Сталь сверкала в ярком свете хирургических ламп, словно оперенье огромной металлической птицы в лучах закатного солнца. Птица взмывала все выше. Внутри у нее под бронированной плотью сидел мужественный и решительный человек. Гигантский клюв приоткрылся, комната наполнилась ритмичным писком. Брад оглянулся и увидел прибор вроде телевизора что остался в квартире. По экрану скакала неровная линия. Прибор зарисовывал сумасшедший полет уже освобожденной от своей брони птицы.

Человек в маске вытащил из руки Брада какую-то трубку и взамен вставил другую, точно такую же. Брад открыл было рот, чтобы рассказать, как нехорошо втыкать в тело предметы и менять что-нибудь внутри, но челюсть не слушалась, на глаза опускалась сверкающая хрустальная пелена, похожая на замерзший дождь, весело барабанящий по коже.

Люди в масках копались у Брада в теле, словно кроты. Браду было ужасно интересно, что же они там хотят найти и что собираются оставить? Может, они ищут признаки добродетели? Может, это тоже часть суда? Время ползло еле-еле, но Брад был уверен в своих силах. Он докажет. Воздух обжигал легкие, белые пластмассовые руки шевелились все медленнее. Хрустальная пелена покрылась тонкой сетью трещинок. Сознание уплывало, обморок окутал голову мягким пушистым одеялом. Брад совсем не чувствовал ножей, входивших в кожу. Он думал о цветах для Милой. Когда цветы упали на землю, они распахнулись и как будто запели. Сейчас с его кожей происходило то же самое. Раны распускались букетом алых роз.

— У меня от лифтов мурашки по коже, — заявил убийца, выходя на одном из больничных этажей. — А потом еще кошмары снятся. Будто лифт едет не туда, куда надо.

— Да что ты заладил про свои кошмары? — взвыл Квейгмайер. — Прямо как дите малое.

— И от больниц мурашки, — продолжал убийца — Тут все движется в обратную сторону. Вопреки здравому смыслу. Вот в чем трагедия. Может, для кого-то она и не очевидна, но факт остается фактом. Это самая реальная реальность. Настоящее. Чистилище. Здесь и сейчас. На этой самой планете. В этой самой больнице. — Он указал себе под ноги.

Двери лифта бесшумно закрылись позади Квейгмайера.

— Ерунда, — рассеянно ответил он. — Представь себе, будто это дорогая гостиница. Ужин в номер. Нога здесь, селезенка — там. Пакетики с кровью, с водой, с глюкозой. Лекарства. Обезболивающие. — Квейгмайер побарабанил пальцами по груди убийцы. — Ты ведь специалист по части обезболивания, а?

Убийца рассмеялся и вытер ладонью рот.

— О да, я знатный анестезиолог!

— Надо смотреть в корень. В чем суть гостиничного обслуживания? Задержать клиента подольше. Вот здешних постояльцев и держат.

— А ты, знаешь ли, мастер говорить!

— Я мастер только в одном деле.

— Ошибаешься. — Убийца подмигнул Квейгмайеру сначала одним глазом, потом другим.

— Чтобы подвигнуть на что-нибудь людей, нужны слова. Правильное употребление грамматических конструкций — и повиновение гарантировано.

В приемном покое убийца подошел к мусорной корзине, незаметно сунул руку в карман и выбросил окровавленный нож. Злодей позабыл бы о своем оружии, если бы не пропитанные горем больничные стены.

— Самое подходящее место, чтобы избавиться от хирургических инструментов. Прекрасный выбор, дружище. Твоя головоломка складывается как надо.

Убийца нервно оглянулся. Посетители равнодушно разглядывали пол и стены, некоторые громко всхлипывали. За стойкой регистратуры сидели две медсестры и с чрезвычайно занятым видом обсуждали медицинские карты. В другом конце приемного покоя убийца увидел Щена и высокого полицейского. Они сидели у самой стены. Пальцы снова метнулись ко рту в поисках пустых гнезд и правильных решений. Убийца расстроился еще больше, когда заметил Джой. Она стояла, прислонившись к стене и сцепив руки за спиной, как будто ждала своего палача.

— Здесь я, здесь, — убийца улыбнулся. Он пососал палец и с чмоканьем вытащил его изо рта. — Я тебе помогу, — прошептал он в надежде, что Джой услышит его.

— Ишь как парнишка-то разволновался, — ревниво заметил Квейгмайер. Ему не нравилось, что ребенок так беспокоится за друга.

— Весь в меня, — сказал убийца.

— Просто позор, что он по твоим стопам не пошел.

Убийца нахмурился, выдвинул вперед нижнюю челюсть и сердито посмотрел на Квейгмайера.

— Мог бы и получше его надрессировать, — продолжал желтозубый.

— Что значит «получше»?! Насколько?!

— Ты же меня понял. «Лучше» — значит «хуже».

Квейгмайер усмехнулся и крепко схватил убийцу за руку. Правильная рука. Все время лезет в рот, нащупывает пустоту и успокаивается.

«Прямо как заводная», — подумал он.

— А от фараонов у тебя, случайно, мурашки не бегут?

— Нет, — пробормотал убийца и покачал головой. — Не бегут. Встают по стойке «смирно».

— Тогда пойдем поздороваемся с твоим отпрыском. Ты их всех отвлечешь, а я пока займусь своими делами.

Врач постучал карандашом по ладони.

— Я вам очень сочувствую, — сказал он.

Джим совсем растерялся. В теле образовалась странная пустота. Колени подгибались, в животе кто-то скребся острыми коготками. Джиму даже показалось, что под зубами образовались синяки. Он упрямо смотрел в пол, не желая поднимать голову, не желая осознавать смысл произнесенных слов. Самый страшный смысл на свете. Смерть.

Врач все барабанил карандашом, сам того не замечая. Он будто сравнивал горе на лице Джима с описанием из учебника.

— Ее привезли уже мертвой. Ничего нельзя было сделать.

Он прислушался к объявлению в динамиках. Какого-то доктора вызывали в отделение реанимации. Потом в коридоре снова наступила тишина. Врач заметил наконец, что держит в руках карандаш, и сунул его в карман зеленого халата.

— Она не мучилась. Может, хоть это вас утешит. Примите мои соболезнования.

«Ее везли во второй „скорой“, а я даже и не знал», — подумал Джим.

Он опустился на пластмассовое сиденье. Ему было очень стыдно, что никак не получается заплакать.

«Моя жена, — повторял он. — Ее провезли мимо меня. Мою жену. Мою мертвую жену».

Что-то ныло в груди, а слезы все равно не шли.

— Я очень сочувствую, — беспомощно повторил врач. — Может, вы хотите, чтобы мы кому-нибудь позвонили?

— Нет.

Джим все смотрел в пол. Просто не мог поднять глаз. Ему казалось, что кости сейчас рассыплются в прах и кожа упадет, словно пустой бурдюк.

— Ничего-ничего, не беспокойтесь. — Собственный голос вывел Джима из себя.

— Вы можете прилечь в свободной палате.

— Нет! — взорвался Джим. Нарастающее отчаяние несло с собой гнев, который адвокат готов был обрушить на голову врача. Если кто и виноват, так это он, доктор, лекарь-недоучка, дурной вестник. — Оставьте меня в покое!

Врач даже не изменился в лице. Ему и раньше приходилось сталкиваться с такой реакцией на горе, но все равно было немножко обидно. Он задумчиво облизнул губы и подумал, что надо бы позвать дежурного психолога. Хотя она женщина. А этому нужен специалист-мужчина. Врач молча повернулся и отошел к посту медсестры, чтобы позвонить в город.

Джиму на секунду показалось, что врач пошел за Андреной. И даже услышал ее голос. Адвокат поднял голову и увидел, что это разговаривает с кем-то медсестра. Замолчала, потом заговорила снова. Джим не пытался разобрать слова, но интонации были так похожи на Андрену, что волосы дыбом вставали. Медсестра улыбалась ему. Как она смеет?!

Здесь нельзя было отличить день от ночи. В приемном покое окон не было, повсюду царила стерильная белизна больничных ламп. Стрелки на часах ни о чем Джиму не говорили. Просто бежали по кругу, и все.

Высокий полицейский записал показания Щена прямо в холле и ушел его вызвали на очередное происшествие. Полицейский знал, где найти мальчика в случае необходимости. Все люди на улице между собой знакомы. Спроси любого, и тебе покажут. Там, на улице, своя община.