Исидора кивнула. Она читала у Тацита о том, как вести войну, и у Макиавелли — о том, как завоевать королевство. Так что она в состоянии организовать такую изощренную кампанию против мужа, что он никогда и не догадается, кто сделал его мишенью. Вдовствующая герцогиня наверняка убедит сына одеться в платье, подобающее герцогу. Что ж, Исидора готова потратить время на то, чтобы попытаться уговорить мужа снять с себя это платье.

Она отодвинула тарелку. Преждевременное планирование пагубно для любого военного плана.

— Если я напишу синьоре Анджелико, она быстро пришлет мне ночную сорочку, — сказала Исидора.

Джемма усмехнулась.

— Отличная ловушка, — заметила она. — Нормальный мужчина должен немедленно отреагировать, когда увидит на тебе соблазнительную ночную сороку. А если он не…

Потянувшись, Исидора взялась за шнурок звонка, чтобы позвать горничную. Дни Козуэя — холостяка и девственника — сочтены.

Ревелс-Хаус

22 февраля 1784 года

Отец Симеона редко пользовался своим кабинетом. Он больше любил проводить время вне дома. У Симеона сохранились счастливые детские воспоминания о том, как они днями напролет бродят по сырому лесу в поисках дичи.

Симеон нерешительно вошел в отцовский кабинет и сел за большой дубовый стол. У него было такое чувство, что отец вот-вот вернется к жизни и закричит на него. Симеон помотал головой. Его великий учитель, Валамксепа, научил его тому, как достичь мира с самим собой, контролируя свои эмоции. Он буквально слышал тихий голос этого человека — как он говорит ему о голоде, боли, жажде, страсти… Все эти напасти — не более чем укусы насекомых, терзающих его душу.

Человек идет по жизни по дорожке, которую создает сам. Он не позволит мелочам сбить себя с пути. Уроки Валамксепы позволяли ему оставаться спокойным, когда в племени вспыхивали беспорядки, когда от кишечной лихорадки и яростных песчаных бурь умерла половина его погонщиков верблюдов. Так что это было несравнимо.

Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, Симеон сел и отодвинул в сторону стопку бумаг. Потом он помедлил и просмотрел их еще раз. Чек без даты на покупку кровельных материалов из соломы — вероятно, для починки крыш в деревне. Письмо от владельца коттеджа с просьбой выдать ему зерна. На нем паучьим почерком его матери было подписано: «Выполнено». Симеон просмотрел первые десять — пятнадцать документов. Лишь на нескольких стояли пометки его матери; остальные она проигнорировала.

Гнев — не более чем оборотная сторона страха… Но и то и другое заставляет человека пасть на колени.

Симеон взял еще несколько бумаг и просмотрел их.

Спустя несколько часов он поднял голову и невидящим взглядом уставился на дворецкого.

— Ваша светлость, хотите, чтобы я подал вам легкий завтрак? — спросил тот.

Симеон запустил пятерню в волосы.

— Который час? — поинтересовался он.

— Одиннадцать утра. Вашей светлости следует лечь спать, — неодобрительным тоном проговорил дворецкий.

Неужели он просидел в кабинете всю ночь? Похоже, что так. А на столе все еще остаются огромные стопки документов, требующих его внимания. В четыре часа утра он нашел новый тайник, в котором были письма от разных поверенных, умоляющих оплатить услуги их клиентов, послания от поверенных его отца с информацией о поместье, о капиталовложениях… Единственное, что характеризовало эту стопку, — то, что письма в ней были написаны на вощеной, а не на обычной писчей бумаге.

Неужели мать не ответила на эти письма, потому что ей не нравилась бумага, на которой писали авторы писем?

При одной мысли об этом Симеону захотелось застонать.

— Завтрак, — подсказал Хонейдью.

— Да.

— Без сомнения, вы захотите умыться перед едой, — сказал дворецкий. — Я прикажу лакею приготовить вам ванну немедленно. — Это был не намек. Это было королевское приказание.

— Мне нужно прочитать еще несколько документов, — промолвил Симеон.

Через несколько минут он поднял голову.

— Кстати, Хонейдью, я забыл…

— Сейчас уже час дня, — сообщил ему дворецкий.

Симеон с некоторым удивлением увидел перед собой поднос. Кажется, он съел все тосты и даже не заметил этого.

— Бумаги ждали несколько лет, ваша светлость, — сказал Хонейдью. — Так что еще ночь-другая никакой разницы не составит.

— Для некоторых из них — нет, для многих — да, ведь они написаны еще при жизни моего отца.

— М-да… — Лицо дворецкого оставалось безучастным.

— Но отец не страдал от какой-то долгой болезни, он погиб от несчастного случая с его каретой. Как могло так случиться, что… — Симеон прикусил губу, не договорив фразы до конца. Нехорошо спрашивать дворецкого о том, почему отец перестал отвечать на письма, касающиеся его поместья.

И все же это правда. Невероятно, но, кажется, отец имел привычку не оплачивать счета до тех пор, пока в этом не возникала крайняя необходимость, пока в письмах от поверенных не начинали звучать истерические и неприятные нотки. Теперь он был в этом уверен. Он нашел все письма. Симеон даже думал, что у отца была целая система: он раскошеливался только после четвертого или пятого письма, причем часто он оплачивал счет лишь частично.

Очевидно, торговцы были так счастливы получить хотя бы несколько пенни с одного фунта, что они переставали жаловаться. Это непостижимо! Хотя, возможно, отец находил это вполне приемлемым, имея дело с людьми небогатыми. При этом самого герцога Козуэя едва ли можно было назвать бедняком.

Симеон продолжал листать отчетные книги поместья с аккуратными записями, аккуратно переплетенные. Поместье голодало. Он не мог объяснить, как это случилось и почему. Долгие годы не производились никакие улучшения. Отец много лет назад уволил управляющего поместьем. Но дело от этого не менялось. Он не оплачивал даже самые большие счета и не испытывал при этом никаких угрызений совести.

Почему он так поступал?

Лишь один человек мог ответить на этот вопрос — мать, но Симеон не хотел разговаривать с ней.

— Приехал мистер Киннэрд, ваша светлость, — объявил Хонейдью.

Слава Богу! Отец почему-то не уволил Киннэрда, управляющего его лондонской собственностью, — может быть, из-за того, что он не слишком часто видел его.

— Прошу вас, немедленно приведите его сюда, — сказал Симеон.

Киннэрд вошел и поклонился. Это был высокий, нервный на вид человек с тощим задом, на котором одежда висела мешком.

— Киннэрд! — резко бросил Симеон, подумав о том, что его гость смахивает на полного глупца. А потом к этой мысли добавилась другая: «Этому глупцу я годами беспечно пересылал тысячи фунтов в виде тканей и бриллиантов».

Рука Симеона сжалась под столом в кулак, но когда он заговорил, его голос зазвучал спокойно и ровно:

— Прошу вас присесть, мистер Киннэрд. Простите меня за резкое приветствие. Дело в том, что я серьезно обеспокоен состоянием дел в поместье Ревелс-Хаус.

— Это вполне понятно, — довольно неожиданно заявил Киннэрд.

— Могли бы вы объяснить мне, где можно найти те ткани и другие вещи, которые я много лет кряду отсылал своей матери? — спросил Симеон.

— На восточном складе в Саутуорке, — с готовностью ответил Киннэрд. Вытащив из кармана маленькую черную записную книжку, он открыл ее. — В первый раз вы прислали товары из Индии в 1776 году, ваша светлость. Их сложили на верхние полки склада. По мере прибытия товары переписывали и складывали на такие же стеллажи. В 1779 году мы купили еще один склад, который более тщательно охранялся. Его караулят круглосуточно, все товары сухие, не заражены паразитами.

— Там находятся и камни, и все остальные товары, кроме тканей? — полюбопытствовал Симеон.

— Бриллианты мы получали дважды: они прибыли в Англию в марте 1781 года и в ноябре 1783-го. Ни в одном случае я не счел, что их безопасно хранить на складе. Эти камни я отправил в хранилище лондонского банка «Хоарз». Вот тут у меня депозитные счета, подписанные банковским управляющим, мной и капитанами судов, на которых прибыл груз.