Возражения Светланы Алексеевны, что, мол, новый магазин еще не приносит прибыли и нужно время, для того чтобы хотя бы окупить аренду помещения, не говоря уж об остальных вложенных средствах, никакого успеха не возымели. Андрей Николаевич кивал головой, соглашаясь с тем, что нестабильное финансовое положение ударяет по частным предпринимателям ничуть не меньше, чем по тем, кто их охраняет, однако требований не изменил.

— Светлана Алексеевна, — сказал он в конце разговора, засовывая во внутренний карман конверт с очередной месячной платой. — Мы сотрудничаем с вами уже два года. Вы же понимаете, что вот это, — он похлопал себя по карману, — не мне одному. Людей много, и всем жить надо. Такие дела.

Когда Андрей Николаевич вышел из кабинета, симпатичной покупательницы, к его большому сожалению, в салоне уже не было. На диване сидела Рита и равнодушно наводила порядок на столике.

— Ну что, Ритуль, — весело поинтересовался Андрей Николаевич, — заказов много принимаешь?

— Какие заказы, — Рита явно была раздосадована. — С утра один посетитель только, и то, скорее всего, не вернется.

— Ничего-ничего. Будет и на твоей улице праздник, — ободрил Андрей Николаевич. — А кстати, Рит. Ты же наверняка ее телефончик где-нибудь себе записала, а? По старой дружбе не поделишься? Глядишь, и уговорю вернуться.

— Она замужем, — мрачно сказала Рита, записывая телефон Аллы.

— Да и я нехолост, — Андрей Николаевич посмотрел на листок. — Алла Родичева. Ага. Значит, ее зовут Алла, — задумчиво пробормотал он.

Светло-бежевая «шестерка», к великому изумлению гибэдэдэшника, нарушая все существующие правила, лихо развернулась прямо на светофоре. Младший лейтенант Иванов еще не успел откозырять, а документы ему уже были предъявлены. Откозырять все-таки пришлось: «Виноват, товарищ капитан».

На цветочном рынке возле Белорусского вокзала шел обычный рабочий день. Продавщицы тщательно осматривали свой товар, то и дело сбрызгивая цветы водой, и вглядывались в лица шедших мимо людей в попытке определить потенциальных покупателей. Особое внимание они уделяли проходящим мимо них парочкам. Заметив такую парочку, возраст и материальное положение в данном случае особой роли не играли, продавщицы, опережая друг друга, выскакивали из своих стеклянных ларьков и наперебой начинали предлагать кавалеру приобрести цветы для своей спутницы. Это срабатывало далеко не всегда. Но иногда действовало. Некоторым мужчинам не хотелось выглядеть перед своими дамами жмотами, и отдельные парочки вырывались из цепких лап продавщиц не иначе как с цветами.

Кафе с задумчивым русским названием «Рябинушка» в разгар дня пустовало. Посетители, которые, как правило, были «свои», начинали собираться к вечеру, по окончании рабочего дня, поэтому и большую часть блюд, представленных в меню, начинали готовить только в середине дня.

Хозяин кафе, а по совместительству и цветочного рынка, Рафик Гаджиев сидел за угловым столиком над папками с документами. Время от времени он подсчитывал что-то на калькуляторе и заносил полученные результаты на отдельный листок бумаги. Кроме него, в зале никого не было. Немногочисленный обслуживающий персонал, видя, что хозяин работает, предпочитал не показываться на глаза, а отсиживался на кухне.

Закончив очередные вычисления, Гаджиев вздохнул и поднял голову от бумаг.

— Света. Светочка, — позвал он.

Из занавешенного тростниковой ширмой проема,

который вел на кухню, появилась официантка, миловидная девушка восемнадцати лет.

— Вы меня звали, Рафик Вагизович? — робко спросила она.

— Светочка, приготовь мне, пожалуйста, чай.

— Варенье к чаю или что-нибудь надо?

— Нет, — Гаджиев слегка поморщился, — сахар, как обычно, и больше ничего не надо. Спасибо.

Он проводил взглядом стройную фигуру официантки и снова углубился в документы.

Несмотря на вздохи, которыми продолжали сопровождаться подсчеты, дела у Гаджиева шли хорошо. Разумеется, это касалось прежде всего цветочного рынка. Кафе особых доходов не приносило, но оно и не предназначалось для этого. Сидя на втором этаже возле больших окон, было очень удобно следить за работой рынка, да и деловые беседы лучше проводить на собственной территории. Опять же всегда под рукой сервированный столик, приятная атмосфера и свежезаваренный чай.

Однако на этот раз спокойно почаевничать Гаджиеву не удалось. На лестнице раздался шум, и в дверях появился Ваха, помощник Гаджиева. Судя по прерывистому дыханию, бежал Ваха быстро. Остановившись на пороге, он сглотнул и махнул рукой в сторону улицы.

— Там Ильхама арестовывать приехали, — выдавил Ваха. — На двух машинах. Быстрее.

Не задавая лишних вопросов, Гаджиев первым делом взглянул в окно. Внизу с левой стороны собралась толпа: продавцы, охранники, просто прохожие — все шумели, окружив кольцом шестерых людей в штатском. Они, по виду типичные опера, размахивали удостоверениями, пытаясь провести сквозь толпу племянника Рафика Вагизовича. Гаджиев сразу увидел руки Ильхама, скованные за спиной наручниками.

Быстро встав из-за стола, Гаджиев бросился на лестницу. Вслед за ним выбежал Ваха.

Толпа внизу увеличивалась в геометрической прогрессии. За считанные секунды она выросла как минимум вдвое. На помощь местным азербайджанцам прибежали торговцы с расположенного рядом овощного рынка. Привлеченные зрелищем нарастающего конфликта, останавливались поглазеть и прохожие.

Фигура закованного в наручники Ильхама не вызывала сочувствия у пенсионерок, которые приторговывали здесь же у метро сигаретами и прочей мелочью.

— Бандита поймали, — заговорщицким шепотом говорила одна старушка на ухо второй.

— Ишь идет, — так же шепотом отвечала вторая, — голову опустил. Стыдно небось.

Опера, вооруженные удостоверениями и четырехэтажным матом, медленно, но верно продвигались сквозь гомонившую толпу в сторону дороги к своим автомобилям. Из толпы выдвинулся взъерошенный молодой человек в красной майке. В руке он сжимал диктофон.

— Дмитрий Корякин, независимая пресса, — скороговоркой обратился он к одному из оперов. — Вы могли бы прокомментировать, что здесь происходит?

Ответом ему послужил внушительный толчок локтем в грудь. Однако журналист не унимался.

— Общественность имеет право на информацию, — продолжал он допытываться. — Какое ведомство вы представляете?

Опер на секунду остановился и, оглядев фигуру Корякина, тихо, но четко произнес ему прямо в лицо:

— Слушай, писатель, вали отсюда! Или тебе своих геморроев не хватает? Мешаешь задержанию опасного преступника. Хочешь, чтобы оформили?

Однако Корякин, для которого общение с представителями органов было не в новинку, не унимался:

— Какое ведомство вы представляете? В чем он обвиняется? — продолжал он задавать вопросы.

В следующее мгновение на запястьях Корякина защелкнулись наручники и несколько рук стало активно проталкивать его сквозь толпу к машинам.

— Я представитель прессы! — кричал Корякин. — Завтра это попадет в газеты.

Выбежав из кафе, Рафик Вагизович на полной скорости врезался в толпу. Азербайджанцы, узнав хозяина, расступались. За минуту Гаджиеву удалось то, что тщетно пыталась сделать милиция, то есть пробраться сквозь плотно стоящие ряды. Рафик Вагизович остановился перед операми. При виде дяди Ильхам слегка приободрился. Опера, сообразив, что перед ними не рядовой торговец, остановились. Гаджиев ободряюще кивнул Ильхаму и сказал ему несколько слов по-азербайджански. Ильхам кивнул в ответ.

— Не разговаривать с задержанным! — заорал один из державших Ильхама. — В сторону!

Гаджиев не двинулся с места.

— Я Рафик Гаджиев, — сказал он, — это мой племянник. Кто ваш начальник?

На первый план вышел опер, общавшийся с Корякиным.

— А мне насрать, кто ты такой, — спокойно сказал он, глядя в глаза Гаджиеву. — Твоему племяннику семь лет светит. Так что ты отвали, чтобы ему лишнего не припаяли. А завтра, часам к пяти, приезжай к Гагаринскому УВД, пообщаемся. Дорогу! — вдруг резко заорал он, расталкивая толпу.