Туша переваривает души… Урчание становилось все громче. Отто, словно очнувшись от тяжелого, болезненного забытья, вдруг явственно различил нарастающий гул.

Он стал громче и как-то резко вдруг превратился в рев моторов и лязг гусениц. Теперь уже ни с чем не спутаешь: колонна тяжелой бронетехники, может быть, машины и мотоциклы. Похоже, наконец, пожаловало долгожданное подкрепление. Звуки накатывали откуда-то с запада, со стороны высот.

Хаген, с трудом разгибая нывшую от боли спину и ноги, поднялся к краю траншеи. Остальным причины гула были неинтересны. Скорее всего, солдаты спали, застигнутые страшной усталостью где попало.

Отто стал вглядываться во тьму. Со стороны хутора просачивались только какие-то неясные, тусклые блики. Скорее всего, колонна шла при выключенном свете фар, на ощупь, используя лишь скупой свет сигнальных фонариков. Значит, еле ползут и двигаться в сторону хутора будут еще долго.

Отсюда, с окраины сада, ничего разглядеть было невозможно. Постояв еще с минуту, Хаген направился в сторону блиндажа. По пути его окликнул какой-то человек. Отто узнал его по голосу. Это был унтерфельдфебель Хорст.

– Эй, Отто… – Пальцы Хорста ухватили сукно рукава проходившего мимо Хагена. – Куда направляешься?

– В блиндаж, герр унтерфельдфебель… – негромко, с остатками субординации в интонации, доложил Хаген. Он удивился, что унтер находится здесь, в окопах, а не в доме.

– От бессонницы маешься? Надо было тебя в караул поставить, а не этих недоносков… – сокрушенно проговорил Хорст. – Венгер валился с ног, и глаза у него слипались прямо при мне… Небось дрыхнет сейчас где-нибудь в стогу сена… Черт…

Хорт еще раз вздохнул и, отмахнувшись рукой, с расстановкой произнес:

– Ладно, караульными мы еще займемся… Теперь слушай меня, Хаген. Наш лейтенант нарезался в дым. Черт дернул этого почтальона притащить сегодня Дамму это проклятое письмо. Не знаю, что он там прочел, да только его будто молния поразила в самое темя. Минут десять сидел, как истукан. А потом как заорет хозяину, чтобы немедленно принес шнапсу. И «Вальтером» своим еще размахивает у старика перед носом. Надо признать, что у старикана превосходный шнапс. Он его из яблочного сидра гонит… Думаю, оборотов под семьдесят… Так вот. Принес старик бутыль… А Дамм сел за стол, один. Бутылку поставил перед собой, стакан и пистолет в левой руке держит. Потом стволом, аккуратно так, «тюк-тюк» – по краю стакана. Леманн нальет ему стакан, он выпьет. И опять: «тюк-тюк»… Крепкий, черт, оказался. Я пять насчитал, пока он на бок повалился. Как сидел, со скамейки и шлепнулся…

Рассказывая, Хорст успел закурить. Умолкнув на миг, он сделал сильную затяжку.

– Найди мне Люстига… срочно… – шумно выпуская дым, произнес унтерфельдфебель. – У него не только язык, но и башка работает… Как найдешь, оба – бегом на хутор… Дамм пару часов продрых, сейчас надо его на ноги ставить, надо его к приходу колонны в сознание привести. Слышишь, приближаются?

Гулкое эхо взрывов стало доноситься до хутора еще перед заходом солнца. Постепенно шум стрельбы нарастал. Теперь, в ночной тьме, было хорошо слышно плещущую какофонию звуков. Шел ожесточенный бой с применением артиллерии и пулеметов, может быть, танков. Похоже, что стреляли где-то недалеко, может быть, на расстоянии двух-трех километров в сторону реки. Хотя здесь, в пойме, с определением расстояний на звук можно было легко обмануться: эхо легко и гулко разносилось далеко по долине, и отзвуки канонады и взрывов воспринимались намного ближе, чем на самом деле.

В траншее казалось, что отдельные пулеметные очереди раздаются уже на развилке дороги. В саду, через который Хаген и Люстиг шли в хозяйский дом, на выручку Хорсту, эта слуховая иллюзия исчезала.

С лейтенантом унтеры и солдаты провозились с полчаса. Сначала он не подавал никаких признаков жизни. Когда его окунули головой в кадку с холодной водой, дело пошло быстрее. Дамм начал что-то мычать, размахивать руками, пытаясь оттолкнуть державших его. К этому времени старуха сварила настой из каких-то трав, висевших пучками в прихожей.

Дамм начал мотать головой, всем своим видом демонстрируя, что пить варево не собирается. Тогда герр Леманн сказал, что надо влить ему заварку насильно. Унтерфельдфебель Хорст удерживал сзади голову лейтенанта, Люстиг и Хаген схватили его за руки и плечи, а радист Лютц аккуратно влил ему в рот полную кружку дымящегося варева.

Лицо Дамма вдруг побелело, по телу пошли конвульсии, как будто что-то живое заползло ему внутрь и пытается выбраться наружу. Дамм начал давиться, а потом его вывернуло наизнанку. Его рвало прямо на деревянный пол, он корчился, поддерживаемый солдатами. Хозяйка, покачав головой, вытерла мокрое лицо офицера полотенцем, а потом принялась убирать блевотину. Дамм испуганно озирался по сторонам, тяжело дыша и пытаясь перевести дыхание. Он как будто только что очнулся от тяжелого наваждения.

– Черт… голова раскалывается… – наконец произнес он, обводя стоявших вокруг мутным, полубезумным взглядом. – Какого черта?..

Тут его глаза остановились на бутылке самогона, возвышавшейся поодаль, на застеленном белой скатертью столе. Лицо лейтенанта исказила гримаса отвращения.

– Проклятье!.. Уберите эту чертову бутылку. Меня сейчас опять вырвет… – глухо зарычал Дамм, пьяно мотая головой.

Леманн знаком показал старухе, чтобы она убрала шнапс со стола. Дамм продолжал рычать, раскачиваясь вперед-назад туловищем, как метроном, и все время приговаривая:

– Будь они прокляты… Будь они трижды прокляты!

– Ладно… Лютц, подкури сигарету. Дай ее герр лейтенанту… – сухо проговорил унтерфельдфебель.

– Хаген, Люстиг, вы свободны… Идите в блиндаж… – озабоченно добавил Хорст. – Дальше мы сами справимся… В подразделении особо не болтайте… Ясно?

– Все поняли, герр унтерфельдфебель!.. – за обоих браво отчеканил Люстиг.

Возня с Даммом лишила Хагена последних сил. Он едва добрел до места в траншее, куда Люстиг предусмотрительно наносил сена из стоявшего поблизости стога. Сырое сено, пахнувшее мышами и гнилью, показалось Хагену мягчайшей на свете периной. Едва коснувшись своей лежанки, он заснул как убитый тяжелым, обморочным сном.

Хагену показалось, что он закрыл глаза лишь на минуту. От этого раздражение и ощущение гнетущей усталости только усиливались. Пробуждение было таким же тяжелым и обморочным, как будто это он, а не лейтенант Дамм осушил без закуски пять стаканов шнапса подряд. Мутный, отдававшийся в голове гул лопался какими-то нестерпимо болезненными звуками. Как будто совершалась какая-то дикая казнь – через лопанье человеческих голов. Черепа обреченных, из плоти и крови, один за другим надувались и – хря-ясть! ч-ч-чпок! Лопались с дикими воплями и треском. Оглушительно-гулко лопнувшее приближалось вместе с ревом какого-то чудовищного агрегата, который собирал этот урожай скорби.

– Эй… Хаген, ты проснулся? – над самым ухом Отто раздался голос Люстига. Он пытался перекричать громыхающий лязг.

– Да я и поспать не успел… – оправдываясь, буркнул Хаген.

– Ха-ха!.. Не успел! – хмыкнув, залился смехом Люстиг. – А кто два часа тут своим храпом перекрывал моторы «самоходок»?

– Каких «самоходок»? – непонимающе переспросил Хаген, пытаясь размять затекшие, замерзшие ноги.

– Каких… – передразнил Люстиг. – Хватит дрыхнуть. Очнись и погляди вокруг. Они уже с час как прибыли. Все уже давно на ногах. А тебя унтерфельдфебель разрешил не подымать…

Люстиг многозначительно кашлянул.

– Это, так сказать, премиальный час лишнего сна, награда за возвращение к жизни нашего доблестного лейтенанта Дамма. Хорст наконец выяснил, что у него стряслось. «Янки» разбомбили городок с мирными жителями. Погибла семья Дамма… Он – из Нижней Саксонии, из Дельменхорста. Это где-то под Бременом… Жена и годовалый сын…