В Москве к этому времени образовался уже центр политической подготовки заговора или, правильнее сказать, — политического окружения будущего диктатора. Ставка Верховного главнокомандующего вплотную занялась военно — технической организацией похода на Петербург для захвата врасплох там Временного правительства. С первого же дня появления в Ставке генерала Корнилова все ее учреждения стали жить двойной жизнью: весь аппарат нес обычную работу по управлению армией; отдельные же чины в этом аппарате вели напряженную конспиративную работу. В кабинете самого генерала Корнилова докладчики по служебным делам сменялись докладчиками по делам заговорщическим. Причем этим вторым уделялось гораздо больше внимания.

Сейчас не может быть уже никакого сомнения в том, что генерал Корнилов с самого начала своего переезда с фронта в Могилев вел с Временным правительством двойную игру. Все внимание его было сосредоточено на разработке конспиративно — военной стороны заговора, на обеспечении себе технического успеха. Все же официальная возня Ставки с разными докладными записками, меморандумами, представляемыми Временному правительству, в порядке службы — весь этот открытый флирт с Савинковым, — все это было лишь простой, как говорят военные, словесностью, дымовой завесой, прикрывавшей главный центр работы от наблюдающих глаз Петербурга.

Настроения Корнилова в Ставке превосходно передал единственныйиз будущих участников восстания, никогда не игравший, как он сам выразился о себе, «в прятки», — генерал Деникин. Получив еще 1 июля назначение командующим Юго — Западным фронтом, генерал Деникин приехал в Могилев. После одного из деловых заседаний, рассказывает он, «Корнилов предложил мне остаться, и когда все ушли, тихим голосом, почти шепотом, сказал следующее:

— Нужно бороться, иначе страна погибнет. Ко мне на фронт приезжал N, он все носится со своей идеей переворота и возведения на трон великого князя Дмитрия Павловича [76]; что‑то организует и предлагает совместную работу. Я ему заявил, что ни на какую авантюру с Романовым не пойду. В правительстве сами понимают, что совершенно бессильны что‑либо сделать. Они предлагают мне войти в состав правительства. Ну, нет: эти господа слишком связаны с Советами и ни на что решиться не смогут. Я им говорю: предоставьте мне власть, тогда я поведу борьбу. Нам нужно довести страну до Учредительного собрания, а там пусть делают, что хотят: я устранюсь и ничему препятствовать не буду. Так вот, Антон Иванович, могу ли я рассчитывать на вашу поддержку? — В полной мере… — Мы обняли друг друга» [77].

Приведенные генералом Деникиным слова генерала Корнилова показывают, какой политический сумбур и фантастика царствовали в голове этого совершенно неискушенного в политических вопросах, но сбитого с толку окружающими его политиканами генерала. В частности, ни одно слово генерала Корнилова о Временном правительстве не соответствовало действительности.

Незадолго до Московского государственного совещания Корнилов приезжает в Петербург. Оставшись с ним в кабинете с глазу на глаз, я пытался убедить генерала в том, что между ним с его окружением и Временным правительством нет расхождений в целях, в задачах работы в армии. Я доказывал Корнилову, что всякая попытка грубо перегнуть палку даст самые отрицательные результаты для самой же армии. Я повторил ему то, что еще в мае месяце говорил на фронте, — если кто‑нибудь сделает попытку установить в России личную диктатуру, то он на другой же день останется в безвоздушном пространстве, без железных дорог, без телеграфа, без армии. Я указывал ему на ту страшную судьбу, которая ждет в случае попытки переворота офицеров.

«Ну что же, — как бы размышлял вслух Корнилов, — многие погибнут, зато остальные наконец возьмут армию в руки».

Теперь эта фраза звучит полупризнанием, тогда она носила совершенно предположительный, теоретический характер. Генерал Корнилов ничем во все время беседы со мной не выдал своих настоящих мыслей и осуществлявшихся уже планов. Даже его фраза — «Ну что же, может быть, и на диктатуру придется пойти!» — была сказана в такой общей форме гаданий о будущем России, что даже она не насторожила меня против моего собеседника.

Во время этого разговора эмиссары Корнилова объезжали фронт, передавая военным участникам заговора секретные распоряжения генерала Корнилова.

Один такой гонец явился и к генералу Деникину. Он «вручил собственноручное письмо Корнилова, в котором предлагалось мне выслушать личный доклад офицера. Он доложил: в конце августа, по достоверным сведениям, в Петербурге произойдет восстание большевиков [78]. К этому времени к столице будет подведен 3–й конный корпус во главе с генералом Крымовым [79], который подавит большевистское восстание и заодно покончит с Советами… Вас Верховный главнокомандующий просит только командировать в Ставку несколько десятков надежных офицеров — официальнодля изучения бомбометного и минометного дела, фактическиони будут отправлены в Петербург в офицерский отряд» [80].

О посылке отборных офицеров — заговорщиков в Петербург, — о чем в своих воспоминаниях пишет Деникин, — я знал уже за несколько недель до открытого восстания Корнилова. Я не знал только, что этим ведает… сам Верховный главнокомандующий.

Уже с середины июля ко мне стали поступать сообщения о подозрительной деятельности некоторых военных кружков. Тогда в распоряжении Временного правительства не было достаточно хорошо налаженного полицейского аппарата. Старый Департамент полиции с его замечательной организацией политического наблюдения был уничтожен. Военная контрразведка при штабе Петербургского округа еще не оправилась после революции и действовала весьма кустарно. При новом центральном управлении полиции (милиции) политического отдела не существовало. Поэтому приходилось пользоваться не столько результатами наблюдения соответствующих чиновников, сколько помощью добровольцев — доброжелателей, а иногда сообщениями людей, действовавших далеко не бескорыстно.

Таким образом, собранные мною сведения вели нити заговора в трех главных направлениях: 1) в Ставку, в Центральный комитет Союза офицеров, 2) в Совет съезда казачьих войск, в Центральные комитеты некоторых других воинских организаций (Союз георгиевских кавалеров, Военной лиги и т. д.) и в кабинеты некоторых политических деятелей и 3) в кружки юнкеров некоторых военных училищ. В особенности много весьма ценных указаний дал один офицер, непосредственно явившийся ко мне. Нити, им указанные, были осторожно проверены и оказались очень ценными.

В общих чертах работа заговорщиков в Петербурге происходила так. Все руководство офицерскими заговорщическими организациями в столице было сосредоточено в руках полковника Генерального штаба де Симетьера [81]. Он получал директивы из Ставки, а средства — от банкиров, еще в апреле, как я уже писал, занявшихся поисками генерала — переворотчика. Незадолго до восстания, когда в наших руках было уже достаточно уличающего этого полковника материала, чины контрразведки явились на квартиру де Симетьера для его ареста. Однако, предупрежденный вовремя, полковник успел за несколько часов до ареста, переодевшись в штатское, уйти из своей квартиры и через Финляндию скрыться за границу. На его место был прислан из Ставки один из самых деятельных участников заговора в Ставке, помощник генерала Крымова, полковник Генерального штаба Сидорин [82].

Организованные конспиративные военные кружки в полках, военных училищах и Морском корпусе должны были к моменту подхода войск генерала Корнилова из Ставки содействовать захвату внутри Петербурга правительственных учреждений и казарм. Отборные же офицеры с фронта, которых, между прочим по требованию генерала Корнилова, отправлял в Петербург генерал Деникин и другие командующие фронтов, образовывали в С. — Петербурге «боевые дружины» для расправы с Советами и с Временным правительством. Посылались они в адрес председателя некоей Военной лиги, генерала, насколько помню теперь, Федорова. Их штаб — квартирой была реквизированная еще до революции для надобностей Военного ведомства огромная гостиница «Астория».