— Точно. Запчасти лежали только сверху и по бокам, а в середине был спрятан контейнер с мебелью.

— С мебелью? — удивился Том.

— Да, «Эйлин Грей». Начиночка тянула на пятнадцать миллионов долларов.

Том присвистнул, как в свое время присвистнула Дженнифер, когда узнала, что ей предстоит разбираться с дорогущим антиквариатом.

— Мебель снова упаковали в контейнер и проследили за доставкой через службу сопровождения груза. Получателем оказался некий итальянец из Куинса, поселившийся там в семидесятые. Когда к нему пришли наши люди, он с порога начал верещать — явно не за тех принял. По-моему, никто никогда так не радовался фэбээровскому значку.

— А за кого он их принял?

— Видишь ли, этот парень уже давно занимался контрабандой антиквариата. Эту мебель он хотел присвоить, вот и решил, что его застукали на крысятничестве.

— А что за антиквариат? — поинтересовался Том.

— Статуи, вазы, блюда, ювелирные украшения, даже фрагменты фресок. По большей части незаконно извлеченные из римских и этрусских могильников. Эти умники покрывали предметы жидким пластиком и раскрашивали, чтобы было похоже на дешевые сувениры. Это у них один из излюбленных приемов. Собственно, как только это обнаружили, то сразу меня и вызвали.

— Моя мать была антикварным дилером, — вздохнув, сказал Том. — Я помню, как она рассказывала про все эти штучки. «Черное гробокопательство» она считала второй древнейшей профессией.

— Ты говоришь о расхитителях гробниц?

— В Италии их называют «томбароли», в Перу — «хуачерос», — объяснил Том. — Мексика, Камбоджа, Китай, Ирак… Дело в том, что, пока есть люди, готовые покупать предметы древности, не задавая лишних вопросов, всегда найдутся другие люди, которые с удовольствием выроют эти предметы из земли. Просто Италия по этой части занимает первое место. Италия, считай, как Святая земля для черных гробокопателей. Там находится более сорока точек, взятых под охрану ЮНЕСКО, и еще останки примерно пяти древних цивилизаций. Твой-то клиент хотя бы назвал тех, кто берет у него товар?

Дженнифер покачала головой.

— Его задачей было гнать товар через таможню. Парня совершенно не волновало, откуда товар пришел и куда уйдет. Но он все-таки назвал нам одно имя. Я так поняла, слабое звено — тот что-то не поделил со своими и решил их сдать. Мы передали информацию итальянцам, и те сказали, что проверят этого человека. — Она нервно постучала пальцами по листкам на сиденье. — Наши, конечно, взяли это дело под контроль, чтобы итальянцы держали нас в курсе, но пока никакого результата.

— А у этой шарашки есть какое-то название?

— Мы пока толком не поняли. Ты слышал что-нибудь о Делийской лиге?

Том задумчиво нахмурился.

— Лига в смысле клуб?

— Когда мы рылись у него в помойке, то нашли два мешка измельченных документов, — объяснила она. — Большая часть оказалась бесполезной ерундой, но наши криминалисты все-таки сумели восстановить один желтый листок — исключительно по цвету. Он был исписан каракулями — парень отрабатывал свою подпись. Ну знаешь, как делают, когда болтают по телефону. Но в углу листка было написано «Делийская лига», а ниже нарисован какой-то знак. Две змеи, обвившиеся вокруг сжатого кулака.

— Мне это ни о чем не говорит, — сказал Том, качая головой.

— А вот ему говорит, потому что, когда мы ему это предъявили, он зарылся у себя и носа не показывает. Даже с адвокатом своим не хочет видеться. Но мы раскопали его кредитную историю, и я думаю, что Делийская лига…

Она притихла, потому что Стоукс закончил орать по телефону и придвинулся к ним.

— Деньги есть. «Лас-Вегас метро» взял этот вопрос на себя.

Они свернули на Лас-Вегас-бульвар, где лыбящийся ковбой с рекламного щита приглашал их на «семидневный уик-энд», а тротуар буквально кишел ночными созданиями — как вампиры, вышедшие на ночную охоту.

Дженнифер оказалась в Лас-Вегасе впервые, и ее потряс этот оазис из стекла и бетона, врезавшийся в пустыню, его лихорадочно бьющееся сердце и сипящие легкие, втягивающие в себя дорогостоящий охлажденный воздух.

Внизу картина была примерно та же — места увеселений проносились за окном машины гигантским калейдоскопом, словно увеличенная фотография карусели. Египетские пирамиды, Англия времен короля Артура, Нью-Йорк, Париж, озеро Комо, Венеция — Дженнифер казалось, будто она путешествует вне времени и пространства, словно эти два измерения сжались до единственной точки во Вселенной.

Но вот ведь странно — несмотря на явно ощутимый отравляющий серный запах дорогущего многомиллионного великолепия, Дженнифер не покидало ощущение: стоит ей только коснуться какой-нибудь из этих сказочных прелестей, и та растает как дым от ее прикосновения. Она понимала, что попала в город гиперреальности, город картонных изваяний, пластиковых деревьев, изобретательского совершенства. В этом городе было все, а сам он был никаким — изо всех сил пытался воссоздать все уголки мира ради того, чтобы обнаружить собственные фальшь и пустоту. Безжизненное, бездушное место — она надеялась, что долго им оставаться здесь не придется.

— Все, приехали, — сказал Стоукс, когда лимузин свернул под арку, увенчанную двумя каменными львами.

Вопреки названию «Амальфи» был выстроен скорее во флорентийском, нежели в неаполитанском архитектурном стиле. Эдакая мощная крепость из песчаника и известняка с карьеров Огайо и Индианы, со стрельчатыми зарешеченными окнами, придающими сооружению еще большую неприступность.

К крытому парадному подъезду их лимузин не поехал, а, свернув налево, двинулся на подземную стоянку.

— Въезд для особо важных птиц, — объяснил Стоукс. — Эти ребята не готовы пройти даже двух шагов от машины до входа — боятся, как бы не обчистили.

Том рассмеялся.

— Правильно. А обчистят их как раз внутри, а не на улице.

И день другой, и место другое, а такое впечатление, будто все то же самое. Так же неожиданно позвонили. Опять бедной Аллегре пришлось слушать в трубке отрывистые приказы и пробираться через полицейские заслоны на улицах и колышущуюся толпу. Опять истеричный вой сирен, кружащий в небе вертолет. Опять съемочные телегруппы, рыскающие вокруг, как гиены, сбежавшиеся на мертвечину. И опять она опоздала.

И все-таки разница улавливалась. Потому что накануне, добираясь до Марсова поля, она наблюдала страх и любопытство, а сегодня и от полицейских заслонов, и от толпы веяло уже гневом и возмущением.

Убрав пропуск в сумку, она перешла на другой конец пьяцца делла Минерва, и теперь ее путьлежал к пьяцца делла Ротонда. Здесь было как-то подозрительно и зловеще тихо по сравнению с «зоопарком», через который ей только что пришлось продираться, — нежное журчание фонтана, гулким эхом отдающееся от массивных каменных стен, приглушенные голоса полицейских и монотонное жужжание их раций, сливающееся в общий трескучий фон, напоминающий звук высоковольтной линии в дождливый день.

И ощущался здесь какой-то порядок, даже дух уважения — потому что полицейские и другие служебные машины не стояли как попало в отличие от вчерашнего вечера, а аккуратно выстроились в ряд вдоль края площади.

Между тем начал накрапывать дождик, серое небо сиротливо ежилось под одеялом густых ватных туч, словно не хотело пробуждаться. Впереди уже виднелся Пантеон — классическое изящество монолитных гранитных колонн, в три ряда украшавших его фронтон, как-то плохо вязалось с неуклюжестью самого непомерно вытянутого здания. Приземистое и приплюснутое, оно производило впечатление метеорита, рухнувшего с неба в самую гущу улочек, да так и оставшегося лежать среди могучих соседних зданий.

Аллегра поднялась по ступенькам фронтона, нагнувшись, пролезла под лентой полицейского ограждения, натянутой между колоннами, и, стуча каблуками по античному мрамору, направилась в глубь ротонды. Но, едва войдя, она остановилась, увидев бледный луч прожектора зависшего над зданием вертолета. Косой столб света, проникавший в здание через круглое отверстие в окованном металлом куполе, падал на алтарь, и капли дождя трепыхались в нем, словно ночные бабочки, слетевшиеся на лампу. Красота этого неожиданного зрелища поразила Аллегру.