, уроды, ушибленные. Никчемные существа. Боже, прими их. Прими их всех. Нищих духом. Блажженных. Почему они блаженны? Бот истинное двуличие».

Полицейский сплюнул на землю и рывком открыл дверь бара. В нос ударил знакомый запах, глаза застилал дым сигарет. Стив посмотрел на часы: 9.15.

— Время, — сказал он и улыбнулся, заметив следующую рюмку, уже поджидавшую его на стойке. Он поднес стекло к губам. Бурбон обжег язык еще сильнее, словно во рту открылась рана. Стив дважды кашлянул, взял себя в руки, потом попросил еще.

Он все думал о Браде. И о Джиме.

«Боже, прими их», — повторил он.

Полицейскому нравилось пробовать эту фразу на вкус. Он кивком поблагодарил бармена, когда на стойке появилась новая рюмка. Семьи у него больше не было. Один. Бурбон спускался к желудку с печальным урчанием. В голове громко плеснуло. Хотелось чего-то неопределенного, то ли — чтобы вернулась жена, то ли — чтобы растаяла иссушающая ненависть. Эта потребность раздирала когтями живот в том месте, где сердце переходит в кишки. Надо утопить эту боль. Убить ее. Снова убить.

«Часы посещения почти закончились», — напомнил он себе.

Надо торопиться.

На ферме было по-ночному темно и спокойно. По залитой лунным светом тропинке кто-то крался к дому. Остановился, прислушался. Тихо. Даже животные не шумели. Никто не блеял, не мычал и не фыркал. Всех распродали и зарезали. А жаль. Он бы с удовольствием сам их изрубил на куски. Запах стойла все еще разливался в воздухе, жался к земле. Словно давно прошедшие каникулы, он особенно остро напоминал о себе теперь, когда здесь было пусто.

Человек оглянулся на смутный силуэт грузовика. Едва различимо чернел логотип компании на двери: слова и буква «К» — строительная компания Квейгмайера. Полы черного пальто захлопали, человек вытащил из-за пазухи длинный картонный тубус. Он снял крышку и достал выполненный синими чернилами план.

Квейгмайер встал на колени, луна освещала его плешивую голову. Оставалось только два-три волоска, вдумчиво зачесанных через макушку. Человек с желтыми зубами развернул план и принялся разглядывать его, улыбаясь и придерживая уголки пальцами.

Еще одно завоевание его компании. Скоро сделка будет оформлена. Осталась только маленькая деталь, и это его очень беспокоило. Адвокат. Сколько раз он звонил и отправлял факсы Джиму Келли, требовал, чтобы придурок подписал соглашение.

«Завтра, — сказал он себе. — Я верю в свои силы».

Человек с желтыми зубами уверенно улыбнулся и поднял голову. Лунный свет залил его неприятное лицо.

«Ну давай, — велел он тусклому свету. — Попробуй, посвети».

Квейгмайер сунул руку в карман и достал оттуда черный лакричный леденец. Положил в рот, облизнул, подождал, пока на языке разольется чудесный вкус. В темноте эта земля особенно хороша. Сейчас его план представлялся ему во всех деталях. Квейгмайер поискал в карманах зажигалку и поднес огонек к бумаге. Будущее как на ладони. Здесь будет торговый центр. Квейгмайер поднял зажигалку повыше. Здесь — ряды одинаковых домов. Здесь — отвратительные душные офисы. Здесь — медицинский центр для целителей-шарлатанов. Пригород на полном самообслуживании. У них будет все, а значит, они в полной мере ощутят свою никчемность. Он чувствовал запах асфальта. Скоро поля закроет черная гладь. Квейгмайер страстно желал ощутить в ноздрях жаркое дыхание битума. Услышать нарастающий рев бульдозеров. И звон кувалды. Стереть все в пыль. Чтобы в ушах скрипело и стонало. Ему хотелось увидеть, как разрывается земля, открывается только для него одного. Как в красной глине извиваются разрубленные черви. И все это закроет толстая черная корка. Последняя печать.

Большой палец соскользнул с колесика зажигалки, и улыбка растаяла. Теперь мир стал еще темнее. Квейгмайер ждал, глаза вглядывались во мрак, приспосабливались. Постепенно проступали очертания предметов. Он похрустел пальцами, медленно, с наслаждением, каждым по очереди.

— Сначала мы тут все сожжем, — злобно прошептал он, глядя на звезды, словно насмехался над их наивной красотой. — То-то будет зрелище!

Квейгмайер подпрыгнул и полетел над фермой. Вот он на поле, через секунду — в окне дома, прижимает нос к стеклу, и вот уже на крыше сарая, флюгером вертится на шесте и помирает со смеху.

Да, здесь было тихо и спокойно, но Брад считал, что рай — это не только тишина и спокойствие. Он встал и выглянул в окно. Двор погрузился в темноту. Вдалеке высились небоскребы, их окна горели яркими цветными пятнами. Брад задумался о расстоянии. Как может быть рай так близко от мира за стеклом? Как он может быть таким маленьким? Или сюда пускают очень немногих?

Он думал увидеть здесь маму и папу, был уверен, что уж их-то сюда приняли. Брад сел на краешек кровати и стал ждать, когда начнет происходить все то, чему положено происходить в раю. Двое детективов провели его через главный вход и оставили у стойки. Брад слушал, что ему говорила женщина за стойкой, и ждал встречи с родителями. Одетая в белое женщина улыбалась, словно обещала, что все теперь будет хорошо. Он добрался до рая, никаких неприятностей больше не случится. Экзамен сдан. Потом пришел человек в длинном белом халате. С ним были еще двое, и тоже в белом. Человек сказал, что они с Брадом будут часто видеться. Он улыбался точно так же, как женщина за стойкой, но те двое не улыбались. Они начали улыбаться позже, как будто им полагалось улыбаться только на следующем этапе. То есть когда человек в белом халате кивнет, чтобы они отвели Брада в его комнату.

— Доверься нам, — сказал человек. — Мы тут все — одна большая семья.

Брад улыбнулся, он понял слово «семья» и окончательно уверился в том, что скоро увидит родителей.

Да уж, не очень бурно его приветствуют в раю. Отец говорил, что будет играть особенная музыка. А еще у рая должны быть золотые врата. Врата Брад видел, но вовсе не золотые. Они были высокие и железные и походили на прутья решетки в его клетке. Выглядело все так, будто внутри кого-то заперли.