Однако тем вечером, впервые увидев Лину, я моментально принял решение: она ни в коем случае не станет для меня заурядным праздничным трофеем. На этот раз речь идет вовсе не о том, чтобы обзавестись сексуальной партнершей на пару дней или недель. С ней все у нас будет очень серьезно, и это значит, что мне следует быть весьма осмотрительным. Ни в коем случае нельзя испортить все каким-нибудь плоским намеком, сделанным под влиянием травки или паров алкоголя. Наоборот, сегодня мне надо постараться держаться подальше от этой девушки, быть может, перекинуться с ней парой слов, чтобы она меня запомнила, а также попробовать выяснить, кто она такая и где я смогу снова встретиться с ней. Да, ее совращение входило в мои планы, однако при этом следовало проявить выдержку, энергию и целомудрие, достойные героев шекспировских пьес. Все нужно было делать на трезвую голову.
По прошествии часа я начал опасаться, что она ушла. Быть может, девушка просто ошиблась дверью — на это указывало то, как она была одета, — и, найдя наконец правильныйадрес, она теперь сидит за обеденным столом с кем-то из моих соседей сбоку или сверху, наслаждается изысканным меню из пяти блюд и запивает трапезу подходящим к случаю вином. Такие мысли были для меня поистине невыносимы. Чтобы хоть немного успокоиться, я принялся слоняться по нашей огромной квартире, настороженно заглядывая в каждый угол в надежде обнаружить ее. При этом мне становилось все труднее играть роль незаинтересованного хозяина и концентрировать внимание на беседах, в которые я невольно оказывался вовлечен. Я решительно не представлял себе, на кого направить весь свой пыл, если эта девушка и впрямь исчезла.
И вот, когда я уже совсем отчаялся и стал подумывать о том, чтобы надраться в стельку, за спиной у меня раздался женский голос:
— А тебя не так-то просто тут найти! — Ей приходилось почти кричать, поскольку музыка гремела на всю катушку.
Резко обернувшись, я увидел улыбающееся лицо незнакомки. Вероятно, моя реакция ее немало позабавила.
— Все в порядке, я здесь по приглашению.
— Да нет, просто… мне показалось, что ты ушла, — с трудом выдавил я и моментально раскаялся в этом.
— Поздравляю с выходом книги, — сказала она, протягивая руку. В другой у нее был стакан с выпивкой.
Ладонь девушки оказалась сухой и теплой, я почувствовал легкое рукопожатие.
— Спасибо! — гаркнул я в ответ, стараясь перекрыть рев музыки. — А ты, собственно, кто? — как-то само собой вырвалось у меня.
— Меня зовут Лина, я — балерина! — прокричала она в ответ.
Из-за музыки я не все расслышал.
— Лина-балерина?
Она прыснула со смеху. Это вышло у нее настолько заразительно, что и я не удержался от улыбки. Положив руку мне на плечо, девушка привлекла меня к себе и сама наклонилась поближе.
— Меня зовут Лина, а работаю я балериной, — повторила она, едва не касаясь губами моего уха.
Я ощутил, как мое лицо вспыхнуло огнем, на лбу выступили капли пота. Девушка отступила на шаг, не убрав, однако, руки с моего плеча.
— Ну и что же ты застыл? — Она в упор посмотрела на меня.
Тут я понял, что мы стоим среди танцующих пар. Она начала медленно двигаться в такт музыке и снова улыбнулась. Это меня ободрило, и в течение четверти часа мы молча танцевали. Ее голубые глаза с любопытством разглядывали меня. Всякий раз, как я пытался заговорить с ней, Лина вопросительно поднимала брови и подавалась ко мне, как будто боясь пропустить хоть слово из того, что должно прозвучать. Меня же это настолько смущало, что я так и не мог выдавить из себя ни звука, и она с улыбкой отстранялась. Наконец я прекратил бесплодные попытки заговорить и, следуя ее примеру, заулыбался. Одновременно я почувствовал немалое облегчение. Улыбка у меня получилась веселой и такой заразительной, что вскоре все окружающие нас пары также улыбались, сами не зная чему именно.
Когда я оказался снова в состоянии контролировать собственное тело и голос, я притянул девушку к себе и стиснул ее в объятиях.
— Я от тебя уже с ума схожу, — жарко шепнул я ей на ухо.
Теперь настала ее очередь покраснеть и опустить глаза.
Оставшуюся часть вечера мы не отходили друг от друга — танцевали, смеялись, болтали. Вновь обретя дар речи, я рассказывал Лине обо всех своих самых сокровенных мечтах и мыслях, чего раньше не позволял себе ни с одной из случайных подружек. Она же в свою очередь демонстрировала такую заинтересованность и открытость, с какими мне до тех пор никогда не приходилось сталкиваться. В общении с ней я как-то сразу утратил смущение. Мне представлялось совершенно естественным обнимать ее или брать за руку, несмотря на то что знакомы мы были всего несколько часов.
Внезапно оказалось, что уже шесть утра. Бьярне начал прибирать в квартире. Мы с Линой сидели в полном одиночестве на диване. Паузы между словами у нас становились все длиннее и длиннее. К собственному изумлению, я вдруг почувствовал, что вовсе не желаю, чтобы она осталась, — мне хотелось, чтобы наша первая с ней близость произошла в особой обстановке. Вероятно, она тоже ощущала нечто подобное, ибо, наклонившись, поцеловала меня долгим нежным поцелуем и сказала, что, к сожалению, ей пора на работу. Тем не менее, если, конечно, я не имею ничего против, она хотела бы снова прийти сюда. Слегка коснувшись указательным пальцем восхитительного изгиба ее губ, я ответил, что, по-моему, мы просто обязаны увидеться в ближайшее время.
Тем не менее она не пришла. Ни на следующий день, ни днем позже. Это было ужасно, невыносимо. Я изводил Бьярне и Мортиса всевозможными догадками относительно того, почему она, по крайней мере, не попыталась связаться со мной. Может, Лина просто решила подшутить надо мной? Или хуже того — вдруг с ней случилось несчастье? Предположения сыпались одно за другим. Мортис жутко злился на меня, однако лишь гораздо позже до меня дошло наконец, почему он становился раздражительным всякий раз, когда речь заходила о Лине.
Мортис придавал огромное значение не только самому слову, но и его носителю — книге, содержащей печатные слова. Он превосходно разбирался в качестве бумаги и переплета и испытывал истинное благоговение, поглаживая своими длинными худыми пальцами особенно удачные с точки зрения полиграфического исполнения тома. При этом современный новодел он не особо жаловал: бумага была отвратительной, страницы — слишком тонкими, клей — слабым, поэтому книги быстро рассыпались. Он без устали рыскал по букинистическим лавкам Копенгагена в поисках новых томов для своей коллекции.
Думаю, для Мортиса был важен сам процесс охоты. В столице не оставалось ни одного букинистического магазина, который он бы ни посетил. У него были разработаны свои собственные маршруты, которыми он патрулировал рынок подержанных книг через более или менее равные промежутки времени, чтобы — не дай бог! — не упустить какой-либо раритет. Нас на эти прогулки он никогда не брал с собой. Хотя, в отличие от Мортиса, для нас подобного рода поиски вовсе не были сопряжены со столь острым наслаждением, и мы вполне могли бы испортить ему все удовольствие какой-нибудь неосторожной шуточкой или неуместным замечанием. Тем не менее мы с Бьярне извлекали немалую пользу из данного увлечения нашего товарища. Если кому-нибудь из нас была нужна какая-то книга, Мортис, как правило, всегда знал, где у нас больше всего шансов ее обнаружить. Ошибался он при этом крайне редко.
Именно во время одного из регулярных обходов лавок букинистов — приблизительно в то самое время, когда я делал в Нюхавне свою татуировку, — Мортис натолкнулся на Лину. Вечером у нас должен был состояться «Угловой праздник», и из-за подготовки к нему Мортису пришлось сократить свой привычный маршрут. В магазинчике на Вестербро он заметил девушку, которая бродила между стеллажей, очевидно что-то разыскивая. Она двигалась медленно и осторожно, скользя от фолианта к фолианту, и нечто в ее облике сразу же привлекло его внимание. Некоторые люди умеют держаться гораздо более спокойно и естественно, нежели большинство из нас, и Лина, казалось, излучала покой и искренность. «Она как будто отдыхала наедине с самой собой», — рассказывал Мортис Бьярне некоторое время спустя, при этом, однако, так и не сумев объяснить, как это выглядело. Тем не менее я прекрасно его понимаю. Язык тела у Лины был развит в совершенстве, она превосходно владела каждым своим жестом и выглядела неизменно изящно, чем бы ни занималась.
