— Мои соболезнования, Александр Анисимович, — Костя рассказал мне, что случилось.

Они пожали друг другу руки, и Турецкий сел за стол. Буквально через минуту в кабинет вошла секретарша Меркулова и поставила перед Александром Борисовичем дымящуюся чашку кофе.

— Константин Дмитриевич, Александр Анисимович, вам ничего не нужно?

Те, не сговариваясь, отрицательно покачали головой.

Зазвонил мобильный телефон. Александр Анисимович начал хлопать себя по карманам, наконец вытащил телефон.

— Никак не могу привыкнуть к этой штуке, — как бы извиняясь, сказал он окружающим. — Алло?.. Да, это я… Он жив?

После этих слов Меркулов и Турецкий переглянулись.

— Я сейчас приеду.

Александр Анисимович отключил телефон и посмотрел на Меркулова.

— Только что было совершено покушение на Георгия Виноградова. Его доставили в больницу имени Склифосовского. Он жив, но состояние пока очень тяжелое. Извини, Костя, мне надо ехать.

— Конечно, Саша. Ты знаешь, что для тебя я свободен в любое время. Александр Борисович, — Меркулов посмотрел на Турецкого. — Поручаю это дело лично тебе. Так что собирайся, и езжайте сейчас в Склиф вместе. Заодно и поговорите обо всем по дороге. После этого ко мне. Сформируем следственнооперативную группу.

Перед институтом имени Склифосовского происходил несанкционированный митинг. Большую часть митингующих составляли молодые люди, учащиеся, студенты, однако были люди и постарше. Все они собрались здесь для того, чтобы выразить поддержку находящемуся в данный момент в состоянии комы Герману Городецкому.

Известие о покушении на Германа распространилось в Интернете мгновенно. После этого число его сторонников увеличилось в несколько раз. Теперь уже в Интернетовских форумах не попадались сообщения, подобные тем, которые Герман с Авдеевым прочитали сразу после опубликования Германом своего заявления. Теперь уже никто не сомневался в том, что это дело серьезное и что Герман «боролся» по-настоящему, а не для того, чтобы удовлетворить собственные амбиции. Были среди митингующих и журналисты.

Тут и там мелькали самодельные транспаранты. Среди них превалировали лозунги, выражающие солидарность с Германом, и пожелания ему скорейшего выздоровления. Однако попадались и более резкие высказывания — «Нет милицейскому произволу!», «Милиция убивает собственных граждан!». И совсем конкретные — «Менты — убийцы!».

Толпа митингующих была окружена цепочкой вооруженных дубинками милиционеров, которые, покуривая, лениво наблюдали за происходящим. Однако, несмотря на кажущуюся расслабленность, милиционеры в любой момент были готовы активизироваться и приступить к решительным действиям. Болтающаяся на поясе дубинка новой конструкции — с железным шариком на конце, для придания упругости — вселяла уверенность в каждого из них.

Из-за милицейского кордона вышел командующий оцеплением капитан и направился к двум девушкам, держащим лозунг «Менты — убийцы!».

— Уберите транспарант! А то… — грубо потребовал он.

— А то что? — резко спросила одна из девушек. — Отдадите приказ прострелить мне голову? Или, может быть, подкараулите меня после митинга?

Содержание происходящего разговора мгновенно стало известно всем собравшимся. Толпа угрожающе зашумела.

Капитан обвел взглядом собравшихся перед зданием больницы людей. Народу было много. И все были настроены весьма решительно. Если продолжить давить, элементарно может возникнуть буча. А приказ капитану был дан четкий: никаких беспорядков быть не должно. Если что, начальство по головке не погладит, а вот пинок под жопу можно схлопотать неслабый.

Капитан молча развернулся и пошел на исходную позицию, за милицейскую цепочку. Подчиненные встретили его равнодушными взглядами — ничего не произошло, можно было курить дальше.

Возле центрального входа затормозила черная машина. Александр Борисович Турецкий и Александр Анисимович Родичев-Никифоров быстрым шагом направились внутрь больницы. Несмотря на возраст, Родичев привык ходить быстро, и Саше Турецкому, чтобы не отставать, пришлось поспешить.

Идя рядом с Родичевым, Саша незаметно изучал директора НИИ прокуратуры. Впрочем, он начал разглядывать его еще в кабинете Меркулова, а потом продолжил, когда они вместе ехали в машине, и Родичев вводил Александра Борисовича в суть дела.

Саша сразу обратил внимание на то, что Родичев очень похож на Меркулова. Даже в их внешности было что-то общее. Но суть была не во внешности, нет. В поведении, в умении держать себя в руках и говорить по существу.

«Старая школа», — думал про себя Турецкий.

Александр Анисимович Родичев в свою очередь тоже незаметно наблюдал за своим собеседником. Краем глаза он оглядывал его спортивную фигуру и про себя отмечал, что у старшего помощника генпрокурора есть одно очень ценное для их профессии качество, а именно весьма легкомысленная внешность. Такая внешность элементарно может ввести в заблуждение даже самого проницательного человека. Особенно если ее обладатель сам стремится ввести в заблуждение своего оппонента. Наверняка сам Турецкий прекрасно об этом осведомлен и пользуется данным подарком природы на полную катушку. А то, что при такой внешности Турецкий обладает цепким умом и всеми необходимыми навыками, Родичев понял давно, еще в те времена, когда они работали вместе.

На входе Турецкий предъявил удостоверение, и их сразу пропустили.

Возле палаты, где находился Виноградов, стоял вооруженный автоматом милиционер. Турецкий еще из машины позвонил Меркулову, чтобы тот распорядился немедленно перевести Виноградова в отдельную палату и приставить охрану. Меркулов, как всегда, оказался пунктуален и оперативен. Удостоверение пришлось предъявлять еще раз.

Перебинтованный Георгий лежал с закрытыми глазами под капельницей. Равномерно пикал аппарат обеспечения жизнедеятельности, сердцебиение было ровным.

Родичев присел на край кровати.

— Жора, ты меня слышишь? — тихим голосом спросил он.

Ответа не последовало.

Турецкий в это время рассматривал Виноградова.

— Что вы здесь делаете? — раздался за его спиной возмущенный голос.

Саша и Родичев разом обернулись.

На пороге стояла молоденькая медсестра, и Саша не преминул для себя отметить, что она очень даже ничего. И рассерженное выражение лица, с покрасневшими щеками и нахмуренными бровями, ей очень шло.

Похоже, что сестричка верно истолковала его взгляд, потому что ее щеки заалели сильнее, а лицо сделалось совсем строгим.

— Я еще раз спрашиваю, что вы здесь делаете?

Александр Борисович достал удостоверение в третий раз:

— Старший следователь прокуратуры Александр Борисович Турецкий. А кто вы?

— Медсестра Иванова. Екатерина. В этой палате нельзя находиться, больной еще слишком слаб. Я прошу вас выйти.

— Хорошо-хорошо. — Турецкий, защищаясь от напора молодой симпатичной особы, поднял руки. — Мы сейчас выйдем. Вы здесь хозяйка.

Одержав такую быструю и сокрушительную победу, Катя Иванова сразу смягчилась:

— Вам надо поговорить с главным врачом, Павлом Сергеевичем. Если хотите, я могу его сейчас позвать.

— Спасибо, Катюш. Вы нас очень обяжете, — сказал Турецкий.

— Только подождать вам все равно придется в коридоре.

— Но только после вас. — Саша галантно открыл дверь и пропустил медсестру вперед.

Главного врача долго ждать не пришлось, за ним даже не потребовалось специально ходить. Когда Александр Борисович вместе с Родичевым покинули больничную палату, Павел Сергеевич уже спешил по коридору им навстречу. Турецкий вспомнил, что ему уже приходилось пару раз разговаривать с Павлом Сергеевичем, правда, тогда он еще не был главным врачом. Да и сам Александр Борисович занимал тогда должность поскромнее.

Павел Сергеевич тоже узнал Турецкого и поэтому первым делом обратился к нему: