Во время предыдущей встречи она объяснила Эмме, что происходит, в выражениях, доступных пониманию ребенка. Она рассказала, что есть люди, в том числе и папа, которые думают, что бабушкин дом — не лучшее место для Эммы, поэтому сначала придется убедить их, что это отличный дом. Но никакие рассуждения не успокаивали Эмму: она отчаянно тосковала по матери.

— Я не люблю папу! Он плохой! — всхлипывала она.

Ноэль встревожилась.

— Папа плохой? Почему?

— Он не разрешает мне звонить тебе! Я просила! Я сама могу набрать номер, я помню его. Но он рассердился и начал кричать. — Эмма подняла опухшее, покрасневшее от слез личико. Ноэль с трудом удерживалась, чтобы не подхватить дочь на руки и не унести ее отсюда — и плевать на судью и на дуру в соседней комнате, толстуху с поросячьими глазками.

— А бабушка Герти? Она тебе нравится? — Ноэль стоило нечеловеческих усилий произнести эти слова спокойно.

— Иногда она возит меня на детскую площадку. — Всхлипы Эммы начали затихать.

— И в другие места тоже? — Ноэль вспомнилось, как большой белый «кадиллак» ее свекрови колыхался на ухабах дороги, ведущей к будущему торговому центру.

Эмма закивала, покачивая ногой в носке.

— Но там, где хоронят людей, мне не нравится.

Ноэль мгновенно насторожилась.

— Она возила тебя на кладбище?

Эмма закивала головкой, ее косички запрыгали.

— Туда, где лежит дядя Бак. Бабушка говорила, что сначала мертвых уносят на кладбище, а потом они попадают на небо.

Ноэль похолодела. Ей до сих пор не давали покоя увядающие розы на могиле Коринны. Их мог принести только один человек — Гертруда. Но почему? Коринна — не более чем давнее воспоминание, Роберт сам заявил, что почти не помнит ее.

В тот день, когда Ноэль с матерью побывали на кладбище, по дороге домой Мэри рассказала ей об отчете о вскрытии, где говорилось, что к моменту смерти Коринна была беременна. Возможно, именно поэтому Гертруда, сентиментальная до мозга костей, скорбела о потере внука, пусть даже неродившегося. Но почему она выбрала белые розы, как для Бака?

— Бабушка отвозила на кладбище цветы? — спросила Ноэль.

— Ага.

— Розы?

Эмма снова кивнула и положила головку на плечо Ноэль. Она уже успокоилась, только изредка всхлипывала.

— Папа говорит, что скоро у меня будет черепашка.

Ноэль порадовалась стремительной смене настроений малышки: она уже забыла о недавних слезах и счастливо улыбалась, предвкушая подарок.

— Черепашка? Замечательно!

Эмма перестала покачивать ногой.

— Мама, а что такое аколичка?

Ноэль поняла, что Роберт обсуждал ее с родителями в присутствии Эммы.

— Алкоголичка, — спокойно поправила она. — Это такая болезнь, Эм. Вроде аллергии. От алкоголя, который есть в вине, некоторые люди болеют. — Она глубоко вздохнула. — Твоя мама алкоголичка. Поэтому папа за ужином пьет вино, а я — нет.

— Дедушка говорит, что ты слишком сильно больна, чтобы жить со мной. — Дочка уставилась на Ноэль широко открытыми глазами. — Мамочка, это правда?

Ноэль прижалась щекой к макушке Эммы и дрогнувшим голосом ответила:

— Нет, детка. Ничто в мире не помешает мне быть рядом с тобой. Подожди еще немного, скоро мы будем вместе все время. Клянусь тебе.

Она сжала ручонку Эммы и перекрестила девочку. Ей вспомнилось, как она смотрела на распятие, сидя на бесконечных воскресных службах рядом с бабушкой. В детстве ей и в голову не приходило, что когда-нибудь у нее будет своя дочка, вообразить ее было труднее, чем Бога. А теперь Ноэль думала: «Значит, Бог есть, потому что иначе я не вынесла бы этого ужаса. Я давным-давно сошла бы с ума».

У двери она сумела с улыбкой обернуться и помахать дочери. Эмма, которую держала за руку социальный работник, помахала в ответ. Девочка с блестящими темными косичками показалась Ноэль самым маленьким солдатом в мире, участником ожесточенной битвы, смысла которой она не могла постичь.

Ноэль спускалась с крыльца понурив голову, потому не сразу заметила сестру. Бронуин окликнула ее, и Ноэль испуганно обернулась. Ее сестра стояла на залитом солнцем тротуаре, прикрывая глаза ладонью.

— Как здорово, что я тебя застала! А я боялась, что ты уже ушла. — Бронуин напоминала стройную газель в мешковатых джинсах и тенниске.

— А в чем дело? — спросила Ноэль, стараясь придать голосу беспечность.

— Мне надо поговорить с тобой. Ты очень спешишь?

— Куда мне спешить? Домой, чистить зубы? — Ноэль невесело усмехнулась. Меньше всего она была расположена к болтовне с сестрой. С другой стороны, что толку оплакивать свою судьбу? На собрании анонимных алкоголиков вчера вечером она припомнила нечто важное, о чем почти забыла: порой можно помочь самому себе, помогая кому-то другому. — Хочешь, посидим в парке? — предложила она.

— Лучше где-нибудь в другом месте. — Бронуин настороженно оглянулась через плечо, словно опасаясь слежки.

Ноэль сумела сохранить невозмутимость. В их семье часто шутили, что Бронуин способна превратить в драму даже такую мелочь, как вскрытое письмо. Наверное, в детстве она слишком начиталась романов о женщине-сыщике Нэнси Дрю. В то время Ноэль без сожаления отдала младшей сестре свою старую коллекцию книг, но теперь задумалась, не стала ли она невольной причиной нынешней склонности Бронуин к драматизму.

— Нам никто не помешает, — заверила Ноэль, взяв сестру под руку.

Бронуин снова оглянулась через плечо и наконец нехотя произнесла:

— Ладно… будем надеяться.

Вместе они перешли через улицу. В это время дня, да еще при жаре, в парке было почти безлюдно — если не считать нескольких стариков, сидящих на скамейках и прогуливающихся по тенистым аллеям. Позднее, когда станет прохладнее, матери приведут сюда детей, влюбленные устроятся на траве, перешептываясь и украдкой обмениваясь поцелуями.

Ноэль задумалась о Хэнке. Недавно, снова привезя бабушку к врачу, она почти убедилась, что собравшиеся в приемной смотрят на нее во все глаза, точно зная, какие чувства она испытывает. Могла ли она вести себя как ни в чем не бывало, когда думала лишь об одном — как Хэнк целовал ее?

Ноэль со вздохом опустилась на незанятую скамью у фонтана под огромной старой липой. Зной лишил ее остатков сил, даже в сарафане и сандалиях ей было жарко. Ноэль засмотрелась на бронзовую нимфу в фонтане, над которой повисло облачко мельчайших капель, и подумала, как приятно было бы сбросить сандалии и окунуть ноги в холодную воду.

Пару минут сестры молчали, погрузившись каждая в свои, ничуть не похожие мысли. Наконец Ноэль заговорила:

— Жаль, что сегодня тебя не было в кафе. — Сегодня у Бронуин был выходной. Мне пришлось просить незнакомую девушку погуще посыпать мороженое для Эммы шоколадными крошками.

Бронуин улыбнулась.

— Она опять выбрала мятное?

Ноэль кивнула. Они ухитрились сделать шутку даже из привычки Эммы всегда выбирать один и тот же сорт мороженого. Ноэль вытащила из сумочки свернутый листок бумаги, рисунок Эммы, и развернула его на коленях.

— Это я. — Она указала на фигурку с кудрявыми волосами, по обе стороны от которой стояли еще две фигурки. — А это бабушка и моя мама. Я объяснила Эмме, что бабушка Мэри пока живет с нами.

Бронуин склонила голову набок, придерживая длинные волосы рукой, и вгляделась в рисунок.

— Ты здесь немного похожа на Памелу Андерсон Ли. Откуда взялась эта огромная грудь?

— Само собой, не от меня. — К собственному удивлению, Ноэль рассмеялась. — В последнее время Эмма бредит куклой Барби. Очевидно, сходство с Барби, по ее меркам, высшая похвала. — Она со вздохом свернула рисунок и снова уложила его в сумочку. — Так о чем ты хотела поговорить?

— Сейчас объясню. — Бронуин нервно затеребила волосы, навивая прядь на палец. — Но сначала пообещай, что ничего не скажешь папе.

— Я не могу обещать, пока не узнаю, в чем дело.

— Ты ничуть не изменилась! — Бронуин закатила глаза, но спорить не стала. Из-за разницы в возрасте Ноэль всегда была для нее скорее второй матерью, нежели сестрой. — Ладно, слушай. Есть один парень. Его зовут Данте.