— Как? — после короткой паузы спросила она. — И что же?

— О нет, не мое дело давать советы. Вы все равно им не последуете. Так всегда бывает — пустое сотрясение воздуха.

— Но что можно сделать?

Он поплелся, хромая, в свою спальню и вернулся со знакомым бумажным кульком.

— Угощайтесь.

Корделия машинально пошарила в кульке.

— Спасибо.

Это было мудро придумано. Вряд ли у человека разобьется сердце, пока он сосет леденец. Прайди сказал:

— Мистер Гладстон пристрастился к чаю. Иногда по утрам выдувает целое блюдце. Хорошо бы вы остались до субботы: вечером придет Уилберфорс.

— Я не могу здесь вечно оставаться.

— Сколько вам лет?

— Двадцать шесть.

— Идеальный возраст.

— Для чего?

— Послушайте, — сказал он. — Вам нужен мой совет или нет?

— Ну конечно же, Прайди. Я как будто заблудилась и уже не надеюсь когда-либо отыскать дорогу.

— Прекрасно. Вам двадцать шесть лет, и вы приехали в Лондон соединиться с любовником, так?

— Правильно.

— Вы пришли ко мне. Я всего лишь невежественный старикан и сужу о подобных вещах как невежда — с точки зрения здравого смысла. Но я не сказал вам: Корделия, вы совершаете глупость, бросаясь на этого человека. Не правда ли?

Она покачала головой.

— Я не сказал: смотрите, что вы делаете! Стоило избавиться от одного неудачного брака, чтобы тотчас очертя голову кинуться в другой! Почему я этого не сказал? Потому что знал: вы не примете мой совет. Кроме того — не мне устраивать вашу жизнь. Люди должны сами за себя решать. Вот в чем вина Фредерика: он пытался вмешиваться в чужую жизнь. Когда меня подмывает вмешаться, я говорю себе: Бог не вмешивается. А я что — умнее Бога? Возьмите еще конфетку.

— Нет, спасибо.

— Но вы просите моего совета, и я даю вам его. Возвращайтесь в Гроув-Холл.

Она изумленно уставилась на него.

— Нет, это невозможно.

— Пока еще нет ничего невозможного. Заберите с собой сына. Ваше место — там. Не такое уж плохое место. Вам не следовало покидать его.

— Нет, — через силу выдавила Корделия. — Я не смогу. Я туда не вернусь.

Прайди, хромая, подошел к огню. Он опять возбужденно что-то жевал.

— Вам двадцать шесть. Но вы гораздо старше — в душе. Вы знаете цену деньгам. Не правда ли?

— О да. Я отдаю себе отчет, от чего отказываюсь.

— От ста тысяч фунтов. Если округлить, то примерно так и получится. Дом, фабрики и Бог знает что еще. Опять же, мои деньги и деньги Тиш — хотя мы не можем ими пользоваться. И деньги Фредерика. Все это перейдет к вам. Вы — богатая наследница, даже несмотря на то, что жизнь дорожает.

Корделия сказала:

— Я все это знаю, но не вернусь, чтобы жить под каблуком у мистера Фергюсона. Брук всю жизнь прожил узником.

— Чушь-чепуха! Вы никогда не были под каблуком у Фредерика. Брук — может быть, и мы с Тиш, и слуга. Только не вы.

— Уверяю вас…

— Вы ошибаетесь. Разве вам неизвестно, что он на вас не надышится? Особенно после того, как вы подарили ему внука? Вы умеете находить общий язык. У вас одинаковый склад ума — хотя вы по-разному им пользуетесь. Вы когда-нибудь думали об этом?

— Не представляю, о чем вы говорите.

— А почему, как вы думаете, он уступал вам во всем, что касалось воспитания Яна?

— Он не уступал.

— Уступал — в самых важных вопросах. Вспомните коляску. Холодные ванны. Позволение не есть за общим столом, за исключением воскресенья.

— Но я тоже во многом уступала!

— Почему он разрешал вам сколько угодно навещать родных? Почему возвел новую теплицу там, где захотелось вам? А прошлогодний отдых? А почему он сделал вас с Бруком компаньонами? Потому что ему легко с вами работается. Он знает: вы умница и способны возразить ему, когда уверены в своей правоте. А! — Прайди сел. — Опять треклятый ишиас напоминает о себе!

Какое-то время оба молчали. Потом Прайди продолжал:

— Вы сказали, что иногда у вас было такое чувство, словно вы со Стивеном разговаривали на разных языках. Ну, так я вам скажу! Вы говорите на одном языке с Фредериком! Это не означает, что у вас одинаковая натура. Но когда вы считаете нужным возразить ему, вы это делаете, и он понимает свою ошибку. Мы, люди, иногда сходим с ума, воображаем невесть что. "Под каблуком у Фредерика!" Что за нонсенс? Это он через год-другой оказался бы у вас под каблуком — если бы вы поставили перед собой такую цель.

Корделия отняла руки от лица.

— Нет, Прайди. Все совсем не так. И, между прочим, я вовсе не расположена вести постоянную борьбу. На это ушли бы все мои силы. А мне пришлось бы бороться — из-за Яна! Я в первую очередь думаю о нем. Видеть, как из него вырастает второй Брук — трусливый, приниженный, слабый… Вот почему я не вернусь в Гроув-Холл!

— Новая глупость! Полный абсурд! А даже если и так — можно потерпеть годик, другой. Он того стоит. Деньги кое-что значат в нашей жизни. Сколько, вы думаете, Фредерику лет? Мне самому через несколько недель семьдесят два — ужас! Ему только семьдесят. Конечно, он может еще жить и жить. Но с каждым годом он будет становиться слабее, а вы — сильнее. Через пять лет вы завладеете всем имуществом Фергюсонов. Яну к тому времени будет девять лет. Фредерик не успеет причинить ему слишком много зла.

Корделия усмехнулась.

— Вы заставляете меня чувствовать себя крестьянкой, рассчитывающей, кто, когда умрет да кому, что достанется.

Он подергал себя за бородку.

— Мне следовало быть умнее. Ведь я уже давным-давно зарекся спорить с женщинами. Думал, вы не такая, как другие. Ни логики. Ни постоянства. Отлично! Идите, утопитесь в Темзе. Вот это по-женски! Это понятно!

— Простите, — сказала Корделия, вставая. — Я понимаю, что вы хотите мне добра, но…

— Ладно, — произнес Прайди. — Такие аргументы на вас не действуют. Корысть, думаете вы. Грубый расчет. Тогда послушайте другие. Вам двадцать шесть лет. Самый подходящий возраст. Вы хороши собой и будете хороши собой еще лет пятнадцать. А в ближайшие пять-десять лет вы даже станете еще красивее. Я знаю этот тип. Пусть я старый чудак, но я не всегда занимался одними мышами. Вы только что потеряли мужа и поругались с возлюбленным. Ваше сердце разбито. Так вам кажется. Мне вас жаль. Но неужели вам ни разу не приходило в голову, что в Англии и Уэльсе живут двадцать два миллиона холостяков и, может быть, среди них найдется такой, в которого вы сможете влюбиться? И что, обладая значительным жизненным опытом и став взыскательнее, вы сможете выбрать такого, который не был бы ни слабаком, ни прощелыгой. Люди не рождаются мудрецами — они приобретают опыт, и если повезет — вовремя. Вы не бедняжка с разбитым сердцем — нет, вам повезло, потому что вы многое пережили и — надеюсь — поняли. И все еще молоды. Хватит жалеть себя, работайте головой!

— Я не жалею себя! — возмутилась Корделия.

— У Фредерика тяжелый характер. Кому, как не мне, это знать. Но его нельзя мазать одной черной краской. В случае с Бруком все не так просто. Разве Фредерик виноват, что у Брука было слабое здоровье? И я не уверен, что их последняя ссора произошла исключительно по вине Фредерика. Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, что в мире нет черного и белого, а есть множество оттенков серого. Фредерик деспотичен, сентиментален, самодоволен, немного ханжа — помните Пекснифа из "Мартина Чезлвита" Диккенса? В то же время он образован, исповедует прогрессивные взгляды, является филантропом, не лишен мужества и своеобразной цельности. Так или иначе, слезами горю не поможешь. Брука не вернешь. Вы должны думать о себе. Вы спросили моего совета. Так вот, я говорю: возвращайтесь в Гроув-Холл. Сочините для Фредерика какую угодно историю: скажем, Стивен женился…

— Он ничего не знает о Стивене.

— Тем более. Он не станет особенно разбираться — будет на седьмом небе оттого, что вы вернулись. Возвращайтесь и постарайтесь забыть прошлое: и Брука, и Стивена за компанию. А заодно и все обиды на Фредерика. Я сам накопил их немало, да чуть ли не все и подрастерял. Если вы посмотрите на него непредубежденными глазами, то увидите, что не так уж он непробиваем, а, наоборот, трогателен. Думайте о будущем. Вам ведь нравилось заправлять фабрикой, не отрицайте…