Собаки, бросившиеся в мою сторону, добежали до края парка и закружились, повизгивая и взлаивая негромко и тоскливо, однако не приближались. Я привалился к стволу дерева, испытывая чувство расслабления и безопасности. Я даже рассмеялся от переполнявшей меня радости. Спасен! Собаки сюда не идут, до утра время есть, сейчас успокоюсь и не торопясь покину столь негостеприимных хозяев.

Эйфория продолжалась очень недолго, внезапно до меня дошло, что собаки не напрасно не суются на территорию парка, они элементарно напуганы, если видят добычу и не бросаются на неё. А испугать таких собачек, практически нереально. Мое убежище моментально перестало быть безопасным, страх потихоньку заползал все глубже и глубже в душу. Подозрительно оглядываясь, я ощущал опасность за каждым кустом. Свалившись с ветки я бросился вон из парка, очень хотелось бежать прикрывшись растениями, но в этом случае скорость значительно снижалась, поэтому я воспользовался парковыми дорожками. Страшно было все и это чувство нарастало по мере продвижения к ограде, казалось что змеи на фонтане изгибаются и шипят, статуи протягивают ко мне руки, чуть не влетев в копье-кусты, высаживаемые богатыми семьями на окраинах своих садов, я в очередной раз протиснулся в дырку и бросился привычным маршрутом вдоль по улице. Единственная разница, что меня сейчас уже никто не окрикивал.

Пробежав знакомый поворот, я устремился вглубь территории, не замечая меняющейся обстановки, видимо тело в очередной раз все решало за меня.

Я бежал изо всех сил. Знаете, есть такое выражение — панический ужас. Так вот именно этой заразой я и был охвачен. Куда бежал я не знаю, я просто ничего не соображал, да пожалуй и хорошо, что не соображал — тело вспоминало само, куда бежать и что делать. Лишь через какое-то время я смог понять что занесло меня в какой-то очень бедный райончик. Узенькие улочки, вонь такая резкая и такая привычная. Перепрыгивая через сточные канавы, ныряя сквозь проходные дворы, я очухиваюсь в проулке, где, я откуда то точно знаю! находиться небольшой трактирчик.

Влетев внутрь, лихорадочно озираюсь, полутемное помещение, теплое и вонючее. Одна моя часть пытается заткнуть нос, чтобы избавиться от запаха бомжатника, вторая с облегчением вздыхает — повеяло родным домом. Пересиливая спонтанно возникшую тошноту, продвигаюсь вглубь помещения, выбирая себе место где можно прислониться. Выходить отсюда на улицу обе мои половины нисколько не собираются, памятую о только что перенесенном ужасе. К тому же надо было хоть немного разобраться с проблемой, о которой я практически забыл, она отошла в сторону как второстепенное. Проблема касалась меня в этом теле.

Свалившись на тяжелую скамью, выставив между собой и окружающим тяжелую столешницу давно не скобленного стола и привалившись спиной к бревнам, я наконец то ощутил чувство защищенности. Подошедший щуплый человечек, лениво брякнул передо мной кружку с прокисшим пивом, судя по запаху; и глубокую тарелку с чем то горячим. Я не стал кочевряжиться и навалился на еду. Мне было хорошо, на смену ужасу приходила всепоглощающая сытая тупость. Наевшись, я откинулся, сыто отдуваясь. Что-что, а повеселиться я всегда любил. Особенно пожрать.

Теперь, когда все стало более мене спокойно, я решил исследовать что я и кто я. На мне ничего ценного не оказалось, поэтому я вывалил из кошелька все, что там было. Простой кожаный мешочек, не очень большой, размером с кулак. Да и не было там ничего такого, с десяток монет, разных размеров и достоинств, пара костей да небольшая круглая штуковина, похожая на кусочек кости, только отполированный, с дыркой и выжженными линиями. Мгновенно нарисовавшийся при звоне монет кабатчик, назойливой мухой повис над столом. Он ни слова не говорил, только смотрел. Кивнув на кучку монет, я сказал:

— Возьми, что я тебе должен.

Хозяин выбрал из кучи монет парочку, причем у меня сложилось явное впечатление, что он меня обсчитал. Я сгреб все деньги в мешок, зажав в руке только костяную пластинку, т. к. она не представляла никакой ценности. С чего я взял? Да просто кабатчик даже равнодушным взглядом по ней не скользнул, поэтому я и сделал заключение о её полной бесполезности. Я уже собирался немного подремать, когда на меня упала тень. Я медленно открываю глаза и вижу мелкого шибзика с наглой мордой глядящего на меня. Знаете, до меня как то сразу дошло, что мысль раскупорить кошелек в таком заведении была заведомо неверной. Просто мое бывшее мышление сыграло со мной злую шутку. Если раньше в 90-е годы каждый из нас в командировках проявлял чудеса по выживанию, то теперь, в более благополучное время стал более солидным и ленивым. Уже не ночуешь в ночлежках, а останавливаешься в гостинцах; не мерзнешь по полтора часа на морозе, чтобы дождаться автобуса, а тупо берешь такси. Вот и не учел я нынешних реалий.

Как ни быстро все это промелькнуло у меня в мозгу, но уследить за развитием событий я не успел, так, например я не понял откуда взялся амбал рядом с шибзиком, и был ли предварительный разговор. Очухался я на фразе:

— Ты кто такой, ты че не знаешь, что здесь ты не жилец? — это мелкий.

Крупный ничего не говорит, только внимательно наблюдает за происходящим.

Пытаюсь бормотать, что я сейчас уйду, что я ошибся. На мои слова ржут и говорят что я действительно ошибся. В мою сторону несется здоровенный кулак, сметающий на своем пути все препятствия, в том числе и меня. Лежа на полу, я пытаюсь скулить, что мол я не знал и сейчас уйду, когда удар здоровенным ботинком окончательно вышибает из меня дух. Прихожу в себя на улице, кошелька, естественно нет, только в кулаке зажата монета. Она так сильно врезалась мне в ладонь, что доставляет ощутимые неудобства, может из-за этого я и пришел в чувство так быстро.

С трудом разжав кулак, мысленно шепчу проклятия, вместо монеты чертова костяшка. Поворачиваюсь на бок и пытаюсь встать, меня тут же тошнит. Улица немного кружиться, причем в разные стороны. Уже светает и мимо меня пробегают редкие прохожие. Пытаюсь позвать на помощь, но всем в этом районе глубоко наплевать на подыхающего человека. Мне уже небольно, рук и ног я практически уже не чувствую. Если мне не помогут, то я сдохну от переохлаждения. Прекрасная смерть, бля, всю жисть о такой мечтал. Хоть бы одна тварь помогла, мне то ведь и надо немного, теплое место, да несколько часов, чтобы я пришел в себя. Жить хочется очень сильно и я собираю остатки всех своих сил, чтобы двинуться, сил хватает только на то чтобы поднять руку и прохрипеть в спины проходящим:

— Помогите, — а они сволочи проходят мимо.

Хотя и не все, вот один добрый человек. Надо мой наклоняется фиолетовое лицо, закутанное в какие то обрывки материи, легкий сивушный запах слегка лакирует вонь немытого тела. Но мне на это наплевать, я улыбаюсь. Грязные руки тянутся ко мне, ощупывая меня и начинают стаскивать теплую куртку. В каком то полусне я вяло отмахиваюсь от бомжа, задумавшего меня раздеть. Удар по голове опять погружает меня в беспамятство.

Следующий момент: я прихожу в себя. Мне холодно но не смертельно, я лежу с закрытыми глазами, пытаясь еще хоть не надолго остаться в этой спокойной тишине. Все ничего, только этому мешает голос:

— Когда он очухается? — голос высокомерный и брезгливый.

— Должен уже, по идее… — этот равнодушный и независимый.

— А вы точно уверены, что это именно тот человек, который нам нужен, — опять высокомерный.

О, а вот это уже новый голос, с одышкой и принадлежащий человеку в возрасте:

— По крайней мере, он один из банды Гугнявого, прибился недавно, года полтора назад. Ничего выдающегося, простой исполнитель, разменная монета. Поэтому его Гугнявый и держал…

Странно, но этот голос немного знаком и вызывает у меня чувство панического ужаса. Карп! И я открываю глаза.

— Опа! Он очнулся, — четвертый голос.

Меня поднимают и усаживают в кресло. Голова постоянно безвольно сваливается, пока её пытаются зажать в тисках. Мне страшно, в комнате собрались человек шесть семь. Основные из них трое, какой-то придурок с гривой волос, бледный человек, с кривой усмешкой, голос с одышкой, которого я не вижу, так как он находиться у меня за спиной.