– Сирена, дорогая, не знаю, помнишь ли ты…

Ройоль повернулся, прежде чем Николас назвал его имя:

– Ройоль Фергюссон-второй к вашим услугам.

Он склонил голову, сделав широкий приветственный жест рукой, – не столько, чтобы напомнить о сцене их знакомства, когда он сделал точно такой же шутливый жест, а чтобы не встретиться с ней глазами.

Сирена чуть не упала в обморок.

Собравшись с духом, она с великим трудом сложила губы в натянутую улыбку.

– Конечно, я помню мистера Фергюссона. Очень приятно снова видеть вас.

Ей хотелось закричать во весь голос, что за прошедшие двадцать семь лет не было ни дня, когда бы она не думала о нем. Ее нижняя губа непроизвольно задрожала. Люна с интересом смотрела на эту прекрасную женщину с безукоризненными манерами.

Сирена понимала, что ее приветствие прозвучало излишне официально. Она боялась поднять глаза на Ройоля, а он, взглянув на нее, застыл в немом восхищении. Не выдержав напряжения, Сирена пошатнулась. Николас и Ройоль одновременно протянули к ней руки.

Сирена благодарно оперлась на руку Николаса и обратилась к Райену, все еще державшему в руках бутылку:

– Я бы, пожалуй, присоединилась к вам и выпила бокал шампанского.

Она произнесла эти слова совершенно сознательно, чтобы иметь возможность повернуться к Ройолю и Люне спиной и избежать процедуры представления ей стоявшей рядом с Ройолем поразительно красивой темнокожей девушки, которая, без сомнения, была ее второй дочерью.

Райен раздобыл еще один бокал, наполнил его и вручил Сирене, которая старалась сосредоточить свое внимание на Люсинде. Сердце ее стучало как ритуальный барабан в африканской деревне и, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

– Люсинда, дорогая, ты очень бледна.

– Ты тоже, мама.

В тот момент, когда матери представляли Ройоля Фергюссона, Люсинда как раз смотрела на нее, и от ее взгляда не ускользнула необычная реакция матери. Она решила при первой же возможности расспросить мать обо всем.

От Николаса тоже не укрылось волнение Сирены, и его заново охватило то мучительно-ревнивое чувство, которое возникло при первом знакомстве с Ройолем.

Атмосфера настолько накалилась, что Райен, желая хоть как-то разрядить обстановку, поднял бокал:

– За успех фильма!

– Я бы с удовольствием поддержала тост, – сказала Люна.

– И я, – присоединился Ройоль.

Райен весело расхохотался:

– Вы уж простите меня, друзья, но из-за всех этих волнений я совсем потерял голову и проявил себя негостеприимным хозяином. Такое бывает.

Он чувствовал себя неловко. Воспользовавшись подходящей ситуацией, он увел Люну и ее отца от семейства Фрейзер-Уэст к бару.

Шампанское уже кончилось.

Ройоль взял водку с тоником, а Люна – бокал белого вина.

Внезапно музыка смолкла.

Патрик Лернер, ассистент режиссера, вышел на середину зала и хлопнул в ладоши, призывая к тишине:

– Минутку внимания, дамы и господа! Благодарю вас. Думаю, стоит сказать несколько слов.

– Говори, но покороче, Патрик, мы не собираемся торчать здесь всю ночь.

По залу прокатился смех.

Патрик расплылся в улыбке.

– Не беспокойтесь – понял. Я только хотел от лица всех членов съемочной группы поблагодарить нашего режиссера Райена Тайлера, который в течение последних нескольких месяцев провел нас сквозь все муки ада, но без которого мы никогда не сделали бы такого – по-настоящему великого – фильма. А ну-ка, Райен, иди сюда.

Вытянув руку, Патрик ждал, когда Райен подойдет, а потом тепло обнял его.

– Давай, Райен, скажи что-нибудь, – послышались выкрики.

Райен приветственным жестом поднял руку и откашлялся.

– В такие минуты трудно говорить. Самые простые и самые искренние слова, которые так и срываются с языка, – это «Спасибо вам!». Спасибо за честную работу. Мы пережили нелегкие времена. Знаю, что подчас вам бывало нелегко со мной, но, думаю, все вы понимаете, что я хотел только добра. Надеюсь, все со мной согласятся, что мы сделали хороший фильм. Будем верить, что Академия разделит с нами это мнение.

– За «Бумаги Митфордов»! – выкрикнул кто-то из дальнего угла студии.

Райен поднял бокал, ища среди множества лиц Люсинду, но ее нигде не было видно.

Зато он встретился взглядом с Люной.

Она не отвела глаз.

Именно в этот момент Райен вдруг отчетливо понял, что Люна нужна ему больше, чем любая другая женщина на свете. Он не сомневался, что она знает все о его чувствах, и сама переживает то же самое. Таинство этого мгновения нарушила Люсинда, протиснувшаяся к нему в толпе. Нервно рассмеявшись, Райен притянул ее к себе, не сводя, однако, глаз с Люны.

– Я хочу кое-что сказать. Мое сообщение не займет много времени.

– Смелее, Люсинда! – подбодрил ее Райен, подталкивая вперед.

Люсинда взволнованно заговорила:

– Сегодня мы присутствуем при рождении нового фильма, у всех нас праздничное настроение. Поэтому я решила, что сейчас самое время сообщить еще одну радостную новость: через семь месяцев я подарю Райену Тайлеру ребенка. – Она перешла на шепот: – Если будет угодно Богу…

– Поздравляю!

Стоящий рядом с Люсиндой Патрик Лернер запечатлел влажный поцелуй на ее щеке и потряс руку Райена. Тот ответил крепким рукопожатием, стараясь выглядеть обрадованным.

На самом деле он был страшно зол, что Люсинда сообщила такую интимную вещь при большом стечении народа.

Те, что стояли поближе, заметили растерянность Райена и отошли, предоставив молодым людям возможность поговорить без свидетелей.

– Ты станешь отцом, Райен. Ты не рад?

– Хотелось бы услышать эту новость в другой обстановке. К чему такая поспешность?

Люсинда не могла сказать, что собиралась открыться ему сегодня вечером, когда они останутся наедине, откупорить по этому случаю бутылку лучшего шампанского… но, перехватив пылкий взгляд, каким он смотрел на Люну Фергюссон, решила, что надо действовать – немедленно переключить внимание на себя.

– Прости, Райен, я думала, моя новость обрадует тебя.

– Словно обухом по голове. Я даже ни о чем не догадывался.

– Но теперь ты рад? – Положив его руку на свой плоский живот, Люсинда требовала ответа: – Скажи честно, ты рад?

Райен резко убрал руку и, избегая смотреть на ее умоляющее лицо, повторил то, что говорил раньше:

– Я предпочел бы услышать твое признание в более интимной обстановке.

Обернувшись в сильном возбуждении, Райен увидел перед собой Николаса, вид у лорда был ужасный – словно он только что увидел привидение.

– Люсинда, мама неважно себя чувствует – мы уезжаем.

Люсинда встревоженно кивнула:

– Я тоже заметила, что вид у нее не ахти.

– Да, – произнес отец, почти не разжимая губ.

Ни один из них не произнес ни слова о ее беременности. Отец отошел, не попрощавшись, и, ссутулившись, медленно побрел через переполненный зал к выходу.

«Да он почти старик», – подумал Райен, непроизвольно почувствовав к отцу Люсинды всплеск искренней симпатии.

Люсинда чуть не плакала. То, что могло стать счастливейшим моментом ее жизни, обернулось сущим кошмаром. И все из-за ее глупой поспешности.

– Райен, я тоже хочу уехать.

– Да, пора домой. Праздник кончился – по крайней мере для меня.

Его слова больно задели ее.

Та щемящая сладостная тайна, что она носила в себе последнюю неделю, узнав о беременности, была растоптана. Осталась только оскомина.

Райен обвел взглядом зал. Люди стояли группами, оживленно беседуя и смеясь. Какая-то парочка танцевала под ритмичные звуки песни Боба Марли «Неужели это любовь?».

Райен искал взглядом Люну и ее отца, но их нигде не было. Видимо, они ушли сразу же после откровений Люсинды.

Схватив Люсинду за руку, он потащил ее из зала.

– Пойдем скорее, пока нас не заметили.

На обратном пути Райен впал в депрессию. Спад нервного напряжения начался у него, когда он сел за руль. Он почти не раскрывал рта, односложно отвечая на вопросы Люсинды, пытавшейся завязать разговор. Когда она прекратила свои попытки, он почувствовал облегчение. К дому они подъехали в полном молчании.