Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Получается какой‑то для политика, для активного человека; безвыходный и невыносимый тупик. Вы видите всю опасность для страны новой катастрофы, вы знаете, что при сохранении существующих нынешних порядков она неизбежна, но делать ничего не имеете права. Содействовать революции преступно, помогать эволюции — бессмысленно и глупо, ибо безнадежно: власти все пути разума заказаны. Нужно сидеть у моря и ждать погоды. ;Но ведь такое неделание не всякому дано. Если представить себя живущим не в эмиграции, а в родной стране, то выбор обязатель — но придется сделать — выбор не между эволюцией и революциейа между деланием и неделанием, участием в политической борьбу и безучастным со стороны наблюдением.

А в жизни, участвуя в политической борьбе, никакого выбора между эволюцией и революцией делать не приходится. Ибо даж партии, особливо именующие себя «пореволюционными», вне революционной обстановки занимаются просто политической деятельностью, и революционный взрыв зависит не от воли, отдель! ных партий или партийных комитетов, а от общего сложения сил в стране и главным образом от деятельности правительства.

Возвращаясь памятью к 1905 года и останавливаясь на моей критике либеральных партий того времени, М. В. Вишняк полагает, что «новые документы о психологическом состоянии власти» того времени показали, что она не хотела и не могла пойти ни на какой компромисс и поэтому революция была совершенно неизт бежна. Но ведь в момент деятельности политических партий будущие «новые документы» еще никому не известны. Они впоследствии дают возможность глубже понять эпоху, но руководить политической тактикой и стратегией людей той эпохи они никак не могли. И совершенно неизвестно, как сложилась бы русская история, если бы, скажем, после манифеста 1905 года взаимоотношения между графом Витте и представителями либеральных партий сложились по — иному; если бы люди либеральной общественности не входили в кабинет Витте с готовым уже убеждением, что никакого соглашения с ним быть не может, что власть должна только как можно скорее уступить свое место новым общественным силам. Моя оценка 1905 года является не результатом «увлечения бесспорным талантом В. А. Маклакова [258]», книжку которого я разбирал в «Современных записках», а собственными наблюдениями и давнишними выводами.

Моя точка зрения такова. В своей политической работе человек не должен исходить из теоретических рассуждений о революциях и эволюциях. Он должен в каждую минуту своей работы стараться сделать то, что он считает нужным. И если он считает революцию «варварской формой прогресса», он должен в самых даже к тому неблагоприятных условиях стараться ее предотвратить.

Пусть благодаря упрямству власти революция все‑таки станет неизбежна. В жизни нашей мы очень многое, в конце концов, предотвратить не можем, но важно для нас, для нашего внутреннего сознания, для нашей ответственности перед будущими поколениями, сделали ли мы все от нас зависящее, дабы избежать катастрофы. О революции рассуждали не только Герцен и Жорес, о ней как‑то говорил и Бисмарк. Это был не публицист, а государственный человек. Он знал, что в конце концов за судьбы государства отвечает власть. И он указал путь, по которому приходит революция . Революции случаются и государства разрушаются не по воле революционеров, а потому, что традиционная государственная власть вовремя не делала нужных реформ, не делала народу самых неотложных и сравнительно ничтожных уступок.

Пусть при Сталине революция окажется столь же неизбежной, как и при Николае II. Пока она еще не случилась и тем более пока еще не опубликованы «новые документы», объясняющие, почему эта революция не могла не случиться, нужно делать все, чтобы ее предотвратить.

Как можно предотвратить революцию? Только своевременными уступками правительства. И если мы хотим, чтобы правительство уступало, мы не можем предлагать ему такие действия, которые станут для него самоубийством. Одно из двух: или неизбежная революция мне желанна — тогда я иду на нее. Или этой революции нужно попытаться избежать, тогда во имя высшего блага страны мы должны готовиться к уступкам, если хотим, чтобы нам уступали.

Мне скажут: все это пустая игра воображения — ни Николай II, ни Сталин ни к каким разумным уступкам не способны. Тем хуже для них. Конечно, политических чудес не бывает, автократ не может преодолеть своей природы и должен не склониться перед волей народа, а сломиться во время стихийного политического Урагана.

Но ведь кроме обреченной на гибель правительственной системы есть еще страна, есть народ, который в конце концов и будет платить за разбитые сталинские горшки.

И поэтому, как бы над моей неисправимой «маниловщиной» ни измывались, я буду стоять на своем: если хочешь избежать революции, делай все, чтобы облегчить власти возможность уступок.

Не уступит — ее воля.

Наша совесть будет спокойна.

Парвус — Ленин — Ганецкий

В прошлом номере «Новой России» я по поводу напечатанных в «Известиях» и «Правде» воспоминаний ленинских соратников о его приезде в пломбированном вагоне в Петербург 4 апреля 1917 года установил историю этого вагона и связь между Лениным и германским императорским правительством через посредство Парвуса и Ганецкого. Я привел там выписку из статьи Ленина в газете «Рабочий и солдат» от 26–27 июля 1917 года, где он, отказываясь от всякой связи с Ганецким, головой себя выдал.

Напомню здесь эту фразу Ленина. «Прокурор играет на том, что Парвус связан с Ганецким, а Ганецкий связан с Лениным. Но это прямо мошеннический прием, ибо все знают, что у Ганецкого были денежные дела с Парвусом, а у нас с Ганецким никаких».

Тут же я привел документальные данные из большевицких источников о неразрывной связи Ленина с Ганецким.

Временное правительство точно установило, что «денежные дела», всем известные, по словам Ленина, Ганецкого с Парвусом имели свое продолжение в Петербурге в Сибирском банке, где на имя родственницы Ганецкого, некоей Суменсон, а также небезызвестного Козловского хранились очень большие денежные суммы, которые через Ниа — банк [259]в Стокгольме переправлялись из Берлина при посредстве все того же Ганецкого. Именно из‑за этих денежных дел Ленин с такой дерзостью отчаяния отрицал, скрываясь в Финляндии и обвиняемый в сношениях с неприятельскими агентами всякую связь с Ганецким. А между тем за последнее время перед арестом Суменсон сняла со своего текущего счета 750 000 рублей и в момент ареста у нее еще оставалось 180 000 рублей.

Ныне, через 20 лет, «величайшая в истории клевета» — слова Л. Троцкого — подтверждена самим Я. Ганецким 15 апреля 1937 года в «Вечерней Москве». Здесь, давно забыв, что Ленин отрекся от него публично летом 1917 года, Ганецкий с гордостью рассказывает, как вплоть до самого июльского восстания он, сидя в Стокгольме, нес службу связи Ленина с заграницей.

«Я пользовался самой настоящей дипломатической почтой, — рассказывает Ганецкий. — Старый царский посланник, желая доказать свою преданность революции, стал либеральничать и выражать свои симпатии эмигрантам… Я воспользовался этим и посылал через посольство запечатанные мною пакеты по адресу Совета рабочих депутатов. Я убеждал посла, что Совет рабочих и солдатских депутатов пользуется такой же властью, как и Временное правительство. Посол вынужден был согласиться. А я всякий раз телеграфировал в Питер, чтобы заблаговременно приходили в Министерство иностранных дел и проверяли сохранность моей печати».

Итак, сам Ганецкий признает, что был в постоянной связи с ленинским штабом в Петербурге. В это время нашим дипломатическим представителем в Стокгольме был недавно скончавшийся умнейший Гулькевич [260], который был весьма осведомлен в общем политическом положении. И он пересылал пакеты Ганецкого вовсе не потому, что «вынужден был согласиться» с доводами ленинско — парвусовского агента. А потому, что действовал согласно инструкциям из Петербурга. Уже за несколько месяцев до июльского восстания Временное правительство (о чем в другом месте я писал подробно) все точные данные о берлиностокгольмских связях Ленина имело. В Стокгольме, кроме наезжавшего туда Парвуса, Ганецкий виделся с немецким посланником Люциусом. Нужно сказать, что вся эта работа велась очень осторожно и только в конце июня сложилась обстановка, при которой в очень скором времени в наше распоряжение должны были попасть бесспорные документальные данные. Ганецкий в своих нынешних воспоминаниях забыл, по вполне понятным причинам, рассказать о том, как в это время он получил разрешение из Петербурга на въезд в Россию и как преждевременное разглашение во время петербургского восстания части обвинительного материала против Ленина, Зиновьева и компании остановило его поездку в Россию, где на финляндской границе ждали наши соответствующие чиновники для ареста и весьма неприятного обыска.

вернуться

258

Маклаков Василий Алексеевич (1869–1957) — юрист, публицист, один из основателей партии кадетов. Депутат 2-й, 3-й и 4-й Государственных дум. В октябре 1917 г. был направлен послом во Францию (оставался им без аккредитации до 1924 г.). С 1924 г. председатель Русского эмигрантского комитета при Лиге Наций. С апреля 1927 г. руководил Центральным комитетом по устройству Дней русской культуры. В годы 2-й мировой войны один из инициаторов движения за признание эмиграцией СССР. 12 февраля 1945 г. возглавлял делегацию эмигрантов в посольство СССР, заявившую о поддержке борьбы с фашизмом и о желании многих изгнанников вернуться на родину. Автор мемуаров «Власть и общественность на закате российской империи» (Париж, 1936), «Из воспоминаний» (Нью-Йорк, 1954) и др.

вернуться

259

В опубликованных письмах известного коммуниста Жака Садуля к Альберу Тома (изд. в 1919 г.) имеется следующее: «Петербург, 3/16 декабря 1917 г. — Вчера в отдельном кабинете обедал с Коллонтай, Ашбергом и двумя шведскими коммунистическими лидерами». Ашберг как раз и был директором Ниа — банка. Садуль продолжает: «Наша осведомительная служба доносила о нем (Ашберге) как посреднике по передаче немецких денег в максималистскую (большевистскую. —А К.) кассу. Человек он малосимпатичный». Пикантность этих строк заключается в том, что как раз Алъбер Тома и привез нам еще в апреле 1917 г. очень серьезные сведения о постановке большевистско — немецких связей в Стокгольме. Немного раньше (12(25) ноября) тот же Садуль пишет: «Вчера днем я был у Гольденберга, меныневика — интернационалиста, Друга Горького и редактора “Новой жизни”. Он только что приехал из Стокгольма и передал мне очень интересные сведения о деятельности в скандинавских странах Ганецкого, Радека и… Парвуса », того самого, который, по словам Ленина, имел «всем известные» денежные дела с Ганецким, а Ганецкий « никаких » с ним, с Ильичом!

вернуться

260

Гулькевин Константин Николаевич (7—1935) — дипломат, посол России в Турции, Италии, Швеции. С 1917 г. в эмиграции. Эксперт по делам беженцев в Лиге Наций.

95
{"b":"153490","o":1}