Поезд влетел на станцию, мелькая замысловатыми узорами граффити — сердитым порывом души римских подростков, воплощенным в жизнь при помощи рифмы и аэрозольного баллончика. Кое-где метрошные начальники отскребли стенки вагонов, явно в надежде оградить остальное население от этих опасных бунтарских голосов. Впрочем, усилия оказались тщетными — зловещие строки крамольных стихов не стерлись даже под напором химии и все равно мозолили глаза, будто незаживающий шрам.

Двери с шуршанием распахнулись, и упругая мускулистая волна человеческих тел вынесла Тома с Аллефой на платформу, а затем на эскалатор. Волна эта разбилась только на улице, выбросив их к подножию Испанской лестницы.

— Давай двигать к центру, — сказал Том, отбиваясь от назойливых лоточников и указывая в сторону соблазнительных витрин виа Кондотти. — Надо стараться быть там, где людно.

— Я знаю хорошее местечко, где можно выпить кофе, — кивнув, предложила Аллегра.

Через десять минут они уже сидели за уютным столиком в дальнем конце бара на пьяцца Кампо-Марцио, поглощая пирожные и эспрессо.

— Что, крепковат? — с улыбкой спросила Аллегра, когда Том сделал первый глоток.

— В самый раз. — Он поморщился, вычищая языком из зубов кофейные крупинки и озираясь по сторонам.

Местечко выглядело так, словно не видело ремонта лет тридцать, — потрескавшаяся и кое-где вздыбившаяся кафельная плитка, пожелтевшие от табачного дыма кирпичные стены с развешанными на них выцветшими римскими флагами, потрепанными баннерами и вымпелами. На почетном месте за облупленной и поцарапанной стойкой бара красовалась фотография с автографом капитана предыдущего римского клуба-фаворита, сделанная, судя по всему, во времена его процветания, когда герой, по-видимому, заглядывал сюда разок, дабы опрокинуть на халяву стаканчик за счет заведения. Народу в баре, считай, не было — кроме Тома и Аллегры сидели еще за стойкой несколько рабочих-монтажников. Один, свесив с высокого табурета ногу, поставил ее на свою каску, словно охотник, позирующий для фото с добычей.

— Ты это место выбрала нарочно?

— В каком смысле?

— Караваджо убил человека возле Кампо-Марцио.

— A-а… Я и забыла. — Она нахмурилась. — У них было что-то вроде дуэли, да?

— Ссора из-за счета во время игры в мяч, — объяснил Том, бросая еще один кусочек сахара в свой кофе, чтобы сбить его крепкую горечь. — По крайней мере так гласит история. Мечи были обнажены, и во время поединка…

— А в итоге он оказался на Сицилии?

— Не сразу. Сначала в Неаполе и на Мальте. «Рождество» он писал, будучи в бегах. — Том помолчал и продолжил: — Интересный человек был этот Караваджо — при всей своей порочности умел создавать такую красоту. Его полотна принято считать зеркалом человеческой души.

— И твоей? — спросила Аллегра, и Том уловил серьезность вопроса, скрывавшуюся за игривой улыбкой.

— Не исключено. Если бы она у меня была. — Он улыбнулся в ответ.

Аллегра заказала еще по чашечке кофе.

— Так что будем делать с Джонни? — спросила она, когда официант ушел.

— А что мы можем? — Том пожал плечами. — Даже если бы мы не разбили машину, копы нас уже вычислили бы на ней. Так что подождем звонка Арчи и потом заплатим Джонни наличными.

— Арчи? Кто это?

— Мой партнер по бизнесу, — объяснил Том. — Он сейчас на пути в Женеву, но у него там есть связи. Эти люди могут одолжить пятьдесят штук, не задавая лишних вопросов. Подождать придется, наверное, до полуночи, а как получим деньги, вернемся к Джонни, расплатимся и посмотрим, что он знает интересненького.

Один из рабочих проследовал мимо них в туалет и вскоре вышел оттуда под бурные звуки сливного бачка, застегивая ширинку.

— А покажи-ка мне еще разок ту фотку, — попросила Аллегра, когда монтажник удалился.

Том выложил из кармана на стол полароидный снимок. На нем на темном фоне была изображена скульптура — лицо мужчины, подбородок и левая щека отбиты.

— На мрамор похоже. Фрагмент какой-то статуи, — задумчиво проговорила Аллегра, придвигая фотографию к себе. — Прекрасная вещь… — Она провела пальцами по фотографии. — И скорее всего краденая.

— А как ты определяешь?

— «Черные копатели» всегда пользуются «полароидом». От него не остается негативов. И их сложнее послать по электронной почте, чем цифровые фотографии, за которыми и проследить легче.

— А ты уверена, что это мрамор? — Том задумчиво нахмурился. — Уж больно тонким он кажется. Почти как маска.

— Ты прав, — согласилась она, внимательнее всматриваясь в фотографию. — Странно вообще. По правде говоря, я ничего подобного никогда не видела.

— Значит, нам надо найти того, кто видел. Фотография была засунута под сиденье слишком глубоко, а стало быть, не случайно туда завалилась. Скорее всего Кавалли умышленно спрятал ее там.

— Ну, вообще-то самый подходящий для нас сейчас человек… — начала Аллегра и осеклась, сообразив, куда привели ее мысли.

— Это твой друг профессор. Так? — догадался Том.

— Но я не думаю, что… — Аллегра покачала головой, — что я могла бы к нему…

— А тебе и не придется. С ним поговорю я, — поспешил успокоить ее Том. — Где его можно найти?

— Об этом забудь, — со вздохом возразила Аллегра. — Галло наверняка поставил его квартиру под наблюдение.

— Но на улицу-то он выходит?

— Выходит, но только в случае крайней необходимости, — качая головой, объяснила Аллегра. — Склонен к затворничеству и панически боится сорняков.

— Сорняков?!

— Ну да. Он же старик. В общем, это долго рассказывать.

Впервые за все это время она позволила себе улыбнуться, но тут же лицо ее снова омрачилось.

— Значит, мне придется придумать, под каким видом проникнуть к нему. Должен же быть какой-то…

— Сколько сейчас времени? — вдруг перебила Тома Аллегра, хватая за руку.

— Что?

— Времени сколько?

Он глянул на висевшие над туалетной дверью настенные часы в виде пиццы.

— Одиннадцатый час. А тебе зачем?

Убрав фотографию в карман, Аллегра возбужденно объяснила:

— Он читает лекцию сегодня утром. Я видела вчера памятку у него в столе. В одиннадцать часов в галерее Дориа-Памфили.

Том вскочил, выложив на стол горсть мелочи.

— Значит, времени у нас в обрез.

— А, это вы?

Директор Бери изменился влице, не в силах скрыть разочарование то ли от удивления, то ли от раздражения. Определить, от чего именно, было сложно.

— Да, сэр, я. — Верити Брюс кивнула, сделав вид, что не заметила этих эмоций.

Он выжидательно молчал, словно надеясь, а вдруг она вспомнит, что ей срочно куда-то нужно или что она ошиблась дверью. Но она ничего такого не сказала, только теребила свой серебряный медальон, рассчитывая тем самым привлечь его внимание к скульптурным изгибам ее роскошной груди.

— Н-да… э-э… — Бери нервно кашлянул, перевел глаза в пол, потом куда-то в стену повыше ее головы, после чего сказал: — Ну так проходите!

Утверждать, что он нарочито избегал ее после той истории с куросом, было бы слишком большим преувеличением. Ведь не далее как вчера они вместе обедали в компании какого-то чиновника из мэрии, сидели рядом в салоне первого класса во время перелета сюда и вместе были приглашены на сегодняшний официальный завтрак в посольстве. Но сказать, что он избегал оставаться с ней наедине, означало бы попасть в самую точку. Он отчаянно искал способы отвязаться от нее — выдумал причину уйти со вчерашнего обеда пораньше, чтобы не ехать с ней вместе в такси обратно до музея; нарочно опоздал сегодня на завтрак, чтобы не попасться в ее лапы за кексами и апельсиновым соком. Поэтому она и отловила его в гостиничном номере — знала, что здесь он будет один и уж никак не отвертится.