Энграсия взяла кусок парчи, что прикрывал дыры в обивке дивана, и завернулась в него, разглаживая складки, словно на какой-нибудь тоге. Стоя перед зеркалом, привела в порядок волосы, заплела их в косы, насколько это было возможно, и обвила их вокруг головы. Затем раскрасила их, прядь за прядью, блестящим порошком. Накрасила глаза, губы и когда, закончив прихорашиваться, оглядела свой довершенный образ в зеркале, глаза ее наполнились слезами. Она показалась себе красивой, как мифическая амазонка или величественная статуя, украшающая нос какого-нибудь потерявшего курс фантасмагорического корабля. Энграсия села в кресло, испытав головокружение, и выпила стакан холодной воды. Облокотившись головой о спинку и закрыв глаза, она услышала звуки озера — небольшие, но частые волны, ласкавшие прибрежный песок, кваканье лягушек, выползающих на многолетник, неугомонных сверчков. Не было ничего прекраснее сумерек.

— Если есть жизнь после смерти, — произнесла великанша вслух, — хорошо бы, если бы она хоть капельку могла бы сравниться с этой.

Как и полагала Энграсия, Эспада согласились на встречу, назначив ее на девять вечера. В восемь часов пять ребят, Энграсия и Моррис устроились в джипе, словно косяк фосфоресцентных рыб. Жозуэ и остальные, неуклюже двигаясь в желтых костюмах, обнимали их. Не было среди них ни одного, кто мог бы сдержать слезы. В конце концов, они выехали в Синерию.

К счастью, подумал Моррис, все, что происходило, казалось таким ирреальным, что для него оказалось невозможным свыкнуться с мыслью, что эти путешественники не имели обратных билетов. Во время проводов с всеобщими слезами ему показалось, что в глубине души все были также убеждены: какое-то чудо должно свершиться. Джип и его пассажиры вернутся через железную дверь, и время каким-то магическим образом повернется вспять на три дня назад. Исчезнет это тревожное ощущение искрящегося фитиля, сияние их тел в темноте вот-вот померкнет.

Появление Энграсии чрезвычайно способствовало воссозданию атмосферы чуда. Созерцать ее как воплощение великолепия, избавившуюся, наконец, от ореола одиночества, через который только Моррис, сам до сих пор не зная как, сумел переступить, было вполне достаточно, чтобы убедить их, что какая-то сверхъестественная сила сопровождала их в пути. Облаченная в парчу, с сияющим монументальным телом, разрисованным звездами, кометами, сверкающими орбитами, с ее широким лицом, поднятым кверху и с вызовом в глазах, Энграсия олицетворяла собой теллурическую силу электрического разряда и таинственную темноту женского живота. Она сверкала своим магическим блеском и вызвала у всех боль за своих матерей и любимых.

В темноте, со своего тесного уголка заднего сиденья джипа, Моррис увидел отражение своих пылающих волос, неподвижное, несмотря на ветер, и мысленно взмолился, чтобы оказались правдой легенды о потустороннем мире и чтобы он встретился с Энграсией в вечности.

Мелисандра пыталась найти наименее влажное место в своей келье, чтобы растянуться вниз лицом, вдруг давление на живот снимет тошноту. Она не прекращала спрашивать себя, не было ли менее унизительно, если бы этот мужчина изнасиловал ее физически, вместо того чтобы заставлять ее слушать свой похотливый бред на таком близком расстоянии, что, даже накрытая мешком, она, казалось, ощущала пары его дыхания, проникающие сквозь грубую ткань, образуя вокруг ее головы облако хамоватых, прозаичных образов и патетической тупости. Секс, лишенный воображения, мог быть смешным, однако сама по себе эта грубая сила способствовала обострению примитивных инстинктов, парализуя волю, разум, достоинство. Возможно, именно это и было самым унизительным, ведь мужчина понимал, что ни интеллектуальное отторжение, ни отвращение не мешали ее дыханию учащаться, не мешали ей чувствовать, как инстинкт переступает через все нравственные барьеры, как бы ни старалась она это скрыть. Если бы он вызвал ее на бой, тело к телу, заставил бы ее выдержать подобно хищнику нападение слабого и трусливого зверя, она, возможно, не испытывала бы такого позора, унижения, липкого, грязного пособничества, когда, хоть и на какое-то мгновение, он понял, что ему удалось зацепить ее, когда она закричала, чтобы он замолчал, чтобы катился ко всем чертям со своей дерьмовой водой, только бы замолчал.

— Тебе понравилось то, что я тебе говорил, так ведь? А сейчас ты начинаешь строить из себя гордячку, когда на самом деле ты такая же, как все. Вы все одинаковые! Вы думаете одним местом! Шлюха, падшая женщина! — кричал он, выливая воду из ведра ей на голову.

Она не знала, сколько времени прошло с того момента, как он ушел. Как только за ним закрылась дверь, она стала предпринимать отчаянные попытки увлажнить губы каплями, стекавшими по мешку, силясь в исступлении поймать каплю, что задержалась и просочилась сквозь грязную тряпку, которая погрузила ее в непроглядный мрак, во мрак уже без единого просвета, источником которого было окошко. Должно быть, сейчас вечер, подумала она, дрожа от леденящего холода. За такой короткий период, при помощи таких примитивных методов им удалось лишить ее тепла, силы, жизненной энергии. Как же легко сломать человека. Если до завтра они не вернутся, возможно, у нее будет время прийти в себя, снова ощутить себя прежней Мелисандрой, восстановиться. Но, скорее всего, они снова принесут ей рис с фасолью на ужин, и вернется тот же самый, а может и другой, подвергать ее, кто знает, каким еще издевательствам и оскорблениям. Тело, инстинкт выживания превалировали в ней над рассудком. После того как мужчина ушел, она не могла думать ни о чем другом, кроме того, как изловчиться и поймать чуточку воды, струйками стекавшей с головы, чтобы намочить губы. Гнев, издевки, всё отошло на второй план. Это был урок, несмотря ни на что, подумала она. Даже Васлала, во всем своем великолепии, не сможет победить голод, разруху, все бедствия, изрядно покалечившие Фагуас. Она расплакалась. Как только наплачется, она, может быть, придет в норму, подумала Мелисандра. Можно сохранять достоинство даже в таких ситуациях. Но придется изловчиться, чтобы обмануть тело и успокоить его. Плач скоро прекратился. Она не могла плакать в мешке. Она прислонилась головой к стене, чтобы соленая вода скользила прямо ей в рот, потом она вдруг застыла, представляя себе несуществующее солнце. Плач обессиливает. Она начинала плакать и тут же перед глазами возникали какие-то ассоциации, слезы настоящего вызывали к жизни слезы прошлого. Как она выберется отсюда? Где сейчас может быть Рафаэль? Она надеялась, что ему удалось добраться с этой травой к Энграсии и Моррису.

Она уже не сомневалась, что находится в казарме Эспада. Строение, размер камеры прямо указывали на то, что это была вовсе не импровизированная тюрьма, а знаменитая темница форта. Ей оставалось только догадываться о причинах, побудивших братьев заточить ее в плен и вывести, таким образом, из игры. Может, они узнали о случившемся и решили воспользоваться этим, чтобы сделать из нее еще одну жертву? А вдруг подобным способом они изолировали ее дедушку, напав на имение? Было ли это как-то связано с отъездом Рафаэля за этой травой, филиной то есть? Или дело было в Васлале, в угрозе ее нахождения? Может, это их беспокоило?

Она заметила, что даже во время периода внутреннего спокойствия ее охватывали тревога и волнение. Она не могла считать минуты, но она их чувствовала. Тюремщики не заставят долго себя ждать. Она знала это, потому что была голодна. Она боялась услышать шаги, звон ключа в замке, мужской голос.

Ему уже было не важно, чем руководствовался Макловио, предлагая помощь в освобождении Мелисандры, думал Рафаэль. Позже он займется расследованием этих причин, просчитает, делает ли он это с целью купить его молчание, или же какие-то остатки совести и приличия все еще теплились в его душе. Но сейчас время было слишком дорого, и в его груди шел отсчет по секундам, будто он проглотил гигантские часы, которые грозили удушить его в скором времени, у него могли лопнуть барабанные перепонки от этого ритмичного тиканья. Приехав в Синерию, узнав по дороге от Макловио о происшествии с Мелисандрой, он решил все же отнести филину Хайме. От Хайме он узнал о безрассудном, хитроумном плане Энграсии, из чего сделал вывод, что надо было в срочном порядке вытаскивать из казармы Мелисандру, прежде чем эти праведники и грешники взлетят на воздух. Было семь часов вечера. При хорошем раскладе у них в распоряжении было чуть больше двух часов на то, чтобы попасть в тюрьму, найти ее и выйти оттуда. В рюкзаке у них была одежда, чтобы передать Мелисандре через какого-нибудь мальчишку. Это будет нетрудно. Патрульная служба наверняка уже предупредила, что он вернется с пленником, говорил Макловио. Так что в казарме Эспада их уже, конечно, ждали. Солдаты не должны удивиться, что он лично решит препроводить его в темницу. План будет действовать безотказно, при условии, что какой-нибудь помощник Эспада не станет настаивать на том, чтобы Макловио сначала отвел Рафаэля к боссам. Они без труда пересекли пропускные пункты, несмотря на то что было очевидно, что солдатам было приказано сохранять бдительность в связи со скорым визитом Энграсии.