Корделия припомнила: когда она впервые увидела Дэна, он был трезв и не высказал никаких особых подозрений. Зато потом при каждой встрече сыпал намеками — в нетрезвом виде.

Она помрачнела.

— Роберт, вы не могли бы по-дружески ответить на один вопрос?

— Все, что в моих силах.

— Дэн Мэссингтон не раз обвинял Фергюсонов в том, что они сделали жизнь Маргарет невыносимой и она от этого умерла. Это правда?

Роберт Берч заложил руку в карман бриджей и поморщился.

— Мне трудно ответить со всей определенностью. Могу лишь высказать свое мнение.

— Прошу вас, выскажите его!

— В малокровии, которое и послужило причиной смерти, они не повинны — никоим образом. Но я был бы бездарнейшим медиком, если бы не сказал вам, что, действительно, состояние души способствовало обострению болезни. В более благоприятной обстановке она прожила бы немного дольше — на полгода, на год…

— Роберт, а почему она была несчастна? Было ли между ней и мистером Фергюсоном что-либо, кроме…

— Кроме взаимной неприязни? Нет, не думаю. Просто… — он запнулся, и Корделия догадалась, что именно ему так трудно выговорить: "Просто она не подарила ему внуков".

— Мне трудно, — продолжал Роберт, — быть предельно откровенным, миссис Фергюсон… Корделия, если вы позволите так себя называть. Я боюсь быть обвиненным в нелояльности. Мистер Фергюсон — человек с сильной волей и тяжелым характером. Чтобы с ним ужиться, нужно быть или совсем слабым и всегда уступать, или, наоборот, сильным, чтобы настоять на своем. Маргарет не принадлежала ни к одному, ни к другому типу.

Корделия поднялась.

— Большое спасибо за откровенность.

Интересно, к какому типу он относил ее самое?

В пятницу они уехали в Северный Уэльс. Брук не очень-то хорошо себя чувствовал, но был готов исполнить любое ее желание, а Корделией руководило одно паническое стремление — бежать! После первых шагов к отступлению последующие дались ей значительно проще.

По предложению Корделии, они сняли комнату на ферме близ Лландидно. Перед отъездом она написала Стивену не менее дюжины писем — и ни одного не отправила. И вдруг, за полчаса до отъезда, нацарапала коротенькую записку:

"Стивен!

Брук все еще очень слаб и нуждается в моей заботе. Я вышла за него свободно и без принуждения, поэтому мой долг — сдержать слово и остаться с ним.

Это конец, Стивен. Правда, конец. Прошу тебя, не приезжай. Мы были очень счастливы, и я этого никогда не забуду. Но мы оба знаем, что другой путь грозит обернуться несчастьем для нас четверых и для многих других людей.

Прощай, Стивен.

Корделия."

Она измучилась, пока писала, а приехав в Уэльс, чуть не написала новое письмо, в котором отказывалась бы от предыдущего, открывала правду о своем состоянии и обещала последовать за ним куда угодно — по первому зову.

Первые две недели оказались самыми тяжкими. Корделия не раз была на грани истерики. Она постоянно прокручивала в голове сложившуюся ситуацию, глядя на нее то под одним, то под другим углом; внезапно просыпалась среди ночи в ужасе — ей чудилось, что нужно срочно бежать, спасаться, пока ее не разоблачили. Потом она в изнеможении опускалась на подушки, брала себя в руки, а проснувшись, вновь становилась самоотверженной труженицей.

Как ни странно, в это время ее очень поддержал Брук. Он был добр, внимателен и очень неприхотлив. Здоровье его поправлялось, так что вскоре он уже мог сопровождать жену на прогулках.

Иногда наезжал мистер Фергюсон — всякий раз его последующий отъезд приносил им обоим облегчение. Корделия пытливо всматривалась в лицо свекра: нет ли признаков того, что ему все известно?

Наступило Рождество. Оно прошло совсем не так, как в прошлые годы. Ни своего дома, ни хлопот по подготовке званого ужина.

Наконец Корделии удалось достичь хотя бы внешнего спокойствия. В душе она чувствовала себя ничуть не менее несчастной и не более уверенной, чем когда они покинули Гроув-Холл, но огромное напряжение последних месяцев немного отступило.

Вскоре после Нового Года они поехали в Рил. Прошлись по набережной, полюбовались прибоем и зашли в павильон выпить чаю. Только они сели, как Брук воскликнул:

— Боже праведный! Да ведь это Стивен Кроссли!

Вот оно…

— Привет, Кроссли. Вот это сюрприз! Не знал, что у вас есть дела в Уэльсе. Подсаживайтесь к нам.

— Спасибо. Здравствуйте, миссис Фергюсон. Мне показалось, что я видел вас на прогулке, но я не поверил своим глазам.

Встреча старых, но не слишком близких друзей… Все то же обаяние, та же раскованная мужская грация, которую она любила и которой боялась. Он сел напротив нее — сильный, мужественный, прекрасно сложенный.

— Нет, — ответил он на вопрос Брука, — не думаю, что "Варьете" снова откроет двери. Мы продали театр.

— Да? — удивился Брук. — А я и не знал. В последние два месяца я большей частью сидел дома.

— Его приобрел некто Пембертон. Думаю, что "Варьете" снесут и возведут административное здание. Их не интересует шоу-бизнес.

— Как жалко. Я был у вас пару раз и получил большое удовольствие. Хотел как-нибудь взять с собой Корделию.

— Я тоже мечтал об этом, — вежливо ответил Стивен.

— Каковы ваши планы? Останетесь в Манчестере?

— Нет. Я буду управлять одним из наших театров в Лондоне.

— Здесь вы тоже собираетесь открыть мюзик-холл?

Стивен улыбнулся шутке.

— Нет. Я приехал по делу, связанному с моим разводом.

Брук вздрогнул и, ощутив неловкость, взглянул на Корделию, а потом на Стивена.

— Вы это серьезно?

— Конечно. Какие могут быть шутки?

— Я даже не знал, что вы женаты.

— Об этом мало кто знал. Мне нечем было хвастаться. Мы с самого начала не сошлись характерами. Вам трудно это представить: ведь вы счастливы в браке и вряд ли за все время хоть раз поссорились с миссис Фергюсон. Моя жена была ревнивой и властолюбивой женщиной. Если я уходил, то потом обязательно давал подробный отчет, где был и что делал. Это мешало моей работе… Прошу прощения, миссис Фергюсон, вам, должно быть, скучно?

— Нет-нет, — она смотрела в сторону; где-то в потаенных глубинах ее существа шевельнулась страсть, но она ничем себя не выдала.

— Но вы со мной не согласны?

— Как женщина, я не могу не жалеть о том, что вашей жены сейчас нет с Вами и она не может защитить себя.

— Вы мне не верите?

— Конечно, верю. Но в споре две стороны.

— В каждом споре две стороны, миссис Фергюсон. Только очень предубежденные люди отказываются выслушать другую сторону.

— Именно это я и хотела сказать.

Наступила короткая пауза. Стивен взволнованно смотрел на Корделию.

— Я, конечно, не без греха. В мире столько прелестных существ, но все это такие пустяки — рябь на море; ей следовало знать об этом. Уверяю вас, я не корчу из себя святошу. Но женщина с сильным характером, с любовью в сердце, а не в плену у мелкого самолюбия, должна найти в себе силы отбросить мелкое, наносное и понять главное в человеке.

— Трудно понять правду, если ее от вас скрывают.

— Конечно, трудно, если только и думать о своем оскорбленном достоинстве.

— Может быть, то, что вы называете оскорбленным достоинством, не что иное, как самозащита?

Брук поставил свою чашку и безмятежно поинтересовался:

— Кажется, вы говорили, что у вас кто-то есть?

— Совершенно верно.

— И она тоже замужем?

— Да. Но я думаю, если люди по-настоящему любят друг друга, ничто, никакие придуманные людьми законы не могут помешать им соединить свои судьбы.

Молчание.

Наконец Корделия промолвила:

— Брук, нам пора идти. Тебе вредно после наступления сумерек оставаться на улице.

Они еще немного поговорили и дружески расстались. Дома Брук сказал:

— Странно, что вы с Кроссли вечно пикируетесь. Ты всегда его недолюбливала, да?