— Вообще-то это и моя мебель тоже, — заметила она.

— Если только мы останемся женатыми, — отозвался Симеон. Потом он резко повернулся к ней. — Ты не имела права вывозить из дома всю мебель! Здесь живут люди! Я тут живу! Из вежливости ты должна была хотя бы спросить моего разрешения.

— Твоего разрешения? — переспросила Исидора. — Разрешения на что? Ты сказал бы мне, что хочешь сохранить в доме ковер, который невоспитанная собака твоего отца использовала в качестве личного туалета? Или, может, тебе был особенно дорог другой, порванный посередине?

— Ты смеешься надо мной?

Наверняка многие женщины испугались бы, струсили в такой ситуации. Но Исидора вообще никогда никого не боялась, включая мать Симеона, и сейчас бояться не собиралась.

— Да ничуть, — пожала она плечами. — Смеяться можно там, где насмешкам есть место, я бы сказала.

— Да ты… — прорычал Симеон, выходя из себя, но тут же замолчал.

— Что — я?

Он не ответил, и тогда Исидора продолжила:

— Ты уверен, что не желаешь охарактеризовать мое гнусное преступление? Ну, то самое, состоящее в том, что я отправила в ремонт ту мебель, которую можно привести в порядок, чтобы в этом доме можно было жить? Более того, чтобы он стал гостеприимным?!

— Где будет обедать моя мать?

Исидора открыла было рот, но заговорила лишь после небольшой паузы:

— Во вдовьем доме.

— Да? Мы там будем есть вчетвером, счастливо забившись в угол?

— Хонейдью найдет стол побольше, — сказала Исидора.

— Будь так любезна советоваться со мной перед тем, как станешь воплощать в жизнь свои проекты по опустошению дома, — процедил сквозь зубы Симеон.

Он снова взял себя в руки, и Исидору едва это не огорчило. Было что-то волшебное в ее муже, когда он впадал в ярость. Хотя, конечно, ее не радовало это состояние.

— Конечно, — язвительно промолвила она. — Немедленно. Каждый раз. Я буду задавать тебе так много вопросов, что ты устанешь от моего голоса.

Симеон бросил на нее сардонический взгляд, но его губы остались расслабленными.

— А что случилось с этими стенами? — спросил он после минутной паузы, подходя ближе к одной из них, чтобы осмотреть дыру в штукатурке.

— Это сделал твой отец, — объяснила ему Исидора.

— Отец…

— Он пнул стену после игры в карты, — договорила она. — Сила удара была такова, что его нога застряла в стене, и ему пришлось стоять на другой, пока слуги не помогли ему освободиться.

Симеон оглянулся и опять провел рукой по волосам.

— Исидора, я что, обезумел? — спросил он. — Это обычная манера поведения в английских семьях?

Она улыбнулась мужу.

— Откуда мне знать? — пожала Исидора плечами. — Я же итальянка, ты не забыл?

— Все утро я провел, читая письмо за письмом, и ни одно из них я бы не назвал приятным, — проговорил Симеон. — Все эти письма были написаны шесть — восемь лет назад. В каждом из них просьбы о деньгах, и на каждое отец не счел нужным ответить.

Как же он красив! Высокий, худощавый, диковатый на вид. Даже его глаза, наполненные отчаянием, остаются красивыми.

Симеон вновь запустил пятерню в волосы.

— Так, может, я действительно обезумел, Исидора?

— Нет, — честно ответила она. — Должна сказать тебе, что сегодня утром я слегка повздорила с твоей матерью.

— Сразу прошу за нее прощения, наверняка она оказывала на тебя давление. — Симеон прислонился к стене рядом с ней.

— Я потеряла терпение, — призналась Исидора, встречаясь с ним глазами. — И говорила с ней в неподобающей манере. А еще я сказала ей такое, чего не должна была говорить.

— Все это вполне соответствует тому, что я увидел в Англии, — заметил герцог, опуская на нее взгляд.

Внезапно Исидора почувствовала, что у нее подгибаются колени. Он собирается поцеловать ее!

И действительно, он наклонился к ней и поцеловал. Его губы уже были ей знакомы. Симеон лизнул ее рот, и Исидора едва не засмеялась, но потом она обвила его шею руками и привлекла мужа к себе.

Все мысли исчезли, когда их тела соприкоснулись.

Тело Симеона было напряжено, как тетива, а она, казалось, тает от нежности. От обоих пахло пылью. Но помимо запаха пыли и легкого запаха чернил, Исидора ощутила аромат пряной чистоты, исходящий от мужа. И этот аромат вскружил ей голову, она задрожала. А потом обняла его за шею обеими руками и крепче прижалась к нему.

Ревелс-Хаус

1 марта 1784 года

В тот же день

Перебирая пачки писем, Симеон испытывал чудовищное разочарование в своем отце и даже в себе. Прошлым вечером он вернулся из вдовьего дома и работал в кабинете до тех пор, пока глаза у него не стало заволакивать пеленой.

И все же проблема не только в его отце, но и в Исидоре. Он может привести в порядок дом, оплатить счета. Однако не в состоянии держать себя в руках, когда его жена находится рядом. Глядя на нее, он чувствовал себя загнанным зверем, словно даже каждый волосок у него на спине знал, что она в этой же комнате.

Подумать только, в своем возрасте он наконец-то понял, что такое романтика, ощутил силу желания и страсти. Валамксепа нередко цитировал ему отрывки из поэмы Руми, жившего 500 лет назад, и Симеон торжествовал, радуясь тому, что его не донимают некоторые вещи, от которых мучился поэт. И вот теперь он вынужден признаться, что Руми прав: разум теряет свою силу перед лицом страсти, которую он испытывал к Исидоре. Ему хотелось одного: вернуться в спальню и отдаться зову плоти.

Как животному.

Не как принципиальному и разумному человеческому существу, каким Симеон всегда считал себя.

Кстати, об этом он тоже начинал тревожиться.

Наконец он опустил перо и понял, чего боится: женившись на Исидоре, он предаст самого себя. Он даст волю самым разнообразным эмоциям. Его дом наполнится воплями матери и жены, которые будут постоянно скандалить друг с другом. Он не сможет выносить ее общество, потому что страсть к ней ослепляет его, лишает способности думать.

Симеон почувствовал себя больным: это было то же чувство, какое он с его людьми испытывал, когда их преследовал тигр.

Опасность…

Его жена беспокоилась ничуть не меньше. Исидоре хотелось быть герцогиней. Так она, во всяком случае, считала до появления мужа. Но ее желание стало еще сильнее, когда она выяснила, что Симеон настолько привлекателен, что при виде его у нее подгибаются колени.

Однако жизнь с ним может превратиться в сплошное унижение.

Она переживет любое неприятие общества. Он может разгуливать по Лондону без парика и бегать по Гайд-парку в подштанниках. Проблема в том, что она не очень-то ему нравится.

Исидора видела это по тому, как он старается казаться ей непривлекательным, по холодку в его глазах, появившемуся, когда она описывала перемены, которые собирается провести в доме. Да просто по тому, как он на нее смотрит!

Муж, которому не нравится жена. Не этого Исидора ждала, хотя нередко думала об этом. Женщинам она нравится. Мужчины ее хотят. Некоторыми она восхищалась, большинство просто терпела.

Исидора опустилась на один из немногих стульев, оставшихся в доме. Возможно, она заслуживает презрения, вспыхивающего в глазах Симеона. В конце концов, не такую жену он хочет.

Но что она может сделать? Как заставить мужчину полюбить себя? Как? Что мужьям нравится в их женах? Чувство юмора, дружеские, даже партнерские отношения…

Партнерство! Она может больше помогать ему!

Исидора вскочила на ноги. Симеон то и дело задает дворецкому вопросы о разных счетах. Уж если Исидора что и умеет делать, так это расспрашивать.

— Хонейдью, я хочу сходить в деревню, — сказала она спустя несколько минут. — И если вы прикажете приготовить мне ванну, то я переоденусь.

— Когда подать карету, ваша светлость?

Исидора опустила глаза на грязные юбки.

— Мне понадобится не меньше двух часов, чтобы привести себя в порядок, — сказала она.