Судно оставило остров позади и взяло курс к размытому контуру берега.

Неожиданно опустилась ночь, без единой звезды, растворяя во мраке черты лиц путешественников и превращая их тела в плотную субстанцию теней.

«Королева» причалила к ржавому пирсу, который качался на волнах из стороны в сторону. Старые каучуковые шины приглушали шум пришвартовывающихся судов. Привязанные тонкими веревками, они раскачивались, производя при ударах о металлический каркас звук, похожий на мерный стук колес поезда.

Педро взял свой рожок и просигналил. С противоположной стороны пристани появилась резиновая шлюпка. Она подплыла сбоку к лодке Педро.

В свете фонарей Моррис узнал Жозуэ, подростка, помощника Энграсии, который всегда выглядел гораздо старше своих лет. Он заметил, что тот еще больше повзрослел, темная растительность уже пробивалась на его длинном и полупрозрачном лице. При таком освещении складывалось впечатление, что вокруг лица парня появился нимб, так что его голова, казалось, двигалась в воздухе отдельно от тела, подобно лику святого во мраке ночи.

— Профессор Моррис готов? — спросил парень, обменявшись приветствиями с пассажирами и обсудив подробности путешествия с Педро.

— Да, — сказал капитан «Королевы». — И у меня есть для тебя еще два пассажира: внучка дона Хосе и ее спутник.

— Это я знаю.

— Привет, Жозуэ! — приветствовал его Моррис с лодки.

— Привет, профессор! — ответил Жозуэ. На его лице появилась улыбка едва сдерживаемой радости.

— К делу, — сказал Педро. — Мелисандра пересаживается первой.

Уверенными движениями она подошла к подростку, который помог ей забраться в шлюпку и устроиться на дощечке, служившей сиденьем. Рафаэль сел следом за ней, последним перебрался Моррис, под тяжестью которого хрупкое судно покачнулось. Парень быстро среагировал и вернул ему равновесие.

Лодки еще какое-то время плыли бок о бок, пока пассажиры прощались. Никто, даже Макловио, не выразил чрезмерных эмоций. Все были утомлены и хотели поскорее добраться до порта.

— Мы еще встретимся, — сказал Эрман, — все дороги пересекаются в Фагуасе.

— Спасибо, Педро, — крикнула Мелисандра. — Не забывай о моих напутствиях, — тепло улыбнувшись, добавила она.

— Удачи, — отозвался Педро.

Рафаэль протянул руку для прощания. Фонари погасли, и в темноте маленькая шлюпка заскользила по воде, удаляясь от лодки Педро. Мелисандра взглянула на темный силуэт «Королевы» и на мгновение ощутила сожаление. Лодка казалась в каком-то смысле продолжением реки. С этого момента рядом с девушкой не останется ничего родного. Она входила на чужую землю.

Мелисандра отвернулась от Рафаэля. Ее глаза блестели в темноте. Она улыбнулась, не зная, заметит ли он. Они были уже совсем близко. Рафаэль протянул руку, погладил девушку по ноге, как гладят, должно быть, возбужденное домашнее животное. Мелисандра слегка сжала его ладонь. Ей нравились руки Рафаэля. Такие мужественные, с квадратными пальцами, с широкими ладонями. Он тоже обхватил ладонь Мелисандры, натруженную и обветренную от многолетней сельской работы.

Моррис тихо беседовал с Жозуэ о том, как шли дела в разрушенном здании колледжа, где устроилась Энграсия, приехав в Синерию несколько лет назад. Предложение заняться выгрузкой и захоронением мусора обернулось для нее прибыльным делом, когда были подписаны соглашения, согласно которым корпорации посылали сюда мусор не в спрессованном виде. Жалость, которую Энграсия поначалу испытывала к жителям Синерии, постепенно уступила место уважению и признательности. Вещи, прибывавшие в контейнерах, обретали новую жизнь после починки и покраски и превращались в желанный товар.

С того самого дня, когда Моррис впервые прибыл сюда с официальной миссией инспектировать сжигание мусора, на него произвела неизгладимое впечатление эта монументальная женщина высокого роста, крайне редкого для этих широт. Великанша, так с детства прозвали ее в родной деревне. Рост Энграсии насчитывал метр девяносто пять сантиметров. Тело ее было крепкое, цвета глины. Руки и ноги также имели необычную длину. Она рассказывала, что ее мать, когда дочь еще была подростком, вынуждена была запретить ей заходить на маленькую кухню, потому что она направо и налево сносила посуду и мебель.

Ореол одиночества, в которое она была погружена, изначально заинтриговал Морриса.

Ни ей самой с ее жизнерадостным характером и острым чувством юмора, ни москитам не удавалось его пробить.

Когда целое облако насекомых поднималось зимой над озером и Энграсии приходилось с головы до ног заворачиваться в тряпки, чтобы мелкие москиты не залетели ей в рот, ноздри и уши, мальчишки, не отрываясь, наблюдали, как они разбиваются о ее мощное тело, словно о невидимую стену.

Моррис помогал этой женщине справиться с одиночеством. Рядом с ним Энграсия моментально становилась счастливой. Мальчишки восхищались им и питали к нему привязанность, так как именно он терпеливо обучал их основам механики и даже организовал для них мастерскую, чтобы они могли ремонтировать разные приборы, вышедшие из употребления и прибывшие в контейнерах упакованными с расточительностью богатых стран.

— Вы приняли меры предосторожности, о которых я вам говорил во время своего последнего визита? — спросил он у Жозуэ.

— У нас в прошлом году все коты, копошившиеся по ночам в новом контейнере, подохли, — обстоятельно рассказывал парень. — Это навело нас на мысль, что в нем содержалось нечто опасное. Мы надели желтые костюмы, маски и всё, что вы нам оставили, и зарыли контейнер вместе с котами. С этого момента мы стали более осторожными.

Они приближались к берегу. Из шлюпки Моррис увидел высокий утес, огни старого заброшенного колледжа, где их дожидалась Энграсия.

Со своего неустойчивого положения на носу шлюпки Рафаэль разглядел беловатый силуэт пристани. В отличие от тех, которые ему довелось видеть за время путешествия, эта была более солидной и даже казалась современной — с высокими шкивами, приставленными к концам. Они доплыли до лестницы, спускавшейся к воде. Жозуэ выпрыгнул из шлюпки и потерялся в темноте.

— Сию минуту вернусь, — проговорил он.

Мелисандра оглядела огни высокого здания. В тишине и мраке чувствовалось уныние и заброшенность. Слышно было только, как бесконечные волны бьются о берег. Прошло несколько минут, и вдруг всех ослепил яркий свет. Рафаэль выругался по-английски. Моррис что-то проворчал. Не успев опомниться, они услышали, как Жозуэ снова появился на пристани.

— Ну, как вам, профессор? — игриво спросил парнишка. — Теперь мы можем разгружать баркасы ночью. Мы нашли эти лампы в одном из контейнеров. Энграсия говорит, что это софиты со стадиона. Нам даже не понадобилось чинить их, они прекрасно работали. Одному богу известно, почему их выкинули.

— Просто фантастика, — сказал Моррис, приглаживая волосы металлическим протезом, сверкавшим при искусственном освещении. — Только в следующий раз предупреди нас, пожалуйста, чтобы мы закрыли глаза. Ты ослепил нас довольно надолго.

— Свет служит нам также и оружием, — говорил Жозуэ, не переставая суетиться. — Мы зажигаем их, когда чувствуем постороннее присутствие. У самозванцев не хватает времени среагировать, а когда им это удается, они уже окружены. Мы вынуждаем их убраться, не прибегая к помощи боеприпасов. Я хотел вам продемонстрировать, — добавил он, подтолкнул шлюпку к ступенькам и помог вытащить багаж.

Они поднимали последний чемодан, когда появился красный ЗАМ. За рулем сидел другой подросток, который очень доброжелательно приветствовал профессора Морриса.

При свете ламп путешественники заметили, что высадились в расщелине утеса, на вершине которого возвышался дом Энграсии. Широкий пляж с песком цвета кофе покрывали странные вьющиеся зеленые растения, прораставшие до самого озера, до первых гребней волн. Пристань была снабжена рельсами, по которым скользили контейнеры после того, как их поднимали с баркасов шкивами.