— Номер восемьдесят семь, — сказал я самым спокойным тоном, на какой только был способен в данный момент.

Молодой человек повернулся к ящику с картами-ключами, который был расположен у него за спиной, и отыскал восемьдесят седьмой номер.

— Ты ведь тот писатель, да? — спросил он, снова поворачиваясь ко мне.

Я словно окаменел, не в силах ответить.

— Ну да, Джонни рассказывал мне, что ты заселился в его смену во вторник. Мы с ним тут вдвоем работаем. Я учусь, так что…

— А что он еще тебе рассказывал? — перебил его я.

— Ну, что ты назвался писателем и поэтому просил тебя не беспокоить… — Парень ухмыльнулся и подмигнул: — Не волнуйся, к тебе никто не заходил.

Я кивнул:

— Прекрасно, продолжайте в том же духе.

— Тогда захвати с собой пару чистых полотенец и комплект свежего белья, — сказал администратор и полез под стойку. — Раз уж ты так не хочешь, чтобы мы заходили и прибирались. — В голосе его прозвучали нотки обиды. — А грязное белье просто выброси за дверь — я потом унесу.

Я принял у него из рук стопку белья и полотенец и начал подниматься по лестнице. Она жутко скрипела. Выцветший до розового цвета палас местами был протерт до дыр. Обои почти совсем отслоились от стен и держались лишь за счет гвоздей, на которых висели классические гостиничные репродукции. Такая девушка, как Мария, прекрасно вписалась бы в здешний интерьер, в отличие от интерьера «Мариеборга».

Нужный мне номер был расположен на третьем этаже. На белой филёнчатой двери красовались латунные цифры — «87». Бросив быстрый взгляд по сторонам, я убедился, что в коридоре никого, кроме меня, нет, и осторожно постучал в дверь костяшками пальцев. Движение отозвалось болью в ушибленных ребрах, сердце, казалось, увеличилось в размерах и рвалось из груди наружу. Затаив дыхание, я подался вперед и насторожился, стараясь уловить, что происходит за дверью, однако не услышал ни звука.

Как только я вставил карту-ключ в специальную щель, раздался звонкий щелчок замка. Войдя внутрь, я поспешно захлопнул за собой дверь. Спертый воздух весь пропах пыльными коврами. Шторы на окне оказались задернутыми, благодаря чему бо́льшая часть почти двадцатиметровой комнаты была погружена во мрак.

Я подошел к окну и раздвинул шторы.

Ворвавшиеся в комнату солнечные лучи высветили плетеное кресло, стоящее возле круглого журнального столика, торшер с абажуром из рисовой бумаги и двуспальную кровать, накрытую толстым покрывалом в цветочек. На стенах висели плакаты Арнольди [41]и несколько любительских рисунков с видами отеля. Кроватью, по всей видимости, не пользовались: покрывало лежало на месте, и непохоже было, чтобы на него кто-нибудь даже присаживался.

Вообще, комната выглядела абсолютно нежилой, если не считать журнального столика. Это был плетеный столик со стеклянной столешницей, на которой лежали газета, какая-то карта и темные очки. Я заглянул в ванную — мыло и полотенца были нетронуты.

В гардеробе также было пусто, если не считать хилых проволочных вешалок, отозвавшихся истошным звоном, стоило мне только распахнуть дверцу.

Убедившись, что в комнате нет больше ничего, представляющего хоть какой-то интерес, я снова вернулся к журнальному столику. Медленно и осторожно, словно производящий раскопки археолог, я приблизился к нему. Поначалу ни к чему не прикасаясь, я отметил про себя, что газета вчерашняя. Карта Копенгагена и пригородов была открыта на странице, где был изображен район Фредериксберг — Вальбю. Я поискал какие-нибудь пометки, по которым можно было бы понять, почему именно это место вызывало такой интерес, однако ничего не нашел. Осторожно взяв карту, я перенес ее со столика на кровать. Затем тоже самое я проделал и с газетой.

Вновь повернувшись к журнальному столику, я вздрогнул от неожиданности.

Оказывается, под газетой лежала книга.

В мгновение ока я отыскал вложенную между страницами фотографию.

Книга оказалась моим романом «Медийная шлюха», а на фотографии была изображена Линда Вильбьерг.

Быть может, Линда Вильбьерг уже была мертва. Этого я в точности, разумеется, не знал, однако втайне надеялся, что на этот раз мне удалось пусть только на шаг, но все-таки опередить убийцу. Ведь я не только отыскал его гостиничный номер, для чего бы он его ни использовал, но и сумел продвинуться немного вперед в вопросе установления его личности. Найденный мной экземпляр «Медийной шлюхи» был подписан, так что с большой долей вероятности можно было предположить, что это та самая книга, на которой я только вчера оставил свой автограф.

То есть убийца был тем самым человеком из читательской очереди.

Несмотря на то что мое предположение основывалось лишь на найденной мной книге с автографом и паре солнцезащитных очков, я был полностью убежден в своей правоте. И хотя ничто из этого не указывало на какого-то конкретного человека — то есть мой план оставить улики против него в сто втором номере, где находился Вернер, провалился, — я не был разочарован.

Ведь теперь я, по крайней мере, знал, где он остановился, и первым моим порывом было дождаться его здесь. Я застану его врасплох и самостоятельно задержу. В какой-то момент мне пришло в голову, что стоило бы связаться с полицией, чтобы к моменту появления убийцы они устроили ему засаду, однако в таком случае непременно пришлось бы все им объяснять, в том числе и то, как удалось найти эту комнату. Разумеется, вовсе избежать объяснений не удалось бы и в том случае, если бы я сам схватил убийцу, однако тогда преступник был бы, что называется, налицо, и это обстоятельство сделало бы мои аргументы более вескими.

Но ждать я не мог. Слишком многое было поставлено на карту. Вполне вероятно, что он уже вышел на Линду Вильбьерг, и если я не использую свое преимущество, то могу не успеть предотвратить ее гибель. Пусть Линда и не относится к числу самых дорогих мне людей, однако смерти она не заслуживает, тем более той, которая была описана мной в «Медийной шлюхе».

В романе «Медийная шлюха» рассказывалось о серийном убийце, жертвами которого становились телеведущие-женщины. Преступником двигала слепая ненависть к заполонившим телеэкраны и обожествляемым публикой гламурным личностям, которые из кожи вон лезут, чтобы продемонстрировать собственный артистизм. Они взирают свысока на всех окружающих и ведут себя совсем не так, как обычные люди, способные чувствовать любовь, ненависть и боль. Убийца считает своим долгом заставить их понять, что они так же живут в реальном мире и ничем не отличаются от остальных. Чтобы убедить их в этом, он заставляет их ощутить страдания, причем непременно физические, в результате которых все они погибают. Одна из жертв маньяка — ведущая передачи «LIX», посвященной обзору книг, — является точной копией Линды Вильбьерг во всем, за исключением цвета волос — его я все же решил изменить. Подобно другим несчастным, она погибает от пыток, которые в каждом конкретном случае имеют непосредственное отношение к соответствующей телепрограмме. Так, ведущую программы о кулинарии убийца сварил заживо, ведущую передачи о садоводстве — закопал в огороде, предварительно искалечив с помощью различных предметов садового инвентаря. Теледива из «LIX» погибает в своей гримерной после ряда изощренных пыток, орудием которых служат обыкновенные книги. По мере развития сюжета полиции удается выявить взаимосвязь всех этих преступлений, и за телеведущими устанавливается неусыпное наблюдение. Однако это лишь подхлестывает убийцу: оказывается, эти журналисты столь важные персоны, что обычные люди вынуждены их защищать. По его мнению, сейчас, как никогда, важно заставить их спуститься с небес на землю. В заключительной сцене романа убийца захватывает целую телестудию и убивает двух ведущих в прямом эфире. Тем не менее, главному положительному герою — находчивому и смелому ассистенту продюсера — удается заманить злодея в западню, где он путается в высоковольтных телевизионных кабелях и гибнет, поджаренный электрическим током.