Тонкие нарисованные брови Линды приподнялись.

— Значит, случившееся вы считаете своего рода наказанием?

Ноэль уставилась на ее ручку, повисшую над большим желтым блокнотом. На обыкновенную зеленую шариковую ручку с золотистой эмблемой «Агентство недвижимости «Перекресток». Почти все сделки с недвижимостью Роберт оформлял с помощью этой компании. Каким путем эта ручка попала к Линде? Мышцы ее живота сжались.

— И да, и нет. Я не сомневаюсь в том, что мой муж любит Эмму. А еще он привык контролировать ситуацию. Когда я объявила ему, что подаю на развод… — При воспоминании об этом Ноэль задрожала и устремила взгляд на фарфоровые статуэтки, флиртующие друг с другом на полке над телевизором. — Словом, это его не обрадовало. Точнее сказать, он разозлился. Через два дня, проснувшись, я обнаружила, что моя дочь исчезла.

— Вам, вероятно, известно, что версия событий, изложенная вашим мужем, заметно отличается от вашей. — Бледное, будто резиновое лицо Линды как будто парило в тусклом свете, отделившись от тела.

— Все, что он говорит, — ложь.

— Понимаю. — Линда выжидательно постукивала ручкой по блокноту.

Ноэль зажмурилась.

— В тот вечер мы договорились поужинать вместе. Просто поговорить, только и всего. Мы еще не успели сделать заказ, когда я почувствовала себя… неважно. Мне казалось, что я вот-вот упаду в обморок. Так и вышло. — Она открыла глаза, устремив взгляд в никуда. — А теперь меня обвиняют в пьянстве!

— А вы в тот вечер что-нибудь пили? — Линда виновато улыбнулась. — Вы же понимаете, я должна это знать.

— Нет. — Ноэль не стала оправдываться и клясться. Что в этом толку? Мнение собеседницы ей уже не изменить. От этой мысли Ноэль стало тоскливо, ее охватило ощущение обреченности. — Можно задать вам вопрос?

— Пожалуйста. — Линда вежливо улыбнулась.

— Считаете ли вы, что в любой истории есть две стороны?

— В большинстве случаев — да.

— Но бывают ли исключения?

— Иногда.

Ноэль подалась вперед, крепко сцепив руки.

— Линда, я должна сказать вам кое-что. Если бы я только заподозрила, что могу причинить хоть какой-нибудь вред своему ребенку, я сама… предложила бы мужу поискать выход. Чего бы это мне ни стоило. Но дело в том, что вред Эмме может причинить кто угодно, только не я!

— Вы подозреваете, что на такое способен ваш муж?

Заметив проблеск неуверенности в глазах Линды, Ноэль продолжала настаивать на своем:

— Я прошу только об одном: прислушаться к моим словам. Не делайте поспешных выводов, пока не узнаете все факты, ради моей дочери.

— Ноэль, детка, с кем это ты разговариваешь?

Подняв голову, Ноэль увидела, что по лестнице медленно спускается бабушка. У нее упало сердце. Бабушка представляла собой плачевное зрелище в измятом халате, в котором спала, с растрепанными седыми волосами. И ее голос звучал слишком ворчливо. Бабушка часто просыпалась раздраженной. «Господи! — взмолилась Ноэль. — Только бы она ничего не испортила!»

Шаркая подошвами, бабушка прошла через гостиную. Ноэль быстро встала, чтобы представить ее.

— Линда, это моя бабушка. Бабушка, помнишь, я говорила тебе, что доктор Хокинс придет ко мне на собеседование?

— Зачем? Ты ищешь работу? — Бабушка склонила голову набок, подозрительно глядя на гостью. Она никогда не прибегала к помощи психологов — по ее мнению, они только сбивали людей с толку.

— Мне поручено представить суду рекомендации относительно вашей внучки, — объяснила Линда, пожимая бабушке руку. — Я рада, что вы присоединились к нам, миссис Куинн.

Бабушка фыркнула.

«Прошу тебя, молчи!» — безмолвно взмолилась Ноэль.

Но блеск в бабушкиных глазах не предвещал ничего хорошего.

— Вот что я вам скажу, доктор Ходжкин: можете написать в отчете, что Ноэль — лучшая мать в мире. Да она готова пожертвовать жизнью ради дочери!

— Не сомневаюсь, — учтиво отозвалась Линда, не удосужившись поправить собеседницу, которая переврала ее фамилию.

Бабушка указала узловатым пальцем на блокнот.

— Ну так запишите это!

— Бабушка, прошу тебя… — умоляюще выговорила Ноэль.

Но это не остановило Дорис.

— Стыд и позор, когда судьи позволяют поливать грязью невиновных! Кельвина Рипли я знаю с тех пор, как мы учились в школе. Уже в те времена он был подхалимом и ничтожеством. И теперь мне совершенно ясно: в черной мантии он не стоит и материи, из которой она сшита!

Линда прищурилась, прикрыв глаза голыми веками.

«Простите», — беззвучно произнесла Ноэль. Она мягко взяла бабушку за руку, но та нетерпеливо оттолкнула ее.

— Я еще не закончила! — заявила она.

— Пожалуй, я зайду в другой раз, — решила Линда, многозначительно взглянув на Ноэль.

Минуту Ноэль стояла неподвижно, слишком потрясенная, чтобы сдвинуться с места. Она не верила своим глазам. Оправдались худшие из ее опасений. «Я должна остановить ее. Спасти хотя бы остатки своей репутации!» Как в день встречи с Робертом, Ноэль почувствовала, будто что-то в ней пробуждается к жизни. Что-то подталкивало ее к решительным действиям подобно сильному порыву ветра. Она шагнула к бабушке и положила ладони ей на плечи. Но бабушка упрямо высвободилась, пошатнулась, и Ноэль поспешила подхватить ее. И вдруг, к ее ужасу, обе они повалились на пол. Ноэль крепко ударилась спиной, бабушка распростерлась на ней и вскрикнула. Ее крупное и тяжелое тело придавило Ноэль к полу.

Минуту они лежали неподвижно, ошеломленные падением, а потом разом зашевелились, но никак не могли распутать руки и ноги и встать. Ноэль сумела подняться только после того, как Линда протянула ей руку. Вдвоем они поставили бабушку на ноги и усадили на ближайший стул.

Бабушка прижала ладонь к высоко вздымающейся груди.

— Боже всемилостивый! Я думала, что придушила тебя!

«Так и получилось — в переносном смысле», — с беспросветным отчаянием мысленно ответила Ноэль. Даже если бы эту сцену поставил сам Роберт, она не произвела бы худшего впечатления. Только Богу известно, что теперь напишет в отчете Линда Хокинс. «Наверное, наш дом показался ей приютом для умалишенных… а мы с бабушкой — его пациентами».

Но бабушка споткнулась и упала случайно, хотя ее действия могли быть истолкованы превратно. Ноэль не собиралась извиняться за нее.

Тем не менее психолог помедлила у двери, по-видимому, ожидая объяснений.

— По-видимому, ваша бабушка строго придерживается своих убеждений, — сухо заметила она.

— Не стану спорить. — На языке Ноэль уже вертелось замечание, которое могло бы смягчить ситуацию, но даже слепой увидел бы, что ее положение безнадежно. Когда же Ноэль снова открыла рот, ей показалось, что кто-то другой, почти всегда молчащий человек, произнес за нее: — Жаль, что мне так долго не хватало смелости отстаивать мои убеждения.

Номер был записан на липкой бумажной ленте, приклеенной к телефонному аппарату. Много дней назад Ноэль записала его на всякий случай. И вот теперь, после неудачной беседы с психологом, она решилась набрать эти несколько цифр. Она не знала, живет ли ее знакомая по прежнему адресу. Не подумала, чем объяснить свое длительное молчание. Она поняла лишь одно: хватит ждать, когда Господь Бог или судья Рипли решат ее судьбу.

Свершилось чудо: на звонок ответили почти сразу.

— Алло!

— Гвен? — Ноэль крепко вцепилась в трубку. — Гвен, это Ноэль Ван Дорен… понимаю, я слишком долго не звонила…

Гвен Нолан издала гортанный смешок, и Ноэль представила, как она садится в кресло, прикуривая сигарету, — крепко сложенная женщина с усталыми глазами, повидавшими слишком многое, и заразительной улыбкой ребенка.

— Вот это да! Где же ты пропадала?

— Пыталась остаться трезвой, — ответила Ноэль с грустью, напоминая о том, что известно каждому пациенту общества анонимных алкоголиков: на их пути слишком много рытвин и ухабов. — Гвен, я звоню вот по какой причине…

Через час, пообещав побывать на завтрашнем вечернем собрании в Первой баптистской церкви, Ноэль повесила трубку и почувствовала себя увереннее и сильнее. Зачем она так долго медлила? Чего боялась?