Я ответил, что не знаю наверняка. И объяснил, что узнал, кто такая Белинда на самом деле, только посмотрев «Конец игры». Я подробно описал визит Бонни и наш разговор в «Хайятте», во время которого Бонни попросила меня присмотреть за Белиндой.

— Если уж быть до конца точным, она пыталась шантажировать вас?

— Почему вы так считаете?

— Я основываюсь на заявлении водителя лимузина, который слышал, как они с дочерью разрабатывали план действий. Машина была припаркована, а стекло, отделяющее его от пассажиров, поднято не до конца, так что он слышал каждое слово.

— Тогда вы знаете, что все было разыграно, как по нотам. Кроме того, перед тем как покинуть «Хайятт», я забрал у нее негативы.

Рассказав ему правду, я почувствовал огромное облегчение. Получается, он знал самую неприятную часть нашей истории. И мне не надо было ничего ему рассказывать. Теперь я мог более или менее чистосердечно признаться в причине и последствиях той роковой стычки с Белиндой.

Я подробно рассказал о драке, об уходе Белинды, о письме, которое пришло пять дней спустя, и о мотивах, побудивших меня, не откладывая, выставить картины.

— Словом, мы с ней совпали по фазе, — произнес я. — В какой-то момент наши желания совпали. Я всегда хотел показать картины. И к тому времени, когда мы уехали в Новый Орлеан, мне уже не было нужды обманывать себя. А сейчас мне следовало выставить картины уже ради нее, потому что все должны были узнать, кто она такая; потому что это было единственным способом дать ей возможность больше не прятаться и не убегать, а возможно, и заставить ее понять и простить меня.

Раздавив окурок в пепельнице, Коннери изучающе смотрел на меня.

— Вы позволите взглянуть на письмо? — спросил он.

— Нет, оно принадлежит Белинде, оно не мое. Письмо хранится там, где его никто не сможет найти. Я не могу сделать его достоянием гласности, поскольку оно ее, и только ее.

Подумав немного, Коннери начал задавать мне вопросы о самых разных вещах. О книжном магазине, где я впервые увидел Белинду, о том, когда был построен дом моей матери в Новом Орлеане, о мисс Энни, о соседях, о ресторанах, где мы обедали в Сан-Франциско и в Новом Орлеане, о том, что носила Белинда в Новом Орлеане и сколько у нее было чемоданов.

Однако постепенно я начал понимать, что он намеренно повторяет определенные вопросы, особенно о той ночи, когда Белинда ушла от меня. Взяла ли она с собой все вещи, те самые чемоданы, или нет, объявлялась ли она после своего ухода и, конечно, добровольно ли она позировала для фотографий или нет, а также зачем я уничтожил снимки.

— Послушайте, мы с вами топчемся на месте, повторяя по сотому разу одно и то же, — сказал я. — Чего вы на самом деле хотите? Конечно, я уничтожил фотографии. Я уже объяснял. А что бы вы сделали на моем месте?

Коннери тут же начал говорить примирительным тоном.

— Джереми, мы весьма ценим ваше сотрудничество, — сказал он. — Но видите ли, семья очень переживает за эту девочку.

— Я тоже.

— Здесь ее дядя Дэрил. Он подозревает, что Белинда могла принимать наркотики на улице, что она не вполне адекватна и не способна отвечать за свои действия.

— А что говорит ее отец?

— Повторите, пожалуйста, еще раз. Значит, около семи вы пошли спать. Она что, до этого времени находилась в своей комнате? А мисс Энни, экономка, она что, принесла ей ужин?

— Когда я проснулся, ее уже не было, — кивнул я. — А видеокассета с «Концом игры», как я и говорил, лежала рядом со мной на ночном столике. Она явно хотела что-то этим сказать. Но вот что конкретно, я не знаю. Возможно, она как бы говорила: «Выстави картины». И свою просьбу она повторила в письме, что пришло пятью днями позже…

— А письмо?

— В банковском сейфе!

Коннери бросил взгляд в сторону второго детектива, потом посмотрел на часы.

— Джереми, я очень ценю ваше сотрудничество, и мы постараемся больше не отнимать у вас время, но лейтенант Бергер, с вашего позволения…

Бергер поднялся и направился к входной двери. Я заметил, что Александер сделал знак Дэну, чтобы тот следовал за лейтенантом. И только после этого Коннери продолжил задавать вопросы.

— И вы говорите, Джереми, что мисс Энни не видела, как уходила Белинда.

— Все верно, — сказал я и тут услышал, как открылась входная дверь.

Вошел Дэн и кивком позвал Александера.

— Что происходит? — поинтересовался я и выглянул в коридор.

Они стояли там и читали какие-то бумаги. Коннери встал с места и вышел в коридор, а Дэн вернулся ко мне.

— У них при себе оформленный по всем правилам и очень подробный ордер на обыск дома.

— Пусть ищут, — бросил я. — Можно было бы обойтись и без него.

Дэн выглядел весьма обеспокоенным.

— Судя по формулировке, мы можем ожидать, что они будут вскрывать половицы, — прошептал он.

— Послушайте, я поднимусь с вами наверх, — сказал я Коннери.

Но он ответил: нет, это вовсе не обязательно, он проследит за тем, чтобы его люди ничего не испортили.

— Тогда вперед! Мансарда не заперта, — пожал я плечами.

Дэвид Александер многозначительно посмотрел на Дэна, что мне не слишком понравилось. Если мне придется платить этому парню, то и секретами он должен делиться со мной, а не с Дэном.

Теперь весь дом кишел детективами. Два копа остались в гостиной, где Алекс и Джи-Джи застыли в неловкой позе между кукольным домом, карусельной лошадкой и игрушечным поездом, остальные топали по голому полу мансарды.

Я собрался было подняться по лестнице, но увидел, как Коннери спускается вниз. Еще один детектив нес пластиковые пакеты, в одном из которых лежал джемпер Белинды. А я и не знал, что она забыла его наверху.

— Будьте добры, не трогайте джемпер, — сказал я.

— Почему? — удивился Коннери.

— Потому что это вещь Белинды, — ответил я и, протиснувшись мимо него, стал подниматься наверх, чтобы проверить, что там на самом деле происходит.

Они обшаривали все. Я слышал щелканье фотоаппарата и видел серебристые отблески фотовспышки на стене. Под латунной кроватью они нашли ее щетку для волос и тоже забрали с собой. Я не мог видеть, как чужие люди роются в моем шкафу и ворошат постельное белье.

Я решил, что мне лучше спуститься вниз. Коннери был в гостиной, где внимательно изучал кукольный дом. Алекс сидел на кушетке, наблюдая за действиями детектива. Джи-Джи стоял у Коннери за спиной и невидящими глазами смотрел в окно.

— Послушайте, Коннери, — обратился я к детективу. — На мой взгляд, абсолютно бессмысленная затея. Я ведь сказал вам, что она была здесь. Какие еще доказательства вам нужны?

Тут позвонили в дверь, и один из детективов пошел открывать. На крыльце стояли два полицейских в форме, а у их ног послушно сидели две огромные лохматые немецкие овчарки.

— Джереми, — в своей обычной дружелюбной манере сказал Коннери, положив мне руку на плечо так, как это сделал бы Алекс. — Вы не будете возражать, если мы пройдемся с собаками по дому?

Я услышал, как Дэн пробормотал, что все указано в сраном ордере на обыск.

Джи-Джи опасливо косился на собак, а Алекс молча, с безмятежным видом курил сигарету.

— Но зачем, ради всего святого, вам собаки? Белинды здесь нет, — сказал я.

Я чувствовал, что ситуация становится все более абсурдной, и меня это нервировало. Я слышал доносящийся с улицы гул голосов. Значит, зевак явно прибавилось. Но смотреть в окно из-за занавески я не стал, чтобы не расстраиваться еще больше.

Я попятился, когда собаки переступили через игрушечный поезд фирмы «Лайонел». Я видел, как они обнюхивали французских и немецких кукол, сваленных на кушетке за спиной у Алекса. Потом овчарки принялись обнюхивать ботинки Алекса, но тот даже бровью не повел, и офицер поспешил увести собак.

Я молча следил за тем, как полицейские провели собак через первый этаж и начали подниматься с ними по лестнице в мансарду. Александер последовал за ними.

Еще один полицейский в штатском спустил вниз очередной пластиковый пакет. В пакете лежали вуаль и венок для Святого причастия, мамины четки и отделанный перламутром молитвенник.