Десятая — «Танцующая Белинда». Еще один небольшой холст, на котором изображено, как она обнаженная, волосы заплетены в косички, на шее бусы, извивается на кухонном полу под звуки рок-музыки. Очень и очень хорошо.
Я всегда заканчивал работу над картиной, тщательно выписывая названия, с тем чтобы они стали неотъемлемой частью моего произведения. А теперь я проставлял номера. Все части должны составлять одно неделимое целое.
Но в данном случае не только скорость, с которой я творил, можно было расценивать как чудо. Нет, я и раньше был способен на такие рывки, особенно после того, как меня впервые опубликовали. Тогда я создал так много книг, словно поставил дело на поток.
Чудо состояло в том, что изменился стиль живописи. Картины стали как бы глубже, прозрачнее, резче. Они напрочь освободились от свойственной Джереми Уокеру штампованной манеры исполнения, которую принято было считать его фирменным стилем. В моей живописи больше не было паутины времени и мерзости упадка и запустения.
И все же никогда еще я не писал таких пугающих вещей, как сейчас. На моих картинах Белинда, находящаяся в окружении вполне материальных вещей, точно привидение, сияла неземным светом. Будто удушливую тьму разорвало яркое пламя. Белинда своей чистотой и открытостью словно бросала упрек в лицо зрителям. Обнаженная, с вуалью для Святого причастия на голове, она, казалось, говорила: «Вы свидетели таинства, чистого и прекрасного, а если вам не нравится — это ваши трудности». На самом деле все последние картины, можно сказать, кричали о том же.
Однако что дальше? Я смотрел на холст «Танцующая Белинда». Девочка-сорванец, почти женщина, если не обращать внимания на задорно торчащие косички…
Я уже было собрался позвонить Энди Блатки и сказать: «Послушай, приезжай ко мне, и я покажу тебе эти чертовы картины». Но передумал.
И вот час спустя я принял другое решение. Все бросить и уехать на денек-другой, может быть, принять участие в книжном празднике где-нибудь подальше отсюда или согласиться на встречу с читателями. Да, пожалуй, самое время.
Я позвонил в Нью-Йорк Джоди.
— Если они там у себя в Беркли еще хотят, чтобы я принял участие в «Сплендор ин де грас», я приеду.
Джоди была в восторге, сказала, что договорится о дате. Мы по-прежнему оставались на седьмом месте в списке «Нью-Йорк таймс».
— Знаешь, Джереми, если бы ты отправился в поездку прямо сейчас, то мы смогли бы расширить рамки…
— Начни со «Сплендор ин де грас». Я здорово занят. И мне нужен лимузин, так гораздо проще…
— С тобой всю дорогу будут носиться, как с кинозвездой.
Не успел я отойти от телефона, как из Лос-Анджелеса позвонил Дэн. Мне ужасно не хотелось брать трубку. Но Белинды не было дома, причем с самого утра. А Дэн сыпал в автоответчик обычными угрозами. В результате я не выдержал и поднял трубку.
— Слушай меня внимательно! — сердито произнес я. — Завязывай с этим делом. Я уже говорил, что хочу изменить правила игры. Мне надо, чтобы она сама сказала мне правду.
— Так ты хочешь знать, что я обнаружил, или нет?
— Ладно, выкладывай!
— Наше дело становится все более и более странным. Тот парень Сэмпсон действительно не знает, кто она такая. Он считает, будто шишки с киностудии, которые сказали ему идти туда, не знаю куда, и найти то, не знаю что, явно чокнутые, но приказ спустили с самых верхов «Юнайтед театрикалз». Найти ее, все держать в секрете, в расходах можно не стесняться.
«Юнайтед театрикалз» — очень солидная организация. Старая, как сам Голливуд. Они сняли три фильма по романам моей матери. Они снимают телешоу, выпускают в прокат иностранные фильмы — словом, занимаются всем.
Много лет тому назад я побывал с Алексом на съемочной площадке, видел известную Улицу Большого города, где были сняты тысячи сцен из нью-йоркской жизни, причем я ни секунды не сомневался, что съемки натурные. Там даже имелся гигантский бассейн, где снимались эпизоды с судами на фоне бескрайнего синего неба.
— Я попытался вытянуть из него имена заинтересованных лиц, — тем временем продолжил Дэн, — но этот парень даже в сильном подпитии держит язык за зубами. Киностудия присылает чек. Похоже, он сам толком не знает, на кого работает. Чертовщина какая-то!
— Интересно, Джеремайя работает на «Юнайтед театрикалз»? Вроде я что-то такое читал…
— Да. Впрочем, как и тысячи других людей. И она не входит в правящую верхушку, она режиссер фильма, который показывают по понедельникам в ночное время, она никто. И кроме того, Сэмпсон о ней понятия не имеет. Я попробовал прощупать его. Ничего. А ее мне достать не удалось, так как она сейчас на съемках в Европе. Что касается Сэмпсона, то, похоже, у него ни единой зацепки, где искать Белинду.
— А ты откуда знаешь?
— В следующую пятницу он едет в Нью-Йорк с очередными фотками, затем — в Майами, можешь себе представить — в Майами! — потом снова в Фриско. Он проверяет и Лос-Анджелес. Это все, что я знаю. Но насчет Лос-Анджелеса он тихарится. Говорит: все должно быть шито-крыто. Хотя сам не знает почему. И я что-то не слышал от него о планах расспросить ребятишек с бульвара Сансет. Говорит, Лос-Анджелес — особая статья.
— И что бы это значило, ради всего святого?
— Хочешь знать, что я думаю? Там ее семья. Какое еще может быть объяснение!
— Тогда я не понимаю: они хотят ее найти или нет? Что-то здесь не так.
— Хороший вопрос. Поскольку могу тебя заверить, что в департаменте полиции Лос-Анджелеса в списках пропавших нет никого с ее приметами.
— Странно как-то!
— Если хочешь знать мое мнение, ты тоже ведешь себя как-то странно.
— Послушай, Дэн! Я сожалею о том, что вел себя подобным образом. Я просто… По правде говоря, я в полном замешательстве.
— Послушай, еще пару недель я буду в «Беверли Уилшир». Позвоню, если хоть что-то найду. Но прими мой совет, постарайся выпутаться из этой истории еще до того, как все прояснится.
В тот день Белинда вернулась домой позднее обычного. Она была нагружена самыми разнообразными пакетами. Я как раз сидел за кухонным столом в состоянии, близком к коматозному, и думал о видеокассетах в ее комнате. Насколько я понимаю, она ни разу так и не посмотрела их. Ни разу. Видеомагнитофон был включен и ночью и днем, но Белинда смотрела только пленки, которые брала напрокат. Те же, заветные, так и остались спрятанными за свитерами. Я точно знал, поскольку только что проверил.
— Потратила кучу денег! — крикнула Белинда с верхней ступеньки.
— Очень на это надеюсь! — ответил я, судорожно соображая, аккуратно ли я сложил свитера.
Белинда вернулась через несколько минут.
— Ну как, нравится?
О да! Мешковатый черный шерстяной свитер и короткая юбка. Впечатляет. Черные сапоги выше колена. Волосы, сколотые на макушке, свободно падают на плечи. Шелк волос цвета спелой пшеницы на черном шерстяном трикотаже. Восходящая звезда. «Юнайтед театрикалз».
— А ты заметил, что у тебя сейчас нет мокрой кисти в руке?
Я кивнул. «Танцующая Белинда». Картина отличалась от остальных так же, как и та, где была изображена обнаженная девочка-панк на карусельной лошадке. Не стоит разделять…
— Пойдем сходим куда-нибудь кофе попить, — нарушила ход моих мыслей Белинда. — Ну давай же!
Я пожал плечами. Конечно-конечно. С удовольствием. У меня затекла рука от проставления номеров и закрашивания белой краской старых холстов. Я чувствовал необыкновенную легкость и пустоту в голове от хронического недосыпания. В последнее время на сон уходило не больше пяти часов.
Белинда стояла перед зеркалом в прихожей и вдевала в уши жемчужные сережки. Потом порылась в сумочке, достала длинный серебряный тюбик и накрасила ресницы.
Прекрасная маленькая леди. Была ли она восходящей звездой? Может, они именно поэтому ее разыскивали?
Я накинул куртку и прошел в кабинет за фотокамерой. И сфотографировал Белинду перед зеркалом.
— Хочу взять с собой камеру. Не возражаешь?
