Сырость предутреннего часа до нитки промочила бойцов аникинского взвода, зацепившихся за пологий скат небольшой высотки. Точнее было назвать эту приподнятость почвы бугорком. Торчала она на внешней к немцам стороне шоссе, пересекавшего сектор атаки поперек.

Справа скат высотки окаймлял периметр заполненных водой канавок. Их хитроумный узор, проблескивавший в ночи отсветами огневых вспышек, теперь был окутан туманной дымкой. Пелена непроглядной, низко стелившейся по земле сырости затянула весь обзор на километр вперед.

– Ну и мокрота, товарищ командир… – прошептал Кокошилов, залегший неподалеку. – Будто не на земле лежим, а в одной из их чертовых канав, будь они неладны. Ну они их и понарыли…

– Это дренаж, Кокошилов… – откликнулся Аникин.

– Вот и я говорю, товарищ командир… – обрадованно подхватил Кокошилов. – Едрить их за ногу!..

– Не шуми… – одернул бойца Андрей, вслушиваясь в очередное оглушительно-гулкое «ба-бах!», покатившееся через их головы в сторону фрицев.

Опять «матушка». Теперь они работали с еще более близкого расстояния. Значит, батареи успели подтянуть еще ближе, вплотную к дороге на Заксендорф. Значит, не зря всю ночь и весь последующий день штрафники цеплялись зубами за фольварк, отбивая бесконечные атаки наседавших со всех сторон немцев.

К середине прошлой ночи остатки взвода, снова вступив в рукопашную, пробились на другой берег канала и заняли северо-западный скат пологой возвышенности, с которой все оставшееся время сдерживали наступавших со стороны Ратштока фашистов.

В это время вражеская бронетехника, занявшая было фольварк, подверглась массированному обстрелу дивизиона ЗИСов, выдвинувшегося из Кюстрина на передовую.

Артиллеристы действовали смело, по согласованию с командованием штрафной роты. Попросту к этому моменту взвод Аникина уже считали в роте погибшим. Несколько попыток штаба роты отправить разведчиков на поиски аникинцев никаких результатов не принесли. Никому и в голову не пришло, что люди Аникина могут находиться не в самом фольварке, а на другом берегу канала.

Лишь к утру, после артиллерийского удара батарей, расчистившего фольварк для второй волны наступления, пошедшие в атаку штрафники и красноармейцы из батальона первого эшелона услышали звуки ожесточенного боя, который велся на другом берегу канала.

Помощь подоспела вовремя. Танки в стремительном броске опрокинули остатки немецких частей, пытавшихся сопротивляться на первом рубеже, и развили наступление на вторую линию вражеских укреплений.

Немцы за ночь так и не успели отвести сюда свои основные силы, во многом из-за того, что их действия все время сковывали настырные бойцы из взвода старшего лейтенанта Аникина.

За время ночных боев рота потеряла убитыми и ранеными почти треть личного состава. Особенно досталось взводу Колюжного, угодившему в самом начале разведки боем на минное поле.

Командир роты Шибановский распорядился выделить аникинцам час времени на отдых. По приказу майора старшина выдал бойцам тушенку, хлеб, несколько луковиц и, в качестве особого поощрения, – полбутыли неразведенного медицинского спирта.

С волчьим аппетитом, в несколько секунд, до скреба, освободив от тушенки консервные банки, «шурики» влили внутрь своих изможденных организмов обжигающую огненную жидкость, поминая своих павших товарищей. Пары жадных, объемистых глотков было вполне достаточно.

Уже через минуту аникинское воинство храпело вповалку прямо на земле, скрючившись, запахнувшись в шинели и телогрейки, подоткнув под шапки-ушанки свои вещмешки.

Беспробудный храп и сон этих смертельно уставших воевать солдат ничуть не тревожил адский грохот от несмолкаемых залпов сразу нескольких батарей, одновременно работавших по вражеским позициям на широком фронте от Заксендорфа до Альт-Тухенбаха. Практически всю артподготовку «шурики» благополучно проспали, и Андрею вместе с Липатовым стоило немалых трудов добудиться своих подчиненных, которые никак не желали возвращаться к реальности войны. В отдельных случаях, когда штрафники спросонья проявляли агрессивную невменяемость, приходилось предпринимать экстренные меры в виде увесистой затрещины.

Как приговаривал с горькой ухмылкой Липатов, веско демонстрируя свою широкую, тяжелую ладонь, «это срабатывает лучше любого будильника».

Остатки дремы, если они кому-то еще и туманили мозг, моментально выдуло шквальными порывами огня, которыми встретили наступавших вслед за танками штрафников вражеские ДОТы. Два пулеметных гнезда в бетонных коробках и две стационарные огневые точки с надежно врытыми в землю башенными орудиями от немецких танков.

Фашистские огневые точки перегородили путь к дороге, застопорив наступление. В распоряжении танкистов и пехоты поддержки были данные разведки о том, что подступы к дорожному полотну густо заминированы. Вражеские орудия открыли огонь неожиданно, прямой наводкой, когда передние машины приблизились к замаскированным ДОТам менее чем на километр. Первый же выпущенный снаряд попал в ходовую часть головной «тридцатьчетверки», выведя машину из строя.

Пока танкисты, маневрируя на подступах к минному полю, успели засечь, откуда противник ведет стрельбу, и ответить, еще один Т-34 получил снаряд по правой гусенице, а одна «самоходка» была зажжена прямым попаданием вражеского снаряда. Одна из машин, во время маневра выдвинувшись вперед, подорвалась на мине.

К немецким пушкам почти одновременно добавились пулеметы. Кинжальным огнем они прижали пехоту к земле. «Тридцатьчетверки» открыли ответный огонь, но подавить пулеметные и пушечные гнезда не удавалось. Машины вынуждены были все время двигаться.

Под плотной завесой перекрестного огня начали свою работу саперы. К этому моменту в бой вступила артиллерия. Первый же залп 122-миллиметровых гаубиц принес результат. Снаряд «матушки» угодил прямиком в амбразуру пулеметного ДОТа. Мощный взрыв вскрыл бетонированную коробку укрепления, разнеся его вдребезги.

Один из танков, выведенных из строя в самом начале перестрелки, продолжал вести огонь по одной из вражеских орудийных огневых точек. Несколько снарядов этой и других «тридцатьчетверок» легли рядом с целью и попали в нее. Но вражеский ДОТ продолжал стрелять. Выстрелы этой мощной пушки каждый раз звучали как громовые раскаты, каждый взрыв вздымал к небу тонны земли.

Аникину удалось хорошо рассмотреть в бинокль массивную башню с длинным орудием, мастерски укрытом в изгибах ландшафта. Калибр пушки был не менее 88 мм. Похоже, что это был «фердинанд» – самоходная артиллерийская установка с мощнейшей лобовой броней. Снарядам «тридцатьчетверок» она была явно не по зубам. Вот если бы ударить по ним из гаубицы…

Расчеты «матушек» будто прочитали мысли Аникина. Над головой раздался рев в низком, басовом регистре, и тут же мощный взрыв прогремел метрах в десяти перед ДОТом. Но рев не пропал, и следующий «чемодан», выпущенный из 203-миллиметровой дальнобойной пушки, взметнул сноп огня и дыма на том самом месте, откуда только что произвела выстрел немецкая пушка.

Взрывная волна подняла в воздух куски металла и бетона под радостные возгласы штрафников и пехотинцев. В этот момент на передний рубеж приполз вестовой из штаба. Он принес донесение о направлении дальнейшего наступления аникинского взвода.

Саперы расчистили на правом фланге коридор, дающий возможность продвинуться танкам колонной в обход фашистских огневых точек. Вместе с ними должны пойти вперед и аникинцы.

Попутно от вестового Андрей узнал, что огневую поддержку передовым частям оказала батарея тяжелых самоходно-артиллерийских установок ИСУ-122. Батарея в составе пяти машин вела огонь из фольварка, куда успела выдвинуться в течение последнего получаса.

Эти самоходные гаубицы по праву именовались «зверобоями». Каждый из экипажей имел на своем счету не по одному уничтоженному «тигру» и «пантере» и справедливо наводил ужас на весь гитлеровский зверинец, играючи сокрушая своими снарядами броню даже таких монстров, как «фердинанды».