— Что это значит?

— Я не питаюсь кровью. Я не мертвая. Священные предметы и солнечный свет мне не мешают. Я почти каждое воскресенье хожу в церковь, и ничего там не вспыхивает.

Мне трудно было скрыть горечь в последней фразе.

— Но ты можешь замылить человеку мозги и заставить его делать, что ты хочешь. Как вампир.

— Вот это было в первый раз.

Машины перед нами остановились, свет мигалок смешался с неоном реклам на зданиях. Мы были совсем рядом со Стрипом, и самые яркие его огни перехлестывали через ближайшие дома, будто ночь подавалась в стороны под давлением искусственного рассвета.

— Приехали, — сказал. Эдуард.

— Это в переводе означает: «Перестань задавать вопросы»? — спросил Бернардо.

— Именно так, — ответил Эдуард.

— Я считаю, что у нас есть право задавать вопросы, когда мы ей помогаем делать то, что она делает.

С этим мне трудно было поспорить.

— Вы оба вызывались кормить ее сексом, — сказал Эдуард. — Может быть, вам захочется понять, на что вызываетесь, до того, как раскроете рот.

С этими словами он открыл дверь и вышел. Я не стала ждать приглашения, а вылезла тоже, оставив наших непрошеных советчиков выбираться и догонять. Ну, выбирался Бернардо, а Олаф будто вытек из машины одним плавным движением и шел за нами.

Забавно, что Бернардо был напуган всей этой мистикой, а Олаф будто и не реагировал. Ну, впрочем, если он хочет, чтобы я не очень замечала в нем серийного убийцу, то должен проявлять подобную чуткость и понимание. Я — живой вампир, он — серийный убийца. Проще пареной репы.

Изломанное тело валялось кучей в переулке за зданием клуба, где работала убитая — будто не тело бросили, а привезли ее домой. Последний труп в Сент-Луисе тоже нашли возле клуба, где работала жертва. Но там было очень аккуратно по сравнению с тем, что здесь — только укусы вампира. Смерть от потери крови.

У этой женщины не было времени потерять столько крови.

Я поняла, что здесь, как и в большинстве случаев в Сент-Луисе, тело бросили там, где темнота частично скроет раны. Как будто убийца не мог смотреть на свою работу при свете.

Шея жертвы была согнута под таким острым углом, что виден был упершийся в кожу обломок позвоночника — не пробивший насквозь, но почти. Неприятно было смотреть на эту неестественную шею, но это была ерунда по сравнению с тем, что сделали с… с телом.

Ожоги покрывали половину лица и дальше вниз по телу на той же стороне. Кожа покраснела, почернела и отстала, а вторая половина осталась невредима. Бледная, молодая и красивая — резкий контраст с головешкой, оставшейся от первой половины,

Бернардо сделал резкий вдох и шагнул чуть дальше в переулок. Я заставила себя остаться возле тела, пытаясь не вдыхать запаха. Глухие переулки вообще благоуханием не отличаются, но обычно запах горелого мяса забивает все. Здесь было не так. Ожоги не слишком свежие, или они бы смердели сильнее.

Проглотив слюну сухим ртом, я встала, позволив себе оглядеть собравшихся вокруг людей и отвлечься от тела. Надо было продолжать думать о нем именно как о теле, потому что если увидеть за ним человека, это будет слишком. Если я буду думать, что вынесла эта женщина, раскрыть преступление это мне не поможет. Честно, не поможет.

Шоу стоял, глядя на тело, и выражение на его лице я могу назвать только одним словом: потерянное. К нам подошел Морган, сказал, что запустил процесс выписки повесток. Сейчас он, похоже, думал, что это была его собственная мысль, и ко мне относился совсем не дружелюбно. Мне от этого даже легче стало: не знаю, что я с ним сделала, но долгосрочных последствий не было. Еще с нами была детектив Тергуд в плохо сидящей юбке, на высоких каблуках и с запасами враждебности. Но вроде бы никто к нам тут вообще не пылал дружескими чувствами.

— Другие тела тоже так выглядели? — спросила я,

— Не так, — ответил Шоу.

— Нет, — подтвердил Морган.

Тергуд только мотнула головой, сжимая губы в ниточку так сильно, что рта почти видно не было, Судя по этой гримасе и ее молчаливости я заключила, что она борется с тошнотой,

— Другие тела тоже были обожжены? — спросила я.

— Последние два. Но далеко не так сильно, — ответил Шоу.

— Вы вообще уверены, что это тот же тип, что был в Сент-Луисе? — спросил Морган. — Он в вашем городе ничего такого не делал.

— Откуда вы знаете, что он делал в моем городе?

— Мы говорили с лейтенантом Сторром, он нас проинформировал.

Мне не хотелось им сообщать, что Дольф не сказал мне о запросе из Лас-Вегаса. Мне не хотелось признавать, что человек, с которым мне полагается работать, вычеркнул меня из своих списков. И я сделала вид, что для меня это не ново, будто и не относится ко мне как к преступнику половина копов, с которыми я работаю.

— Витторио и его ведомые тел не жгли, но я все равно уверена, что это он.

— Почему уверены, если в Сент-Луисе и во всех прочих городах у него не было такого почерка? — спросил Морган.

Эдуард придвинулся ко мне — не слишком близко, но достаточно, чтобы дать мне знать: он понял, что Дольф меня не информировал. Вот то, что он так много понимает, мне может и не понравиться.

— Потому что именно так поступала Церковь с вампирами, если их удавалось поймать живьем. Использовалась святая вода, которая жжет как кислота. Считалось, что она выгоняет из вампира дьявола. Но те двое, которых я знала лично, были оба красивы, очень красивы. Такова темная сторона Церкви: она утверждает, что спасает душу, но ее работники обычно выбирают жертв, удовлетворяя какую-то свою потребность.

— Ты хочешь сказать, что Церковь действует как серийный преступник?

Это наконец заговорила Тергуд — голосом слегка сдавленным, но все равно достаточно злым.

— Не знаю. Мне просто кажется интересным, что единственные двое мужчин, которые из моих знакомых были подвергнуты такому воздействию, были красивы лицом и телом, очень красивы. Никогда не слыхала о вампире, начавшем жизнь таким же красавцем, как эти двое. И мне интересно, не один ли и тот же был это священник или группа священников?

И снова Тергуд:

— Хочешь сказать, что красивые мужчины — это был профиль какого-то священника?

— Двое — это может быть не система, а совпадение. Но если бы нашелся третий — да, я бы сказала именно так.

— Чудовищная ложь.

— Знаешь, я тоже христианка. Но плохие люди в любой профессии есть.

— Какая разница, что сделал или не сделал какой-то священник, которого уже много сотен лет как нет на свете? — сказал Бернардо. Он подошел к нам, стоящим возле тела. — Его нам не поймать, он уже умер. Нам надо ловить Витторио.

— Маршал прав, — отозвался Шоу. Минуту было не совсем ясно, кого из маршалов он имеет в виду. — Нам надо ловить живых, — пояснил он.

— Вы говорите, что вампир воспроизводит те повреждения, которые были нанесены ему? — спросил Морган. Как будто двух других и не слышал.

— Похоже на то, — ответила я.

— Другие умерли от потери крови, сломанной шеи не было, — сказал Шоу.

— Может, он ее пожалел, — предположил Бернардо. Все обернулись к нему. Он кивнул на тело: — Кто-нибудь из помощников Витторио избавил ее от страданий.

— Или им надоели ее крики, — добавил Олаф.

Тут все посмотрели на него. Все лучше, чем разглядывать тело. А Олаф именно этим и занимался. Если ему и было неприятно, он этого не показал.

— Или она потеряла от боли сознание, и развлечение кончилось, — сказал Шоу.

— От такого сознания не теряют, — возразил Бернардо. — Не засыпают. Отдыха нет. Ничего нет, кроме боли, разве что тебя сильно накачают наркотиками. И даже тогда боль иногда пробивается.

— Вы так говорите, будто знаете, — сказал Шоу.

— Мой друг вот так обгорел.

Бернардо отвернулся, чтобы не смотреть ни на кого из нас. Что бы ни было написано у него на лице, показывать нам он этого не хотел.

— Что с ним случилось? — спросил Шоу.