— По крайней мере, меня он не знает, — поспешно сказал Гроган, потом кивнул на американца, — и Лу тоже.
— Прекрасно! — Улыбка Мойлана больше напоминала гримасу. — Значит, в моем распоряжении остаетесь вы двое, когда Совет требует срочно предпринять что-то серьезное, чтоб поддержать марку. Понадобится несколько месяцев на выяснение ущерба, который понесла сеть О’Флаэрти, и на замену людей. Так что я могу решить? Мне остается только работать с теми, кто есть, в том числе с Максом Эвери. Из ваших рассказов следует, что он прилично справлялся в течение добрых шести лет. С моей точки зрения, то, что он не ирландец, свидетельствует в его пользу.
Гроган упрямо хмурился.
Мойлан присел на край стола.
— Знаешь, кем я когда-то был, Дэнни? — спросил он, не дожидаясь ответа. — Фокусником. Не доводилось слышать?
Американец поднял глаза и впервые за все время подал голос:
— Трудно представить вас на детском утреннике.
На лице Мойлана медленно расплылась улыбка. Ему нравился суховатый юмор Корригана.
— Это такой псевдоним, Лу. В начале восьмидесятых я возглавлял оперативную группу в Дерри и был самым лучшим, и группа была образцовой. Четыре года бомбили, стреляли, и ни ольстерская полиция, ни англичане не докопались, кто мы такие на самом деле. Потому что я все делал по-своему. Вот до этой самой минуты, кроме Совета, никто ничего не знал.
— А чем все кончилось? — поинтересовался Корриган.
— Кончилось тем, что кто-то нам позавидовал. Пошли разборки да склоки меж местных шишек. Я наступил кому-то на больную мозоль, задел чье-то самолюбие. Кто-то не стерпел конкуренции. Подняли гвалт, начали что-то доказывать. В конце концов ячейку расформировали, меня фактически выгнали. Только Совет знал, что я еще пригожусь для особого случая. Послали меня сюда, наладить отмывку денег. Те же проблемы, что в мафии. Так появилась строительная компания Мойлана. Я увеличил первоначальный капитал Совета в сотню раз, расширил бизнес по всей Европе. Добился больших успехов, и снова никто не знает ни об истинных целях бизнеса, ни о том, куда идут отмытые деньги. А знаете почему?
Гроган прикусил губу, не собираясь перебивать Мойлана, когда тот в ударе.
— Потому что я никогда не ставил ирландцев на ключевые посты. Вы не найдете ни одного менеджера, ни одного бригадира, который говорил бы с ирландским акцентом. С йоркширским, уэльским, бирмингемским — пожалуйста, с любым, кроме ирландского. И если мне нужен кто-то, на кого можно положиться, я нанимаю громил из лондонского Ист-Энда. Поэтому мы вне подозрений. — Он помолчал. — Так что, если Макс Эвери англичанин, если он работает только за деньги, я говорю — прекрасно. Гораздо лучше болтунов вроде О’Флаэрти или Фокса, которые лезут в глаза каждому встречному сыщику.
— Я встречался с Эвери, — сказал Корриган. — С ним все в порядке.
Мойлан питал уважение к американцу, уже повидав его в деле. Тонкий черный юмор Корригана, его неприкрытая жестокость во время террористических акций заслужили личное одобрение ирландца. Мало кто из непосвященных мог представить себе жизнь, в которой производственная и коммерческая деятельность ежедневно чередовалась со взрывами и стрельбой. Тут требовалась такая же работоспособность и профессионализм, как у банковского менеджера или биржевого брокера, если не больше.
Вот таких, как Корриган, и надо бы искать Совету. Профессионал, решительный и бесстрашный. Он понимает, что партизанскую войну не выиграешь, выкрикивая лозунги и требуя выборов. Он не боится делать то, что нужно. Не сомневается, не испытывает угрызений совести. Может быть, его ожесточил суровый опыт Вьетнама. Таким представал Корриган в глазах Мойлана. И он инстинктивно доверял его мнению.
— Ошибаешься, — сказал Гроган, — нутром чую. Господи, Кон, Эвери не просто англичанин, он бывший десантник! Эти ублюдки…
Мойлан отмахнулся.
— Знаю, знаю, только ты сам сказал, что он этого не скрывает, а после бойни в Кровавое воскресенье вышел в отставку.
— Главное, конечно, — вмешался Корриган, — что он прошел проверку, взял радар, когда булочник подорвался.
— Чего ему это стоило, — не унимался Гроган, — и на кнопку он так и не нажал.
Корриган хмыкнул.
— Откуда ему было знать, что эта штука даст сбой. И конечно, он здорово трясся. Риск-то какой.
— Так Совет приказал, — решительно парировал Гроган.
Американец пренебрежительно ухмыльнулся, демонстрируя явную непочтительность к приказам Совета.
— Эвери уже проверяли лет пять назад. Он ухлопал кого-то из своих.
Гроган мрачно молчал.
Мойлан смотрел в окно на лес мачт, на яхты, покачивающиеся на стоянках. На самом деле он прекрасно понимал сомнения Грогана. Британских отставников использовали и раньше с разными результатами — всегда оставался риск заполучить предателя или подсадную утку службы безопасности. Но на этот раз ему решать. Подозрительность и паранойя не заменят фактов. Лучше Эвери все равно никого нет. Следуя ходу своих рассуждений, Мойлан спросил:
— Как он вообще к нам попал?
— Кто-то из знакомых свел его с Джерри Фоксом. В какой-то нашей пивной.
Мойлан почуял, что Гроган что-то скрывает.
— Кто? Имя у него есть?
Гроган дрогнул, как загнанный в угол пес, вынужденный повиноваться. Выхода не было.
— Одна медсестра. Мегги О’Мелли.
— О’Мелли, — повторил Мойлан, прищурившись. — Уж не та ли самая Мегги О’Мелли?
— Не знаю.
— Не лги мне, Дэнни.
— Может быть. Не знаю! Найдется сотня девиц с таким именем и фамилией. А эта спуталась с Эвери…
Мойлан слушал уже вполуха. Замелькали туманные полузабытые воспоминания: розовые тени на выгнутой у его ног спине, звериный запах, приятная слабость после близости, жадные глаза, устремленные на него. Глаза, которые преследовали его до сих пор.
— Мы были в одной команде, — бормотал он, словно сам с собой. — Мне никто ничего не сказал. Никто не знал, куда она делась. Проклятая стена молчания!
Гроган старался не глядеть в глаза Мойлану, но внимательно ловил его слова, не переставая убеждать:
— Выслушали его рассказы, истории… Все это не понравилось, Кон, не понравилось никому в Совете.
Мойлан резко вскинулся.
— Лицемеры хреновы! Чем они там вообще занимаются? Борьбой? Засели в своих засранных башнях из слоновой кости, жмут масло из парней, которые зарабатывают для них деньги рэкетом и наркотиками. Шикарные дома в Дублине, довольные жены и эти долбаные шествия на мессу каждое воскресенье! Мне не надо рассказывать, в чьи карманы текут отмытые деньги. Я знаю. А теперь трясутся от страха. Теперь рады кликнуть меня назад. Теперь они в глубокой заднице.
«Все. Мосты сожжены», — подумал Корриган.
Он видел, что, несмотря на подобострастие, Дэнни Гроган ненавидит Мойлана, который не дает себе труда скрывать пренебрежительное отношение к полуграмотному курьеру армейского Совета. Но Лу Корригана это не касалось.
Важно, что Мойлан решил использовать англичанина. Это было на руку американцу, ибо о Максе Эвери он должен знать все.
В начале своей военной карьеры Корриган, окунувшись в мрачный мир грязных войн, пытался найти оправдание поступкам, которые обязан был совершать. Поступкам, которые казались ему столь же гнусными, как любому человеку со стороны, не знающему дела.
Сначала он убеждал себя, что действует ради общего блага, свободы и демократии. Эти цели оправдывали средства. Притупляли чувство вины и примиряли с самим собой. Надо только поверить, что политики и начальство лучше знают, что и зачем они делают.
Но он давно отказался от этой веры. Целенаправленное убийство или акт саботажа могут служить общему благу. И точно так же — преследовать тайные, далеко не благородные цели, которые рождаются из ошибочных политических догм, ложных умозаключений или избытка власти в руках одного человека.
Корриган больше не испытывал гордости при виде звездно-полосатого флага, не слышал победных фанфар в звуках гимна. Он стал старше и мудрей и теперь только делал свое дело, выплачивал свой долг.
