Выйдя из машины, Том и Аллегра направились к ворогам огромного трехэтажного кирпичного здания с высокой остроконечной крышей. Приютившееся за чугунной оградой в стороне от дороги, Оно казалось совершенно пустынным — закрытые серые ставни на окнах, задушенные плющом стены, запущенный сад. И все же здесь наблюдались кое-какие признаки жизни — свежие следы шин на гравийной дорожке, блуждающий глазок камеры наблюдения, просматривавшей территорию по периметру, дымок, поднимавшийся из трубы.

— «Приют для умалишенных Жоржа д’Аммона», — прочла Аллегра на медной табличке и вопросительно посмотрела на Тома.

— Был здесь когда-то, — сказал Том, поворочав плечами, чтобы размять онемевшие спину и шею. — Цифф потому и купил его — уж больно название понравилось.

— А что же тут забавного? В чем юмор?

— В том, что всякий, кто проводит свою жизнь, пялясь на стрелки часов, и наблюдает, как они неумолимо отсчитывают время, в конечном счете сходит с ума. Ну вот Цифф и решил, что, живя в таком доме, не должен будет далеко переезжать. — Том помолчал. — Швейцарский юмор. К нему надо привыкнуть.

Он нажал кнопку переговорника. Без ответа. Попробовал еще раз, только кнопку держал дольше. Снова тишина.

— Может, его дома нет? — предположила Аллегра.

— Он не выходит из дома, — сказал Том, качая головой. — У него даже телефона нет. Такой вот непростой человек. Покажи ему часы.

Пожав плечами, Аллегра показала часы перед камерой. Через несколько секунд ворота открылись.

Они пошли по дорожке к зданию, гравий хрустел под ногами, как свежевыпавший снежок.

— И давно он здесь обитает?

— Сколько я его помню, — ответил Том. — Заведение закрыли, когда стало известно, что кто-то из персонала жестоко обращался с пациентами. Жестоко — это мягко сказано. Под полом в подвале были найдены два трупа, и еще трупы нашли замурованными кирпичом в дымоходе.

Шагая по дорожке, Аллегра заметила, что заостренные прутья ограды наклонены внутрь огороженной территории, а не наружу. Она внутренне передернулась от этого жутковатого зрелища, а когда они ступили в тень огромного платана, как-то сразу стало зябко. Аллегра решила сменить тему:

— И сколько часов он изготавливает за год?

— Новых? Не так много. Штуки три или четыре. В основном усовершенствует старые. Это его главный бизнес.

— А что значит «усовершенствует»?

— Ну, разное. Заменяет заводские детальки на самодельные титановые или даже керамические, подстройку хода и пружину завода, гравировку делает свою на корпусе и циферблате… Так что узнать его изделия можно не только по оранжевой секундной стрелке.

— А зачем это надо? Я не понимаю, — недоумевала Аллегра. — Купить нормальные часы, которые точно показывают время, и отдать мастеру, чтобы тот их разобрал по винтикам и собрал снова, и получилось бы то же самое?

— Не то же самое, — улыбнулся Том. — Зачем люди отдают свои машины в тюнинг?

— Ну, чтобы ездили быстрее. А часы что? Они или показывают время, или нет. Показывать лучше или хуже они не могут.

— Да нет, дело-то не в этом. Не в том, показывают они или не показывают, а в том, как показывают. Неповторимость дизайна, качество материалов, непревзойденная рука мастера, собравшего их. Часы как люди — не видно, что у них наиболее ценно.

— Ну, у некоторых — может быть.

Они поднялись по неровным стертым ступенькам на крыльцо с козырьком из чугунного литья. Дверь была открыта. Ступив за порог, они оказались в огромном холле, освещенном только мигающей табличкой пожарного выхода.

Когда глаза привыкли к полумраку, Аллегра разглядела высокие своды и дубовые лестницы, зигзагами ведущие на другие этажи. Справа от входа она заметила конторку, оставшуюся от бывшей приемной. Пожелтевшая книга записи пациентов так и лежала открытая на странице с последней сделанной записью; засохший букет в вазе склонился над ней, словно рвался записаться. Высоко на стене на офомной деревянной панели вырезана дата основания лечебницы — 1896 год. Рядом с ней другая панель, на ней список имен тех, кто служил здесь директорами, только последнее имя то ли не дописано, то ли стерто — трудно сказать. Слева от входа у подножия лестницы — забытое кресло на колесиках, на его спинке — смирительная рубашка с потрескавшимися от старости кожаными ремешками и заржавевшими пряжками. За креслом — высокие часы-стойка, завешенные белой простыней.

У Аллегры возникло ощущение, будто она вторглась в чужой мир, в чужой дом, всего лишь затаивший дыхание, а на самом деле живой, и казалось, что, как только она уйдет, смирительная рубашка сама застегнет ремешки, двери заходят ходуном на своих петлях, старинные часы начнут отбивать время, а из сумрачных глубин подвала снова донесется страдальческий крик.

Тишину нарушил раздавшийся сверху голос:

— Поднимайтесь сюда!

Вглядываясь в сумрак, Аллегра увидела человека, стоявшего у перил второго этажа. Она переглянулась с Томом, и они стали подниматься по деревянной лестнице, застонавшей под ногами незваных гостей, и шаги их эхом отдавались от обшарпанных зеленых стен.

— Значит, все-таки решил проведать меня, Феликс? — Безумная улыбка маньяка отобразилась на лице Циффа, когда он протягивал им руку на площадке, залитой солнечным светом, сочившимся из щелей в затворенных ставнях. Говорил он торопливо и с явным немецким акцентом, сливая слова воедино.

— Да, обещание есть обещание. — Том улыбнулся, пожимая ему руку. — Вот познакомься, Макс, это Аллегра Дамико.

— Твой друг? — спросил Цифф, даже не глянув на Аллегру.

— Да. Иначе я бы не привел ее сюда, — сказал Том.

Цифф подумал пару секунд над его словами, потом издал нервный, визгливый смешок.

— Ну, это конечно. Wilkommen [14].

Цифф шагнул к ним на свет. Высокий, но очень худой — казалось, его может согнуть порыв ветра, — редеющие крашеные черные волосы коротко подстрижены. И черты лица у него были утонченные, почти женские; мужества им прибавляли усы, аккуратно подстриженные по линии верхней губы и выкрашенные под цвет волос. Поверхлеленых твидовых брюк и клетчатой рубашки с желтым галстуком на нем был белый фартук. Рукава рубашки закатаны до локтей, тонкие пальцы правой руки отбивали ритм какой-то мелодии по тощей ляжке, в левой хозяин дома сжимал пульверизатор. Аллегра с удивлением отметила, что, будучи часовщиком, сам он часов не носил.

Аллегра пожала ему руку, и та показалась ей неестественно гладкой, даже скользкой. Она не сразу сообразила, что на руках у Циффа латексные перчатки.

— Я был очень расстроен, когда услышал прискорбное известие о твоем отце, — сказал Цифф, снова повернувшись к Тому и доверительно беря его за локоть. — Ты сам-то как?

— Нормально. Время лечит. Почти три года прошло.

— Так много? — Цифф сокрушенно покачал головой. — Нуты меня знаешь: я стараюсь не следить за временем. Это слишком тягостно для меня. — Он облизнул губы и опять издал писклявый смешок.

Глядя на круглое пятно у него за спиной на стене, где когда-то висели часы, Аллегра подумала, что, возможно, Цифф не шутил, когда объяснял Тому, почему купил этот дом. Может, он и впрямь. считал, что свихнется, если будет следить за тем, как утекает время, а потому пытался избегать этой печальной участи или хотя бы отсрочить ее, убрав одни часы и накрыв простыней другие.

Должно быть, Цифф угадал ее мысли, потому что вдруг оглянулся на зловещее пятно на стене.

— Время, синьорина, — это катастрофа из катастроф, — изрек он, печально кивнув.

— Эпикур, — сказала Аллегра, узнав цитату.

— Совершенно верно! — Лицо его расплылось в улыбке. — Ну а теперь скажи мне, Феликс, какая катастрофа из катастроф привела тебя ко мне?

Цифф повел их через двустворчатые двери в темный коридор, в конце которого виднелся пожарный выход. Инвалидные коляски вдоль стены, носилки, сложенные аккуратной стопкой, на доске мелом записи дежурства персонала — еще одно подтверждение того, что обитатели этого дома покинули его в спешке, а Цифф даже не удосужился за все это время убрать их вещи.