Он пожал плечами:

— Я получил ровно то, чего просил. Может быть, я просто не знал сам, что мне нужно.

Я посмотрела на него. Он уже надел крест обратно, но глаза у него еще напряженно щурились. Видение Марми Нуар сильно его напугало.

— Я бы не предположила, что ты из любителей амулетов, — сказала я.

— Ты же сама говорила, Анита: у нас нет твоих талантов работы с мертвыми. Привлекаем себе на помощь подручные средства.

Я посмотрела на Эдуарда:

— И ты ими тоже пользуешься?

Он покачал головой.

— А ты? — обратилась я к Олафу.

— Не камнями и не магией.

— А чем?

— Крест, благословенный весьма святым мужем. Он горит его верой, не моей.

— А для тебя лично кресты не действуют? — спросила я и тут же пожалела.

— Тот же муж мне сказал, что я проклят, и никакое количество «Аве, Мария» и прочих молитв меня не спасет.

— Спасен может быть каждый, — возразила я.

— Чтобы получить прощение, нужно раскаяться в грехах.

Он смотрел на меня пещерами глаз в упор.

— А ты нераскаявшийся.

Он кивнул.

Я подумала об этом — о том, что его крест горит верой святого мужа, который предсказал Олафу низвержение в ад, если он не раскается. Он не раскаялся, но крест, полученный от святого, носит, и крест этот действует. От такой логики, то есть ее отсутствия, у меня голова заболела. Но в конечном счете вера не имеет отношения к логике. Иногда она требует нелогичности.

— Ты его убил? — спросил Бернардо.

Олаф посмотрел на него:

— Зачем мне было его убивать?

— А почему было не убить?

Олаф задумался на секунду и ответил:

— Мне этого не хотелось, и никто мне за это не заплатил бы.

Вот в этом весь Олаф. Он не потому не убил священника, что это нехорошо, а потому что ему это не доставило бы ни удовольствия, ни денег. Далее Эдуард в самых своих резких проявлениях такой логике не следовал бы.

— Мы очень свободно при вас разговариваем, — сказал Эдуард. — Почему бы это?

— Наверное, потому что чувствуете себя свободными.

Он мотнул головой:

— Нет. Вы на эту комнату или на весь дом наложили какое-то постоянное заклятие.

— Единственное у меня тут заклинание — чтобы каждый мог говорить свободно, если хочет. Очевидно, у ваших друзей такое желание есть, а у вас нет.

— Я не верю, что исповедь приносит душе пользу.

— Я тоже, — ответила она, — но она освобождает запертые части души, или же помогает успокоить разум.

Он покачал головой, потом обернулся ко мне:

— Если надо, чтобы она что-то сделала с медальоном, то давай. Нам пора.

Я вытащила вторую цепочку из-под жилета и всей одежды. Когда-то я пыталась носить медальон и крест на одной цепочке, но слишком много раз мне нужно было показывать крест, и меня утомили вопросы, что означает второй символ. На металле был изображен многоголовый кот, и если посмотреть на медальон под нужным углом, видны были полосы и символы, начерченные по краю. Я пыталась его выдать за ладанку, но он недостаточно невинно для этого выглядел.

Я протянула его Фебе. Она его осторожно взяла за цепочку двумя пальцами.

— Очень старая вещь.

Я кивнула:

— Металл такой мягкий, что гнется под давлением, а иногда — просто от тепла тела.

Она направилась к двери, через которую выходила ее дочь с чаем. Я ожидала, что мы сейчас попадем в алтарную, но мы оказались в небольшой светлой кухне. Дочери Кейт нигде не было видно.

Феба ответила на незаданный вопрос:

— У Кейт сегодня свидание, я ей разрешила уйти после того, как она подаст чай.

— Так что она пропустила метафизическое представление.

— Да, хотя многие одаренные в нашей округе могли бы что-то почувствовать. Невозможно призвать такое зло и такое добро, не всполошив тех, кто такое ощущает.

— Я обычно не воспринимаю постороннего, — возразила я.

— Но тебя этому и не учили, — ответила она. — Сегодняшнее представление привлекло либо необученных, не умеющих от него отгородиться, либо обученных, открытых для тревоги.

Я покачала головой:

— Мы сюда пришли ради лекции или ради очистки амулета?

— Какое нетерпение.

— Знаю, но у меня работа есть, которую надо делать.

— Тогда, — улыбнулась она, отворачиваясь к раковине, — не буду больше тратить твое время.

Она включила воду, выждала несколько секунд, поднял лицо к потолку и глядя закрытыми глазами на что-то, чего я но видела и не ощущала.

Потом опустила амулет и цепочку под бегущую воду, закрыла кран, взяла амулет в руки и снова закрыла глаза.

— Очищен и готов к применению.

Я уставилась на нее. Она рассмеялась:

— А ты что, ожидала, что я его положу на алтарь и поведу тебя танцевать в лунном свете?

— Я видела, как моя наставница очищает украшения, и она использовала четыре стихии: землю, воздух, воду и огонь.

— Я хотела посмотреть, могу ли я его очистить так, чтобы ты могла это повторить сама.

— Ты имеешь в виду — просто смыть с него плохое?

— Я пустила воду на несколько минут, думая про себя: «Все воды священны». Ты, конечно, знаешь, что бегущая вода является барьером для зла.

— На самом деде я никогда не видела, чтобы вампир не мог перебраться ко мне через воду. Однажды гули перебежали через ручей.

— Очевидно, водный поток — как твой крест. Нужно верить.

— А почему вода не как камни, не сама действует?

— Почему вода должна быть как камень?

Один из тех выводящих из терпения вопросов, которые иногда задавала Марианна. Но я научилась играть в эту игру.

— А почему нет?

Она улыбнулась:

— Я теперь понимаю, почему ты так быстро и гладко сработалась с Майклом. У вас есть одно общее качество: вы умеете мгновенно выводить из себя собеседника.

— Да, мне говорили.

Она тщательно вытерла медальон чистым кухонным полотенцем и отдала его мне.

— Это не как крест, маршал. Не предмет, которые автоматически сдерживает создания зла. Этот предмет нейтрален — ты понимаешь, что это значит?

Я опустила медальон с цепочкой на ладонь:

— Это значит, что он не зло и не добро, скорее как оружие. Служит оно тому или другому — зависит от того, кто спускает курок.

— Аналогия более или менее верна, но я ни разу в жизни ничего подобного не видела. Ты меня не знаешь, но мне редко приходится произносить подобные слова, маршал.

Я посмотрела на тусклый блеск металла на ладони.

— Мне было сказано, что эта вещь не допустит ко мне Марми Нуар.

— Тебе что-нибудь еще о ней сказали?

Я подумала и покачала головой.

— Может быть, говоривший этого не знал. Но я думаю, что как не пускает она к тебе Темную Мать, так и привлекает к тебе другие создания.

— Какого рода?

— Есть что-то очень анималистичное, почти шаманское в энергии этого предмета, но все-таки не совсем.

Я хотела спросить, не привлекает ли он ко мне тигров? Может быть, именно медальон тянет их ко мне? Если спросить, не дам ли я ей слишком много информации?

— Почему вы спросили, насколько хорошим колдуном был Рэнди?

У меня было побуждение просто ей рассказать. Она права, я хотела ей рассказать, чувствовала, что мы должны как-то воспользоваться ее талантом, но не мне решать. Эдуард здесь старший, и я доверяю его опыту. Что я могла сейчас ответить?

— Преступники или создания зла не нанесли сразу смертельный удар. Первые удары были, чтобы помешать ему говорить. Он был полностью вооружен, отлично обучен — боец специальных сил. Это достаточно опасный противник, чтобы убивать сразу, но тот, кто наносил удары, счел его способность, говорить опаснее для себя, чем оружие.

— Вы спрашивали о заклинании, но я не могу ничего придумать такого, что вынудило бы Рэнди говорить вслух. Ты видела Майкла и видела, как он работает. Его заклинания беззвучны.

— Да, но такого рода вызов требует сосредоточения, правда? Могли Рэнди воззвать к подобной энергии в разгаре боя?

Она задумалась.

— Не знаю. Никогда не пыталась так действовать в битве. У нас есть другие братья и сестры, которые служат солдатами. Могу их спросить по электронной почте.