Джой отвернулась от ступеней и посмотрела на убийцу. Она нажала ладонью на живот, как будто хотела что-то из себя выдавить. На губах девушки играла грустная улыбка. Джой вытащила из волос черное перо, сунула его за ухо убийцы и показала на небо, словно провожая взглядом какую-то птицу.

— Только без мелодрам, — фыркнул убийца.

Он бросил перо на землю и отвернулся от девушки и сына. Надежда на их лицах никак не шла у него из головы. Они же свои. Он стал для них трубой, по которой из мира можно слить людскую подлость. Убийца чувствовал фальшь своей теории. Он понимал, что сам себя обманывает, убийца хмыкнул. Обмануть можно кого угодно, только не себя самого. Уж он-то точно знает, почему убивает, чей он посланник. Он посмотрел на Ерша и пошел через улицу.

Следом за ним Щен и Джой двинулись к перекрестку, где был пешеходный переход. Мальчик и девушка крепко держались за руки. Щен смотрел на Голубицу. Она напряженно застыла посреди толпы, похожая на свою любимую статую.

Джой сразу одурела от шума. Она захныкала, пробираясь между людьми. Девушка боялась подходить к ним так близко, затеряться среди одинаковых лиц незнакомцев.

Брад смотрел на скованные запястья и все больше беспокоился. Он медленно сгибал и разгибал пальцы и вспоминал, как переворачивал на ферме камни и как шевелились под ними насекомые. Брад видел их много раз, а вот теперь камень перевернули над ним. Его нашли. Подняли булыжник, а там Брад, сидит и щурится. Ему казалось, что солнце светит чересчур ярко и звуки вокруг слишком громкие. Брад потрогал цепь между наручниками. Когда в силок, поставленный отцом в лесу, попадался кролик, он отчаянно махал лапами и старался вырваться на волю. Мясное рагу. Есть хотелось зверски, но сейчас не время. Брад откажется от еды и тем самым накажет того, кто обрек его на эти страдания.

Джим заметил на руках Брада кровавые круги.

Брад выкручивал запястья, тянул их вперед-назад, железные обручи впивались в кожу. Боль приятно холодила и отвлекала от тревог. Брад знал, если ладони отвалятся, он вырвется на свободу. Больше не будет ни восьми, ни десяти. Никогда. Ноль. Если бы только удалось протолкнуть железо через кости! Он смог бы тогда шевелить руками, и не надо было бы прижимать локти к бокам, как сейчас. Брад вырвался бы из ловушки. По запястьям стекали ручейки крови. Все ладони и бежевые сиденья из кожзаменителя покрылись красными кляксами.

— Брад! — Джима передернуло. Он попытался удержать руки клиента и вдруг очень ясно осознал всю свою никчемность. Адвокат даже испугался.

Машина затормозила у обочины.

Брад поднял голову и заметил, что Джим смотрит на него с жалостью. Он улыбнулся адвокату и облизнул соленые от слез губы. Брад и не подозревал, что плачет. Что же, он так и плакал всю дорогу? Много-много дней плакал? А может, недель? Капли повисали на губах, срывались вниз, стекали по подбородку и падали на запястья, сразу же перемешиваясь с кровью.

— Сделайте что-нибудь, — пробормотал Джим, обращаясь к полицейскому в штатском. — Он же себе вены вскрывает.

Полицейский посмотрел на наручники.

— Уж лучше себе, чем нам, — сказал он и открыл дверцу. — Пошли.

— А что происходит-то? — спросил водитель, поворачиваясь назад.

— Он себе наручниками запястья разрезает. — Полицейский выбрался из машины и снова заглянул в салон. — Вырваться старается.

Он улыбнулся адвокату.

— Так держите его за руки сами, если надо, — велел адвокату водитель. — Набросьте на них плащ, пока будете по ступеням его вести.

Полицейский потянул Брада за руку. Сильные пальцы вцепились в локоть, не давали вырваться из наручников. Больно. Брад вспомнил, как держали обычно лошадей перед тем, как приложить к их боку раскаленное клеймо. Их прижигали, и они становились собственностью. Запах горящей плоти ударил в ноздри. Брад вдруг понял, что отражалось в темных лошадиных глазах, когда клеймо впивалось в плоть. Теперь и он принадлежал кому-то. Брада достали из-под камня и пометили.

«Никакого порядка», — расстроился Джим. Он подождал, пока полицейский выведет Брада из машины, и вылез в ту же дверь. Адвокат выпрямился и только тут увидел и услышал толпу. Рев нарастал, люди привставали на цыпочки, тянули шеи. В воздухе запахло бедой. Кто-то угрожающе бормотал, кто-то визжал, не помня себя от ненависти. Родные и близкие жертв потрясали кулаками и выкрикивали проклятия. Они все больше входили в раж, с головой погружались в горе от своих потерь. Они заболели, а Брад был лекарством, которое могло бы их исцелить, козлом отпущения, мишенью для всепоглощающей человеческой ярости.

Сквозь строй зевак осторожно пробирался убийца. Никто его не замечал, как будто он стал бесплотным. Сзади напирали, народ стоял плечом к плечу, руки людей переплетались, как змеиные клубки, убийца ввинчивался в толпу, нажимал, надавливал, с наслаждением прикасаясь к чужим телам.

Быстро подъехала и остановилась у ступеней вторая патрульная машина. Оттуда выбрались еще четверо полицейских, они сразу же начали оттирать толпу в сторону. Людская волна разбухала и уже грозила прорвать оцепление. Трудно было не ощутить всю мощь толпы и ее гнев, подогретый появлением преступника. Люди позабыли о законе и правосудии. Они желали полной свободы, желали слиться в едином порыве и облегчить свою душу. Одну на всех.

Мальчику было трудно пробираться через беспокойное море рук. Репортеры и родственники жертв дрались из-за места поближе к оцеплению. Щена несколько раз очень сильно двинули локтями по плечам и голове. Мальчик искал убийцу. Он сжал покрепче ладошку Джой и потащил ее через толпу, стараясь не смотреть на перекошенные лица. Только одна мысль гипнотическим ритмом впивалась в мозг. Надо найти Голубицу. Женщина ужом ввернулась между спинами и пропала из виду несколько минут назад. Щен искал ее по одежде, по светлым волосам с темными прядями. Вон вроде бы она. Да, точно, лицо ее, каменное, застывшее, совершенно равнодушное. Постоянство есть отсутствие существования. Щен начал пробираться к ней, но тут Голубица рванулась вперед и исчезла.

Щен толкался как мог свободной рукой, рвался сквозь толпу и снова нашел знакомую фигуру, и толстый кожаный ремень с массивной пряжкой в форме колокольчика, и синие джинсы. Но лишь на секунду. Женщина опять пропала, на ее место быстро накатывали все новые и новые волны людей, они скрывали Голубицу от Щена.

Джой всхлипывала все громче. Слишком близко были чужие тела. Если люди увидят ее глаза, они поймут, как она уязвима. Поймут, что с ней сделали когда-то, и сразу же набросятся на Джой. А притвориться сильной она никак не могла. Не могла, и все. Кто-то закричал у нее над ухом. Еще кто-то тронул там, где живет беда, ниже пояса. Сейчас все повторится. Джой рванулась назад, стараясь высвободиться. Руки. Тело. Оно теперь чужое. И его у Джой отберут.

— Эй! — Щен потянул девушку за собой. — Не бойся!

Но Джой его не слышала. Она смотрела на колышущиеся лица, видела, как туже натягивается кожа на острых скулах, видела ненависть, и гнев, и как белеют от злобы глаза. Это горе сгущалось над ее головой, давило, хватало Джой, вырывало язык. Ей чудилось лезвие. Шрамы зудели, разгорались огнем… Джой взвыла. Она изо всех сил дернулась, Щен выпустил ее руку, и девушку немедленно затянуло в толпу. Она как никогда отчетливо вспомнила тот ужасный день. Джой слышала, как Щен зовет ее, видела детское личико и испуганные глаза. Она потрогала живот. Почему с ней так поступили? Почему ни одно живое существо не сможет вырасти внутри нее? Ее больше не было, от чужих прикосновений кожа стала жесткой, похожей на рогожу, и мертвой.

Щен знал, что звать Джой бесполезно. Он потерял ее. Мальчик повернулся, отыскал взглядом Голубицу и понял, что она уже подобралась к краю толпы. Прямо перед ней были заветные ступени. Голубица сунула руку в карман, пальцы сжали теплое железо. Голубица вытащила пистолет и соединила руки в самой страшной из молитв.