— Секу, — улыбнулся бригадир, который старался переплюнуть хозяина по части добродушия. Он проковылял к стене сарая и толкнул ее одной рукой — в другой был большой блокнот. — Крепко стоит.

— Надо бы снести. Мешает.

Бригадир задрал голову и принялся разглядывать карнизы сарая, закрывшись ладонью от солнца. Потом вытащил из кармана карандаш и что-то записал в своем блокноте.

— Его так просто не снесешь, — сказал он задумчиво.

— Ничего, свалим. Мне бы только подпись с придурка получить. Это ж надо, из-за какой-то закорючки! Да, кусается наш зубной маньяк.

— Как он вообще умудрился кого-то убить, если он дурак такой?

Квейгмайер подозрительно прищурился.

— Ты о чем?

— Я так понял, он только недавно с фермы уехал. — Бригадир, хромая, вышел на солнышко и оглядел поля. — Вы вроде говорили, он тут всю жизнь просидел и не вылезал никуда.

— И что с того? Линял себе ночью по-тихому, мочил пару-тройку раззяв — и обратно. Какие проблемы-то? — Квейгмайер помахал пальцем перед носом бригадира. — Человек — он такой! Что хочешь выкинет. Потому надо голос свой внутренний слушать. — Ему нравилось поучать работников. — Прирезать-то — дело недолгое. — И Квейгмайер, словно в подтверждение своих слов, хрустнул костяшками пальцев.

— Оно, конечно, так, да только непохож он на убийцу. Видал я его фотографию в газете. И по ящику показывали, как его после суда выводят. И ток-шоу было, он туда с адвокатом пришел. Правда, он молчит все время. А народ звонит, вопросы задает. Я слыхал, он и говорить-то толком не умеет.

— А чтобы человечка пришить, язык не нужен. Разве только зализать кого до смерти?

— Ну не знаю, не знаю. — Бригадир рассмеялся и повернулся к пустому загону для лошадей. — Может, вы и правы.

— А знаешь что? — спросил Квейгмайер.

— Что?

— Может, и ты прав, чем черт не шутит. Только ты этого не узнаешь никогда, так что не трудись, не напрягай мозги. Вашему брату Господь и так их меньше выдал, чем положено. О чем только старик думал? Зажал, понимаешь, мозги, столько народу обделил. А вот зачем? Это вопрос интересный. N'est-ce pas? [3]

— Чего? — удивленно переспросил бригадир. Он все еще преданно, но уже с легким беспокойством улыбался хозяину.

— Да нет, ничего.

— А-а.

— Ничего! Понятно? — Квейгмайер схватился за виски и расхохотался.

Бригадир растерянно прищурился, но на всякий случай хмыкнул, вытер лицо рукавом и ощупал мокрую ткань.

— Уф! Ну и жарища!

— Ерунда — Квейгмайер снова поднял голову и посмотрел прямо на солнце. — В моих краях в тыщу раз жарче.

— Да, ребята говорили, вы откуда-то с юга.

— С такого юга, что тебе и не снилось.

Бригадир окинул взглядом бледную кожу хозяина.

— Что, не шибко загорел? — пропел Квейгмайер. — Так я все больше в тени держусь.

— У меня двоюродный брат на юге. На нефтяную корпорацию работает. Вы, может, его и знаете.

— Да само собой. Мир-то тесен.

— Его зовут Том Дженсон.

— И что, жив он еще? — спросил Квейгмайер. Лицо его было совершенно сухим, на лбу — ни капли пота, в зрачках полыхало солнце.

— Ясное дело, жив, — добродушно рассмеялся бригадир.

— Тогда не знаю.

— Это почему же? — Бригадир прищурившись смотрел на хозяина и никак не мог понять, что же в Квейгмайере не так. Что-то явно не так, но вот что? Не разглядеть, уж очень зрачки сверкают.

— Шучу. — Квейгмайер улыбнулся солнцу. — Наплюй.

Бригадир зажмурился, потом глянул под ноги. Перед глазами все еще сияли два фиолетовых пятна. Он осторожно глянул на хозяина и заметил, что контур его фигуры как будто слегка размылся.

Бригадир снова зажмурился и подождал, пока зрение восстановится. На розовом фоне мельтеши и черные хлопья. Бригадир с силой потер веки и снова огляделся. Квейгмайер все еще таращился на солнце. И тут бригадир заметил, что хозяин стоит на голом желтом пятачке, окруженном бурой травой.

— Тут, наверное, валун лежал здоровенный. — Он ошеломленно указал на плешь. — Там, где вы стоите.

— А может, и не валун, — ответил Квейгмайер. От него веяло удивительным спокойствием. Наконец он опустил голову, и глаза его приобрели приятный бледно-голубой оттенок. Квейгмайер посмотрел на бригадира. — Просто что-то заслонило солнечный свет.

Брад вышел из машины, похожей на пикап мистера Соседа. Только сзади — не открытая платформа, а комната с железными стенами. Брада молча передавали от одного человека к другому. Все в одинаковых костюмах, костюмах змеиных жрецов. Только оттенок ткани чуть-чуть другой. Темно-серый, как у осеннего неба.

Брад всмотрелся в череду жреческих лиц и наконец заметил приятного на вид человека. Кожа у него была темно-коричневая, походка ленивая и медленная, не то что у других. Человек тепло улыбнулся Браду.

Лязгнул замок на железных воротах, створки разъехались. Наверное, за спиной они снова закроются. Брад решил, что его опять ведут под землю, но тело не почувствовало спуска.

Кто-то забрал у Брада одежду, ту самую, что подарил Щен, и вместо нее выдал робу и штаны булыжного цвета, такую же, как у других людей в этом странном месте. Наверное, это какая-то особенная группа. Они одинаково двигались и одинаково одевались. Каждым, похоже, двигала только одна мысль, помогающая выжить в темных подвалах. Мысли объединялись в общую, совсем серую и грустную, как будто одежда меняла их цвет, гасила живые краски — зеленые, красные и синие. Разрозненные мысли теперь двигались вместе и вместе дышали.

Клетка, куда посадили Брада, оказалась намного меньше той, самой первой. Однако масштаб всего помещения впечатлял. Вдоль стен тянулись бесконечные ряды прутьев. Может, это загоны для будущих жертв машины-змеи? В глазах заключенных Брад читал ту же самую обреченность и покорность судьбе, что и у тех, кого видел под землей.

Брада затрясло. Он вдруг понял, что у него отняли.

Под пристальным взглядом жрецов Брад вошел в клетку. Он догадался, чего от него хотят. Ему и раньше приходилось это делать. Жрецы не стали заходить внутрь. Они держались подальше от прутьев, словно боялись тоже оказаться в клетке. От Брада нужно немногое: просто добровольно войти. Но и это надо было выполнить. А выполнять не хотелось.

Брад повернулся и кивнул. Жрец кивнул в ответ, улыбнулся, запер замок и ушел, бесшумно ступая по бетонному полу.

Брад смотрел вслед жрецам, пока те не скрылись из виду, а потом сел на кровать. Он мало что понимал и решил не очень переживать по этому поводу. Брад сложил руки на коленях и оглядел безжизненные стены. Совсем чистые, и краска на них свежая, но из-под краски проступали старые картинки. Брад встал и присмотрелся. Жирные палочки буковок складывались в слова, а еще тут были изображения чего-то длинного и дырок с волосами. Картинки тянулись к Браду, хотели рассказать о поселившейся здесь ненависти. Брад отшатнулся, почувствовав ужасную силу этих знаков. Он снова сел и посмотрел на окно, забранное решеткой. Потом перевел взгляд на прутья двери. Сквозь них виднелись другие клетки. Брад силился хоть что-то понять. Или он потерял нечто важное? Или кто-то ограбил его, отнял часть тела, без которой нельзя свободно передвигаться по улицам? Брад подумал о своей душе. О больших пальцах. Люди в форме заметили его и забрали с собой. Значит, что-то от него все-таки отвалилось. Брад осмотрел руки, потом ноги. Прикоснулся к груди, ощупал лицо. Все вроде на месте. Что же отличает его от тех, кто сейчас снаружи? Почему его тоже заставляют думать только одну мысль?

Брада отвели в другую комнату, чтобы накормить вместе с остальными заключенными. В животе уже бурчало от голода Брад стоял в очереди и жадно принюхивался. Еда оказалась вроде бы вкусной, но какой-то ненастоящей. Все дело в общей мысли, решил Брад. Еда хранила положенный ей вкус, просто она посерела вместе с одеждой. Тяжелый булыжник давил на дно желудка, серая пелена напоминала о картинках на стене клетки. Но голод постепенно отступал.