— Как они меня остановят, если будут мертвы? — Сантос повел плечами и, зайдя за стул Гери, встал сзади.

— За каждого, кого вы убьете, лига выставит еще двоих. Всех-то убить не удастся. Они в конце концов до вас доберутся.

— Как? — Сантос опять передернул плечами и подошел еще ближе — теперь ему были видны даже пигментные пятна и прожилки пониже волос на шее Гери. — Мир велик, а о том, куда я направляюсь, знаешь только ты, и больше никто.

— Я им ни за что не скажу, вы же знаете, — поспешил уверить его Гери, продолжая сидеть прямо и не оборачиваясь.

— Ну, как раз это я знаю. — С этими словами Сантос улыбнулся, обхватил левой рукой Гери за горло и оторвал его от стула. Гери задрыгал ногами, схватился за какую-то папку, выронил ее, рассыпав по полу бумаги. Тогда, правой рукой схватив Гери за подбородок, Сантос резко дернул его в сторону и свернул бедолаге шею.

— Дернете по глоточку?

Держа в руке потертую походную фляжку, Фабио Контарелли обернулся к ним с переднего сиденья. Лет сорока пяти, низкорослый и пузатый, добродушием и веселостью он походил на деревенского всеобщего любимца, с которым всяк на короткой ноге и для которого мясник всегда припасет лучшую вырезку. Одет он был неряшливо, в какие-то обноски; коричневое от загара лицо, изборожденное морщинами, походило на пересохшее речное русло, зато в зеленых глазах игриво плясал озорной огонек. Понятное дело, что ему нечего было особенно предложить Аллегре и Тому взамен всех мерзостей, увиденных ими в подвале его дома.

— Нет. — Аллегра отказалась, и Том последовал ее примеру.

Пожав плечами, Контарелли глотнул из фляги сам и снова отвернулся, уставившись на дорогу, по которой трясся заляпанный грязью «лендкрузер».

— И давно ты занимаешься «черным копательством»? — поинтересовался Том.

— Да с тех пор, как мальчишкой был, — с гордостью проговорил Контарелли. Он тараторил быстро, в основном по-итальянски, и зычный басовитый голос как-то не очень соответствовал его облику. — Это у меня, знаете ли, в крови. Я с отцом ходил в поля. В те времена земля кишела осколками и черепками, и обломки статуй сами лезли наружу, только плугом копни. Вот тогда-то я и понял, что там, под землей, есть другой мир. — Он сделал ностальгический жест в сторону окошка, за которым простирались изборожденные землетрясениями поля, уже покрывшиеся пеленой ночной мглы. — Я продал, что нашел, на рынке, на вырученные деньги накупил книг, из них узнал, какова ценность этих древностей, ну и с тех пор шел в гору. Сейчас я capo di zona, глава бригады, и в этом вся моя жизнь.

— И ты всегда выходишь в поля по ночам?

— От местности зависит. — Контарелли прикурил сигарету от предыдущего бычка, ногти у него были обломанными и грязными. Всем своим видом он излучал гордость, его буквально распирало. — Если участок большой, то мы предлагаем владельцу долю с прибыли. Потом мои ребята приезжают туда днем с бульдозером и в касках. Если кто задает вопросы, то для них мы строители. Если снова задают вопросы, отмазываемся деньгами. Или затыкаем рты.

Аллегра почувствовала прилив гнева, забыв об опасности, исходившей в том числе и от сидевшего рядом с ними на заднем сиденье вооруженного человека. Она уже много чего увидела, и теперь знала, что это не просто «черное ко-пательство». Это был самый настоящий вандализм по отношению к культурным ценностям — ведь своими варварскими бульдозерными методами Контарелли наверняка уничтожал больше, чем находил. И он еще так радостно хвастается своими достижениями!

— И тебя никто никогда не застукал за этим занятием? — поспешил задать вопрос Том, видя, что Аллегра готова взорваться.

— А ты поди найди нас. Не пойман — не вор! — Контарелли усмехнулся. — Карабинеры, конечно, ищут, рыскают, но захоронений-то и античных вилл под землей тысячи, полиции повсюду не успеть. Особенно сейчас, когда им стало не до нас, когда политики вопят об иммигрантах, наркотиках и терроризме. Хотите верьте, хотите нет, а несколько лет назад я даже выгреб подчистую три захоронения под самым носом у полиции — на поле прямо рядом с полицейским участком в Витербо. И если уж они нас там не сграбастали, то здесь и подавно не словят.

Он весело расхохотался, хлопнув по ляжке водителя.

— А зачем ты сейчас этим занимаешься? Тебе что, денег мало? — сердито спросила Аллегра.

— Дорогуша, я делаю это не ради денег. Давно уже не ради денег. Археология — моя слабость, мое призвание, — объяснил он. Глаза его при этом возбужденно горели, а руки выписывали в воздухе кренделя, словно дирижировали оркестром. — Ты не представляешь, какое это упоение — найти захоронение, носом учуять запах свежевырытого склепа; какой это прилив адреналина, когда заползаешь внутрь и знаешь, что в любой момент тебя могут прихватить!..

— То, чем ты занимаешься, вовсе не археология, — сухо возразила Аллегра. — Это расхищение. Ты крадешь древние ценности и губишь, превращая красоту в безделушки для пресытившихся роскошью людей.

— Я воскрешаю из мертвых историю, — огрызнулся Контарелли, и лицо его посуровело. — Я реставрирую артефакты, тысячелетиями находившиеся в забвении. Я нахожу для этой красоты дом. Дом, где эти вещи будут цениться, где они будут выставлены напоказ, а не прозябать в безвестности в подвальном хранилище какого-нибудь музея. И это, по-твоему, расхищение?

Старая песня — лишь бы оправдать себя.

— Да? А как насчет твоего подвала и фресок, что там валяются, варварски распиленные на куски? — не унималась Аллегра. — Или пальцы, оторванные у мертвецов, и все остальное, что ты выгребаешь из могил? Это, по-твоему, археология?

Контарелли стал похож на грозовую тучу. Смерив Аллегру холодным взглядом, он отвернулся и ледяным тоном приказал водителю:

— Останови машину! Дальше пойдем пешком.

Они остановились в конце изрезанной колеями проселочной дороги, и дальше Контарелли повел их через пустырь; двое его людей замыкали шествие. Один имел при себе инфракрасный бинокль и то и дело приставлял его к глазам, изучая горизонт — по-видимому, на предмет полицейского патруля. Том и Аллегра шли друг за другом гуськом, так как были связаны одной веревкой за руки — Том за спиной, Аллегра спереди.

Контарелли держал в руках спиллони — длинный металлический шест, с помощью которого, как он объяснил, определял размеры захоронения и вход в него. Он по-прежнему не выпускал сигарету изо рта — правда, для маскировки прятал ее в ладони, когда затягивался. По той же причине не пользовались фонарем, полагаясь только на луну, освещавшую им путь.

— Тут важно уметь читать землю, — разглагольствовал Контарелли, по-видимому, решив после перепалки с Аллегрой общаться только с Томом. — Видишь, вон там трава более жухлая? — Он указал на участок земли, который, как показалось Тому, ничем не отличался от остального поля. — Земля над пустотами содержит меньше влаги. А ежевичные заросли вон там видишь? — Он махнул рукой в другую сторону. — Когда кусты вот так желтеют, это означает, что их корни уперлись под землей в стену.

Том кивал, стараясь не отставать, хотя это было не про сто — Контарелли оказался на удивление проворным ходоком; правда, в отличие от Тома ему не приходилось спотыкаться каждую секунду из-за того, что руки связаны за спиной.

— И дикий инжир тоже может служить подсказкой, — продолжал Контарелли. — А еще лисьи и барсучьи следы. Они могут привести тебя прямиком к входу.

— Ты куда нас вообще ведешь? — спросил Том, чувствуя всю безнадежность их с Аллегрой положения. Здесь, на пустыре, да еще связанные, они окончательно потеряли всякую возможность удрать.

— Дон Де Лука сказал, вы интересовались, чем мы занимаемся.

— Ну, думаю, я уже ухватил основную идею. Так что спасибо. — Том сухо улыбнулся. — А отсюда мы как-нибудь сами выберемся.