Он не дал мне времени ответить — не то чтобы я правда намеревался это сделать.

— Он также говорит, что у вас есть то… — он как-то странно махнул рукой, — то, из-за чего мы все торчим в этой чертовой стране.

Я всеми силами старался сделать вид, что ничего об этом не знаю.

— Те бумаги…

Что он имел в виду? Они были не у него?!

— Понимаешь, те бумаги… ну, людям, на которых я работаю, кровь из носу нужно узнать их содержание. А что касается кассет… я могу оказаться в очень неловком положении, если они станут достоянием общественности… мой план по уходу на пенсию точно провалится к чертям.

Я подумал о том, что кассета с записью, на которой он отдает какое-то снаряжение, обнаруженное затем в багажнике База, и с разговором о всей этой работе может разрушить любые планы, не говоря уже об уходе на пенсию.

Он улыбнулся еще шире. Если он не будет осторожнее, его щеки просто лопнут.

— Вы должны мне помочь, парни. Вы слишком сообразительны для меня. Что я могу сказать?

Он наклонился вперед. Эта улыбка, наверное, просто убивала его.

— Почему бы нам не покончить со всем этим делом уже сегодня? И тогда мы все могли бы улететь из этой долбаной страны первым же рейсом.

Хари и Кунзру снова потоптались на месте, и я уже приготовился к худшему. Должно быть, это было заметно.

Бастард расслабился.

— Тебе пока нечего переживать из-за этих ублюдков, сынок. Есть и более простой выход. Как ты считаешь, Ник? Что скажешь?

Я ничего не сказал. Он хорошо это скрывал, но чертовски переживал. Да пошел он, я не собираюсь ни в чем ему помогать.

— Ник, нам всем нужно отсюда выбраться. Но если ты будешь отмораживаться, мне не останется ничего, как только позволить этим придуркам заняться тем, что они делают лучше всего. У меня нет другого выбора — ты же понимаешь это, так ведь?

Я действительно понимал. Я понимал, что он был на волоске. Что же Чарли сделал с бумагами и пленками? Единственное место, о котором я мог подумать, было бы раскрыто с помощью пальца и тюбика вазелина.

— Позволь мне обговорить это с Чарли. Выясним, что он думает по этому поводу.

— Он уже сказал мне, что сделает все, что ты скажешь. Я стараюсь обходиться с тобой справедливо. Пошел он, Ник, начни уже думать о себе. Только твое лицо засветилось на телевидении, только твои следы остались на кладбище. А Чак остался чистеньким. — В его голосе слышалась истерика. — Тебя все ищут, Ник. Каждый человек со своей собакой в этой стране ищет тебя. Его? Его никто не ищет. Они не знают даже его лица. Он может свободно разгуливать по улицам.

Его взгляд стал более напряженным, и было видно, что он уже срывается. Это напоминает наблюдение за вулканом, который потихоньку начинает извергать лаву.

— Я твой выход отсюда. Куда ты можешь пойти и что ты можешь сделать, если я не помогу тебе? У тебя нет паспорта, у тебя нет налички. И я единственный стою между тобой и этими чертовыми грузинскими ублюдками за твоей спиной, которые только и ждут, когда можно будет надрать тебе задницу. Я могу сделать так, чтобы это случилось, Ник, — решай.

Он использовал все средства. Он попытался использовать мою гордость, он старался быть действительно милым со мной, но сейчас он уже пытался показать мне, что все надежды напрасны. Но все, что я видел, так это то, что Бастард переходил к более привычным ему методам, к ситуации, в которой он чувствовал себя более комфортно.

Я все еще ничего не ответил.

— Ты бессилен, парень. Я могу сделать так, чтоб эти двое сейчас же отвезли тебя в Тбилиси и передали в руки этим животным, которые называют себя полицией в этом идиотском городе… Я могу сделать с тобой все что угодно.

Он похлопал по карману, в котором лежал паспорт.

— Ты в большой яме, дружище, а я протягиваю тебе спасательный круг. Я могу вытащить тебя. Я всеми способами пытаюсь тебе доказать, что я единственный, кто может тебе помочь.

Сейчас он пробовал побудительный подход, а потом у него действительно оставался лишь один способ.

Я наклонился и покрепче завязал свои шнурки. Я совершенно не хотел потерять их во время того, что, уверен, скоро произойдет. Затем я поднял глаза и кивнул.

— Мне нужно поговорить с Чарли.

Он подпрыгнул и ударил кулаком по столу. Фляга со стаканчиками тоже подпрыгнула. Даже парни позади меня сделали шаг назад.

— Чертов придурок! Мне нужны эти бумаги и кассеты. Дай мне их! Твое лицо на экране каждого телевизора Грузии… Ты в полном дерьме… Грузинская полиция жаждет твоей крови… Если ты не сделаешь то, что я скажу, я передам тебя прямо им в руки… Или ты сейчас мне скажешь, где они, либо я все кишки из тебя выпущу — слышишь меня, парень?

Я опустил глаза, сжал зубы и стал ждать ударов. Сейчас он меня запугивал, и это у него хорошо получалось, потому что это было тем, для чего он рожден.

Он наклонился ко мне.

— Скоро тебе будет очень больно, и очень скоро. Ты не оставляешь мне никакого выбора.

— Дай мне поговорить с Чарли, мне нужно кое-что с ним обсудить.

Его ответ был полукриком, полувизгом.

—  Вам абсолютно не о чем говорить!

Его слова эхом пронеслись по комнате, и он снова ударил кулаком по столу. Он ткнул в меня пальцем, похожим на сардельку.

— Парень, ты просто выводишь меня из себя.

Он обошел вокруг стола, и я напряг каждый мускул, готовый принимать его удары. Он дал мне пощечину такой силы, что сбила меня с ног.

У меня кружилась голова. Перед глазами мерцали звездочки. Инстинктивно я свернулся калачиком.

Я почувствовал, что он склонился надо мной. Его сигарное дыхание подтвердило правоту моей догадки.

— Отдай мне бумаги, отдай кассеты, у меня есть связи в грузинском правительстве, я смогу тебе помочь. Подумай об этом, козел. Подумай об этом, пока я съезжу в Вазиани и попытаюсь загладить то, что вы натворили. И знаешь что? Я поеду как раз к тем людям, которые сейчас спасают твою задницу, так что у тебя есть шанс сделать правильный выбор. Я завтра собираюсь в реальный мир, поэтому мне каким-то образом нужно разобраться со всем здесь сегодня.

Он медленно вдохнул, стараясь успокоиться.

— Мне нужны кассеты и бумаги к тому времени, как я вернусь назад. Или эти двое придурков выбьют их из тебя перед тем, как ты проведешь остаток своей жалкой жизни в грузинской тюрьме.

Дверь открылась и закрылась. Он ушел.

Должно быть, на выходе он подал какой-то сигнал Хари и Кунзру. Они подхватили меня за руки и подняли на ноги. Один взял лампу, и через вторую дверь мы вышли в какое-то огороженное со всех сторон стенами пространство.

Мы шли по узкой грязной дорожке. Сквозь дырки между облаками на небе можно было видеть несколько звезд, а еще где-то в метрах двадцати от нас я увидел какое-то здание.

Хари — или Кунзру — начал возиться с ржавым замком на двери. Когда он открылся, я услышал, как невдалеке захлопнулась дверь и отъехала какая-то машина.

Меня втолкнули в полную темень. Дверь за мной закрылась, и снова защелкнулся замок.

Я даже свою руку не мог разглядеть, поднеся ее к самому лицу. Я уселся на землю и попытался собраться с мыслями. В помещении не было даже и лучика света. Я слышал, как Хари и Кунзру шли к той комнате, в которой только что был я, потом закрыли за собой дверь, чтобы не пускать внутрь холод, который пронизывал меня до самых костей.

Рядом со мной кто-то зашевелился, и я чуть из кожи не выпрыгнул со страху. Затем раздался голос:

— У тебя было достаточно времени. Я надеюсь, ты достал те три фунта, которые мне должен.

Звук его голоса принес мне такое облегчение, что я даже рассмеялся. Я на четвереньках пополз к тому месту, откуда доносился его голос.

— Он все испробовал, этот жирный ублюдок. — Чарли захихикал. — Мы прошли через все виды допроса, от А до Я.

Я знал, что Чарли ощущал то же, что и я. Мы действительно счастливы были оказаться снова вместе, несмотря на то, в каком дерьме мы все еще оставались. Ни один из нас, конечно же, не сказал бы об этом вслух. И если бы не пошутил он, пошутил бы я.