Фонтхилл

Загородное поместье лорда Стрейнджа

19 февраля 1784 года

— Женщины использовали одежду для обольщения мужчин со времен Евы, прикрывшейся своим первым фиговым листком. Адам наверняка испытывал раздражение после этой истории с яблоком, так что Еве пришлось приложить немало усилий, чтобы соорудить что-нибудь сногсшибательное из листьев и веревочки.

Значит, именно поэтому ей так трудно решить, во что одеться?

Горничная бросила на кровать уже седьмой из отвергнутых госпожой нарядов, а Исидора, герцогиня Козуэй, задумалась о том, в каком платье ее предпочтет увидеть муж: в бархатном рубиновом с глубоким декольте или в открытом, небесно-голубого цвета, с небольшим шлейфом.

Ей было бы проще принять решение, если бы она наконец-то познакомилась с мужем, о котором шла речь.

— Ваша светлость выглядели великолепно в белом блестящем шелке, — промолвила горничная. Судя по всему, она уже начинала терять терпение от возни со всеми этими крохотными пуговками и крючочками, с нижними юбками и кринолинами, которые приходилось менять при каждом переодевании.

— Все было бы не столь сложно, если бы мне, как и Еве, пришлось иметь дело всего с несколькими виноградными лозами, — сказала Исидора. — Хотя мое замужество едва ли можно назвать райским.

Люсиль закатила глаза: невыносимо было выслушивать философские рассуждения госпожи о замужестве.

Не то чтобы портновские возможности Евы были ограничены, но они с Адамом отправились в дикую местность. А вот она, Исидора, выманила своего мужа, герцога Козуэя, из дикой Экваториальной Африки. Однако судя по записке, в которой он сообщал, что приедет вечером, герцог был раздражен не меньше Адама. Мужчины никогда не любили получать наставления.

Может, ей стоит надеть бледно-желтое платье — то, что вышито цветочными лепестками. Такой наряд действует на мужчин обезоруживающе, подчеркивая женскую хрупкость.

Исидора снова взяла его в руки и, приложив к груди, посмотрела на свое отражение в зеркале. Не важно, что покорность никогда не была ее главной добродетелью: в этом платье она будет выглядеть послушной скромницей. Хотя бы некоторое время.

— Отличный выбор, ваша светлость, — с энтузиазмом проговорила Люсиль. — Вы в нем очень хороши. Выглядите как свежее масло.

Платье было отделано тонкими кружевами и светлыми лентами.

— К волосам мы приколем цветы, — продолжала горничная. — Или мелкие жемчужинки. Можно даже добавить немного кружев на лиф.

Скрывать бюст — это уже чрезмерная скромность, подумала Исидора.

— Жемчужинки? — с сомнением переспросила она.

— Ну да, — кивнула Люсиль. — А еще вы могли бы взять в руки маленький молитвенник вашей матери — ну тот, что украшен кружевами.

— Молитвенник?! Ты хочешь, чтобы я спустилась вниз с молитвенником? Люсиль, ты забыла, что мы собираемся на домашний вечер, пользующийся самой дурной славой во всей Англии? Без сомнения, среди гостей лорда Стрейнджа нет ни одного, у кого вообще есть с собой молитвенник. Кроме меня, разумеется.

— У ее светлости герцогини Берроу есть молитвенник, — заметила Люсиль.

— Знаешь, Гарриет приехала на этот вечер инкогнито, да еще и переодевшись в мужчину, — возмутилась Исидора. — Так что я сильно сомневаюсь, что она станет расхаживать по дому с молитвенником в руках.

— Но книга придаст вам добродетельный вид, — упрямо стояла на своем горничная.

— Она придаст мне вид жены викария, — заявила Исидора, бросая платье на кучу остальных туалетов.

— Вы встречаетесь с его светлостью в первый раз. Не захотите же вы выглядеть так, будто часто бываете в гостях у лорда Стрейнджа. А в этом платье вы походите на дебютантку, — добавила Люсиль, явно считая, что задела нужную струну в душе своей госпожи.

Это решило дело. Исидора не собиралась надевать ни желтое платье, ни жемчуг. Никакая она не дебютантка: ей двадцать три года, и даже несмотря на то что она должна впервые увидеть своего мужа, они женаты уже одиннадцать лет. Они вступили в брак по доверенности, но Козуэй не счел нужным вернуться, когда ей исполнилось шестнадцать, восемнадцать и даже двадцать. И он не имеет права ждать, что она будет выглядеть как дебютантка. Должен же он представлять себе, что это такое — становиться все старше и старше, когда твои друзья то и дело женятся и заводят детей. Даже странно, что она не высохла, как яблоко.

Чудовищная мысль. Вдруг он решил, что она и в самом деле похожа на высохшее яблоко? К тому же она намного старше дебютанток, которые только начинают выходить в свет.

Подумав об этом, Исидора приосанилась. Долгие годы она играла роль покорной жены, берегла репутацию и ждала возвращения мужа. Да что там ждала — изнывала по встрече с ним, если уж говорить правду самой себе. Но что заставило Козуэя наконец-то отправиться домой? Неужели он внезапно вспомнил, что они никогда не виделись? Нет. Действовать его заставила новость о том, что его жена собралась на домашнюю вечеринку, прославившуюся скорее дебошами, чем лимонными пирожными. Ей уже давно следовало забыть о своей репутации, и тогда он радостно выбежал бы из джунглей и помчался бы за ней, как собачка на поводке.

— Серебро и бриллианты, — решительно проговорила она.

— Ваша светлость! — воскликнула горничная, всплеснув руками. — Если уж вы не намереваетесь надевать желтое платье, выберите такое, в котором есть хотя бы намек на скромность.

— Нет! — отрезала Исидора. Она твердо приняла решение. — Тебе известно, что именно его светлость написал мне, Люсиль?

— Нет, конечно, ваша светлость. — Люсиль осторожно перекладывала целую кучу сияющего шелка и атласа, разыскивая самый скандальный туалет госпожи. Тот самый, который Исидора надевала очень редко, потому что первое же ее появление в нем закончилось неожиданной дуэлью между двумя французами, настолько потерявшими голову, что они учинили драку прямо на мостовой перед Версальским дворцом.

— В письме говорится, — промолвила Исидора, разворачивая листок почтовой бумаги, который ей принесли несколько часов назад, — что… Ага, вот: «Я обнаружил, что у меня кое-что пропало». И еще он добавил таинственный комментарий, который, надеюсь, намекает на его скорый приезд: «Сегодня вечером».

Недоуменно заморгав, Люсиль подняла голову.

— Что? — переспросила она.

— По-моему, муж считает, что я — это пропавшее тело. Возможно, он полагает, что слишком хлопотно ехать из Лондона, чтобы забрать меня с вечера у лорда Стрейнджа. Возможно, он думает, что я буду ждать у причала, когда подплывет его лодка. Возможно, он уверен, что я стою и жду его там на одном месте долгие годы, а из моих глаз катятся и катятся слезы!

У Люсиль был типично французский трезвый ум, а потому она не обратила внимания на истеричные нотки в голосе Исидоры. Горничная выпрямилась, держа в руках пышный роскошный ворох светло-серебристого шелка, в котором сверкали крохотные бриллиантики.

— Хотите, чтобы я и вашу прическу украсила бриллиантами? — спросила она.

Это платье так плотно облегало фигуру Исидоры, что она могла надеть самый маленький корсет, скроенный так, чтобы увеличивать ее грудь, а талию делать еще тоньше. Платье шила личная портниха королевы Марии Антуанетты, и предполагалось, что, облачившись в это великолепие, его обладательница удостоит своим вниманием зеркальные залы Версаля, с которыми дымные коридоры резиденции лорда Стрейнджа имели весьма отдаленное сходство. Не говоря уже о том, что ей придется толкаться там среди самой разнообразной публики, в которой будут и герцоги, и фокусники. И все же…

— Да, — сказала она. — Конечно, к концу вечера я могу потерять несколько бриллиантов. Но я хочу, чтобы муж понял, что я не какая-нибудь заблудшая бессловесная овца, которую можно просто забросить в экипаж и отвезти в Лондон.