— Верь мне, — сказал он.

— Обязательно, — ответила она, и слезы потекли по ее лицу. — Всей своей жизнью.

Бреннан кивнул, пообещав Посейдону, что он не осрамит этого доверия. Затем вышел из комнаты вслед за Литтоном.

Они прошли немного по коридору и вошли в другую комнату, огромную, с белыми стенами, сверкающую металлом и с запахом химических веществ витающих в воздухе. Литтон бросился к огромному стулу, возвышающемуся посреди комнаты, пританцовывая вокруг него словно шаман, готовящийся к человеческому жертвоприношению.

Бреннан знал, кого принесут в жертву. Он испытал мгновение чистого, леденящего кровь ужаса, и адреналин устремился по его венам, вознося его инстинкты «борись или убегай» до невероятных высот. Смитти прищурился и поднял пистолет, но Бреннан не боялся оружия. Он не испытывал страха за себя. Каждый грамм этого ужаса был из-за Тиернан, которая осталась в той клетке.

Если он погибнет, она останется одна и будет страдать. Значит, он должен выжить, независимо от того, что они с ним сделают.

Он должен выжить.

Они привязали его к стулу, и он не сопротивлялся. Не боролся. Пассивно сидел, сдерживая ярость и желание перебить их всех. Но он не смог полностью скрыть неустрашимого воина, которым был в душе. Любой, кто потрудился бы заглянуть ему в глаза, увидел бы это и невольно отступил перед силой ненависти струящейся на них.

Любой, но только не Смитти. Он лишь кивнул, узнавая человека-хищника, и продолжил привязывать Бреннана к стулу.

Литтон приблизился, чтобы надеть на него металлический шлем, и на мгновение Бреннана захлестнул приступ клаустрофобии, словно бы и не было тех часов, проведенных в камере. Он напрягся под кожаными креплениями, с помощью которых был привязан к стулу, и вдруг в его голове осталась лишь одна только мысль — бежать, найти выход, не дать им добраться до своего мозга.

Один из охранников сделал ошибку и подошел на миллиметр ближе, чем следовало, и Бреннан размахнувшись со всей силой, ударил его головой в лицо. Он торжествующе закричал, услышав хруст костей, а охранник завопил от боли, а потом повернул голову туда, где по другую сторону стула стоял Смитти.

— Не могу сказать приятель, что виню тебя за это, но тебе не следовало этого делать, — сказал Смитти. Затем он поднял руку и дотронулся металлическим прибором до Бреннана. Его тело пронзил мощный и болезненный удар электричества, заставляя его выгибаться дугой на стуле и сжимать челюсти так сильно, что даже заболел череп.

Когда жужжание и боль прекратились, Бреннан обнаружил, что почти потерял сознание, и не в состоянии ни двигаться, ни бороться. Он не мог защитить Тиернан, и его сознание метало гром и молнии. Не удалось, не удалось, не удалось. Потом Литтон рассмеялся и подошел ближе, поднимая этот проклятый шлем.

— Скоро все будет хорошо, мистер Бреннан, — промурлыкал он, так словно говорил с ребенком. — Лучше, конечно же, для меня.

С этими словами он снова нахлобучил шлем на голову Бреннана и начал присоединять электроды. Бреннан снова попытался оказать сопротивление, но его мышцы отказывались подчиняться командам мозга, и через несколько секунд, Смитти напомнил ему, почему Бреннан не должен бороться.

— Они все еще держат под прицелом твою женщину. Ты действительно хочешь дать нам повод? — В мертвых глазах Смитти на мгновение что-то промелькнуло — может быть, вспышка сочувствия — и исчезло. — Ты же знаешь, что я отдам приказ.

Бреннан откинулся на спинку стула и больше не пошевелился, пока они не включили машину, и электричество не ударило в его череп из шлема, заставляя его мозг разбиться на куски.

Он не смог сдержаться и закричал.

Первый разряд молнии пронзил его мозг, и сознание Бреннана взорвалось мириадами осколков, разлетающихся в разные стороны, лишая его способности дышать. У него не было сил обрести душевное равновесие. Калейдоскоп видений заполнил его сознание: Атлантида, Тиернан, Алексиос, Тиернан, Конлан и Райли, младенец, Тиернан.

Он всегда мысленно возвращался к Тиернан. Он знал, что должен держаться за ее образ, за воспоминания о ней. Должен ясно представлять ее в своем сознании, не смотря ни на что.

— Увеличь напряжение, — сказал чей-то злорадный голос, и он узнал его, и помнил, кому он принадлежит. Это был Литтон. Доктор Литтон. Бреннан был отчаянно рад, что смог вспомнить имя, но следом за этим получил еще один разряд молнии и мысль пропала.

Кто-то кричал или визжал совсем близко, но лишь попытавшись сглотнуть, Бреннан наконец-то осознал, что это он вопил истошным голосом. Он испытывал такую неимоверную боль, что казалось, его череп вот-вот расколется пополам.

Чье-то лицо появилось в поле его зрения, и боль прекратилась, даруя благословенное облегчение. А потом обладатель этого лица заговорил, голосом незнакомым и в то же время таким, к которому он неосознанно испытывал ненависть.

— Я ваш друг, мистер Бреннан. Я здесь, чтобы вам помочь, — произнес этот голос, но лицо принадлежало плохому парню, Литтону, и Бреннан кинулся на него, забыв о том, что он связан.

— Не достаточно, — сказал обладатель лица, коварный и разыгрывающий сожаление, которого он на самом деле не чувствовал. Тот Литтон не был способен на какие бы то ни было чувства, нельзя терять связь с реальностью. Теперь ему не казалось, что с ним разговаривает лицо, лишенное тела. Он точно знал, что этот монстр — Литтон, а Тиернан все еще у них, и поэтому он должен терпеть.

Должен все это вынести.

Молния ударила вновь, наполнив ревом его мозг, и он попытался удержаться за лица и воспоминания о своей семье и друзьях. О…женщине. Эта женщина — он видел ее лицо. Прекрасные темные глаза и кожа цвета сливок. Темные шелковистые волосы, которые ему захотелось вновь обернуть вокруг пальцев, и вдруг он осознал, что это — Тиернан. Он сложил ее имя из тех частей головоломки, на которые распался его мозг и вознес молитву Посейдону — нет, не Посейдону.

С чего бы ему молиться Посейдону? Проклятие Посейдона — что-то связанное с проклятием Посейдона.

Молния ударила еще раз. И снова, и снова, и снова.

Каждый раз, когда это прекращалось, лицо нависало над ним снова. Лицо говорило с ним. Твердило, что является его другом.

И каждый раз он отвергал это.

Наконец, лицо исказилось яростью. Оно закричало на Бреннана и отдало приказ увеличить молнию до максимального уровня.

Иногда слышался другой голос, произносящий разные вещи. Красная зона. Опасность. Те слова определенно должны были что-то означать, но единственно, что он понимал — это молнию. Женщина. Какая женщина? Молния убила женщину?

Лицо вернулось. Оно было странно пунцовым с глазами навыкате.

— Запомни это. Я — твой друг, и ты будешь делать то, что я тебе скажу. Ты помнишь это?

Бреннан не мог вспомнить ничего, даже женщину. Женщину? Но давно бездействующая память вернулась к нему и он кивнул.

— Да, — сказал он, но его голос был слабым и сорванным, и он не знал, слышало ли его слова лицо. — Я помню.

Лицо расплылось в улыбке. И молния вернулась, разрушая весь мир, пока тот не превратился в черное пятно.

Бреннан открыл глаза, обнаружив, что лежит на стуле. Он помнил этот стул. Из него била молния. Его сознание представляло собой путаницу разрозненных образов и противоречивых импульсов, разрываясь между настоятельной необходимостью вознести молитву Посейдону и желанием поверить этому лицу. Нет, не лицу. Доктору Литтону. Другу Бреннана.

Он повернул голову и увидел Литтона, сидящего на стуле около ряда компьютеров и разговаривающего с другим мужчиной. Этот второй был ему знаком. Опасный. Смит. Нет, Смитти. Смитти. Тот, кого следует остерегаться.

Слишком поздно. Он снова медленно, болезненно обретал душевное равновесие, хотя его сознание все еще оставалось хаотичным кошмаром. Он знал, кто он и где находится.

Он знал, что должен подыграть.

Литтон обернулся и увидел, что он очнулся. Он и Смитти поднялись и прошли через всю комнату и уставились на Бреннана, который осознал, что все еще привязан к стулу.