— Ужин скоро будет готов, — объявила она, теребя руками волосы, чтобы высушить их на ветру. Рафаэль решил составить ей компанию и проследовал за ней до ступенек, ведущих к пристани, на которых они и расположились.

— Это так любезно с вашей стороны предоставить нам кров на несколько дней.

— На реке так одиноко, — сказала Мелисандра. — Она красива, но мы живем в изоляции. Нам нравится, когда приезжают гости, — улыбнулась девушка, наблюдая за гостем.

— Ты никогда не ездишь в центр страны?

— Я уже давно собираюсь сделать это, — сказала она. — Сначала мне не позволяла бабушка, а теперь я должна преодолеть страх покинуть дедушку.

— Но твой дедушка выглядит таким здоровым.

— Меня не здоровье его беспокоит, а душевное состояние. С тех пор как умерла бабушка, он очень изменился. Много месяцев провел, разговаривая с ней, словно она была жива, словно каждое утро выходила работать. Просил ее приготовить себе завтрак. Он так твердо был убежден в этом, что мы и сами, в конце концов, чуть ли не стали разговаривать с ней. Но сейчас это прошло. Он уже в порядке. На самом деле, мне нужно то, что успокоило бы мою совесть… Хотя надеюсь все-таки, что на этот раз я точно отправлюсь! Мой дедушка никогда не умрет. Ему уже больше ста лет, а вон какой он крепкий.

— А мне как раз нужен проводник для путешествия в центральную область, — сказал Рафаэль, радуясь внезапному признанию девушки, которая показалась ему прелестной. — Вот тебе повод, чтобы уехать с нами.

— Оправдание-то у меня будет, а вот проводника у вас — нет. Я никогда там не была, — улыбнулась Мелисандра.

— Но я уверен, что тебе не составит труда определить, куда нам следовать, — не отступал Рафаэль.

— Я знаю, куда следовать, но сейчас я направляюсь в другую сторону — для начала мы должны поужинать.

Рафаэль пошел за молодой хозяйкой в столовую. Дон Хосе, сидя во главе стола, смеялся, пребывая в хорошем настроении. По его живым глазам ясно можно было понять, что ведение беседы — его стихия и что здесь, на реке, такое количество людей за столом — событие, радующее его крайне редко. Скатерть была простой, в красно-белую клетку. Гости расположились за столом на длинных скамейках. Мелисандра села возле своего дедушки и указала Рафаэлю на место рядом с собой. Лица путешественников постепенно теряли настороженность и обретали спокойствие.

— А вы, Рафаэль, — спросил дон Хосе, — чем вы занимаетесь?

— Я журналист, — ответил тот.

— Вот дела! — воскликнул старик. — Журналистов я не видел здесь так давно, что даже не вспомню, когда это было. Им наскучили даже наши войны. Никому уже неинтересны наши новости…

— Кстати, о войнах, — произнес Рафаэль. — Здесь не чувствуется какой-то ощутимой боевой активности. Кажется, вы живете мирно.

— На реке сохраняется нейтралитет, — объяснила Мелисандра. — Много лет назад был заключен негласный договор, чтобы здесь не воевали. Это имело бы печальные последствия для здешних лесов, а вы же знаете, что они находятся под охраной соответствующих организаций. При всем при этом иногда…

— Эта страна уже не мыслит своего существования без войны, — перебил внучку дон Хосе. — Мне даже кажется, что мир обернулся бы катастрофой. По-моему, весь мир думает так же. Почему-то в этих местах собирается все вышедшее из употребления оружие. Но не будем о войне. О ней вы еще сможете наговориться, когда отправитесь вверх по реке. Война никогда меня не интересовала. Я влюблен в цивилизацию, в человеческие достижения, в науку. К войне я не имею никакого отношения. Она противоречит мысли, слову, диалогу. На войне никто не разговаривает. Все стреляют, убивают друг друга, не заводя знакомства. Воинам не интересно знакомиться. Напротив, они этого делать не хотят. Они бегут друг от друга, прячутся за ружьями, прячутся от слов, от диалога. Не будь войны, они смогли бы поговорить. Но есть и те, кто находит достоинство в войне. Культ оружия и смерти очень стар. Даже я не мог бы сказать, что хуже, война или алчность. По крайней мере, в Фагуасе деньги уже почти не используются. Невелик толк от денег в обществе, дезорганизованном войной.

Пока дон Хосе говорил, Мелисандра внимательно наблюдала за гостями. Часто она спрашивала себя, тосковал дедушка по визитам гостей из-за новостей, которые они привозили, или же по тому, что они выполняли роль благодарных зрителей философской игры его ума, никогда не устававшего фонтанировать идеями.

Старик закончил выступление об алчности и войне, но прежде чем замолчать, помня о первопричине своего рассуждения, повернул голову к Рафаэлю и спросил его, не имеет ли он ничего против того, чтобы рассказать, что привело его сюда.

— Конечно, нет, — ответил Рафаэль, вежливо улыбаясь. — Один путешественник, побывавший в Фагуасе, поведал мне о существовании одного таинственного места, последней утопии: Васлале.

Мелисандра чуть не подскочила. Никогда прежде никто не приезжал сюда с одним лишь намерением найти Васлалу. Только она помышляла об этом, а теперь появляется он и предлагает ей сопровождать себя. Мелисандра взглянула на него — убедиться, правильно ли все расслышала. Рафаэль с невинной улыбкой откусывал кусочек от бедра цыпленка.

Эрман, Макловио и Моррис устремили свои взоры на дона Хосе. Они рассказали Рафаэлю о том, что старик знал о Васлале больше, чем кто-либо. Теперь они ждали от него подтверждения своих слов. Повисла пауза.

— А! — воскликнул, наконец, дон Хосе, откидываясь на спинку стула и потирая с отсутствующим видом кончик носа. — Васлала! Кто только в Фагуасе не желал найти Васлалу!

— Возможно, кто-нибудь захочет отправиться со мной. Мне нужен будет проводник, — сказал Рафаэль, глядя на Мелисандру, которая ответила ему воодушевленным взглядом.

— Вам надо будет заехать к Энграсии в Синерию, — сказал старик. — Думаю, она сможет помочь вам.

Дон Хосе не стал больше распространяться на тему Васлалы. Он замолчал. Расстроенный, вдруг ушел в себя. Мелисандра подумала, что никогда раньше не видела его таким при гостях. Что-то предчувствовал ее дедушка? Он угадал ее планы?

— Моррис очень хорошо знаком с Энграсией, — с намеком в голосе сказал Макловио.

Моррис намека этого не понял.

— Речь ведь не о том, чтобы найти какое-то место на карте, — сказал ученый. — Это гораздо сложнее.

— Завтра у нас еще будет возможность поговорить об этом, — проговорил дон Хосе, резко поднимаясь со стула. — Уже поздно. Вы, должно быть, устали, проделав такой непростой путь. Я никуда не денусь, а это подождет до утра.

Допив кофе, он надел берет, взял трость и, пожелав всем спокойной ночи, удалился в кабинет.

Одетая во все черное, с волосами, собранными под старым дедушкиным беретом, сунув руки в карманы, Мелисандра осторожно выскользнула из своей комнаты, пересекла столовую и спустилась по ступенькам с задней стороны дома. Ночь оказалась прохладной. Вот уже больше недели не было дождей, но земля все еще хранила влагу. Быстрым шагом девушка прошла по тропинке, ведущей к стоящему невдалеке дому Хоакина, убедившись прежде, что никто ее не видит.

Хоакин оставил дверь открытой. Сидя за столом, он курил и точил мачете [5]. Он раздраженно посмотрел на Мелисандру, давая понять, что ее визит не слишком своевременный. Не говоря ни слова, она затворила дверь, сняла, берет и села на грубо сколоченный стул напротив него. Хоакин опустил глаза, концентрируя внимание на лезвии ножа. Она поднялась и выглянула в окно.

— Если ты так сильно занят, я пойду, — сказала она.

— Могла бы вскипятить воду и сделать кофе, — ответил он. — Или ты устала, обхаживая своих гостей?

Она ничего не сказала. Гремя посудой, поставила воду для кофе.

— Сколько их приехало?

— Эрман, Макловио, Моррис, две незнакомые женщины и мужчина.

— Педро мне сказал.

— Я знаю. Не знаю только, зачем ты меня об этом спрашиваешь.