Не успела она как следует приспособиться к кабинету Рассела, которого всегда считала слишком трудным в общении, как его правительство потерпело поражение и ушло в отставку. Удрученная перспективой иметь дело с консервативным кабинетом лорда Дерби, королева поначалу отказалась принять отставку Рассела, а когда ее все же убедили в том, что другого выхода у нее просто нет, она расстроилась и стала ворчать, что эти ужасные перемены в правительстве являются для нее самым серьезным испытанием. Собственно говоря, настоящим бедствием для королевы были не сами консерваторы, а их лидер Бенджамин Дизраэли, которого принц Альберт когда-то описал как человека, «не обладающего ни единым признаком истинного джентльмена». Правда, в то время Дизраэли был только канцлером казначейства и не играл сколько-нибудь видной роли в политике. Позже принц Альберт заметно изменил свое мнение о Бенджамине Дизраэли и перестал считать его «беспринципным, нечестивым, беспокойным и лишенным даже внешней респектабельности». Дизраэли действительно немало сделал для ее покойного мужа, а его личное знакомство с принцем-консортом, как он по секрету признался королеве, стало для него «единственным благоприятным моментом во всей жизни». По его мнению, принц Альберт был «редким человеком, который полностью реализовал свой главный идеал... В нем было удивительное сочетание мужского изящества, человеческой простоты и величавого благородства, и все это поразительным образом сочеталось с уникальным интеллектом, напоминающим интеллект древнегреческих мудрецов Аттики».
Мистер Дизраэли решительно выступил в поддержку идеи создания мемориала принца Альберта, а потом, когда стал министром финансов и лидером палаты общин при правительстве лорда Дерби, поразил королеву своими парламентскими отчетами, которые она читала с огромным удовольствием, восхищаясь ясностью и четкостью его формулировок. И вместе с тем это был довольно странный человек, как, впрочем, и его супруга. Королева понимала, что он предан ей лично и институту британской монархии, но всегда чувствовала себя неуверенно в его присутствии. Это отношение к нему ей вскоре пришлось изменить.
После отставки кабинета лорда Дерби в феврале 1868 г. новым премьер-министром страны был назначен Бенджамин Дизраэли. По мнению королевы, произошел необыкновенный взлет человека, вышедшего из «низов общества». Откровенно говоря, Дизраэли вряд ли можно было причислять к людям «из низов». Его отец был известным и весьма преуспевающим писателем, а мать происходила из одного древнего еврейского рода. И все же можно согласиться с тем, что для представителя такой семьи высокий пост премьер-министра был, несомненно, выдающимся достижением. Сам Дизраэли со свойственным ему юмором отмечал, что он наконец-то достиг самого «грязного и скользкого полюса», поскольку долгие годы был аутсайдером в своей партии и даже не мечтал о самом высоком месте в ее сложной иерархии. От остальной массы консерваторов его отделяли не только национальность, образ жизни, привычки и манеры поведения, но и в значительной мере полученное им образование. Кроме лорд-канцлера Челмсфорда, который окончил навигационную школу в Госпорте, Дизраэли был единственным членом кабинета министров, который не посещал такие знаменитые учебные заведения, как Рагби (два министра), Шрусбери (один министр) и Итон (все остальные девять).
С самого начала своего правления Бенджамин Дизраэли поразил королеву прекрасным знанием литературного языка, искусной фразой, хорошо отработанными жестами, утонченными комплиментами, — словом, всем тем, чего она была лишена в течение последнего времени. Позже он так ответил одному коллеге, который спросил его, как нужно вести себя с королевой: «Прежде всего необходимо помнить, что она женщина». Сам он никогда не забывал об этом и напоминал королеве при каждом удобном случае. И она отвечала ему тем же, присылая на День святого Валентина открытки с изображением сидящего на облаках херувима.
«Нынешний премьер-министр, несомненно, справится со своими обязанностями, — не без удовлетворения писала королева кронпринцессе. — И наверняка будет вполне лояльным по отношению ко мне, стараясь угодить во всем». «Он очень необычный человек... не похожий на остальных, правда, с характерными еврейскими чертами — черными глазами, черными бровями и черными вьющимися локонами. Конечно, его внешний вид не назовешь слишком привлекательным, однако во всем остальном он просто великолепен. У него очень мягкие и вежливые манеры, чрезвычайно острый и богатый язык, он необыкновенно умен и сообразителен, на редкость чувствителен и, что самое главное, обладает поэтической натурой. Словом, он полон поэзии, романтики и рыцарского благородства. Когда он опускается на колени, чтобы поцеловать мою руку, которую всегда держит обеими руками, то обычно говорит: «С любящей лояльностью и преданностью».
А сам Бенджамин Дизраэли убеждал королеву, что считает главной задачей «как можно скорее осуществить передачу дел и приступить к выполнению своих обязанностей». Конечно, в «малых и несущественных» делах он обещал действовать самостоятельно и не тревожить королеву без надобности, но во всех серьезных и крупных начинаниях он намерен полагаться на помощь и поддержку ее величества. «Вся жизнь вашего величества, — подобострастно говорил Дизраэли, — прошла в постоянном контакте с великими людьми и характеризуется глубоким знанием принципов и методов ведения государственных дел. Даже если ваше величество не одарены всеми талантами и способностями, что, разумеется, не соответствует действительности, огромный жизненный опыт и редкие познания в области государственного управления дают вашему величеству громадные преимущества перед всеми остальными, не исключая, конечно, и членов правительства. Ваше величество может позволить себе такие суждения, соперничать с которыми вправе лишь немногие ныне живущие люди и, вероятно, никто из живущих монархов» [46].
Сам Дизраэли неоднократно признавался, что обожает королеву и не ограничивает себя в средствах выражения своего восхищения. Так, например, когда он получил из Виндзора коробку первоцветов, сказал королеве, что «их неземная красота была взлелеяна щедрой и доброй рукой, которая про» лила на него все цветущее сокровище весны». «Вы слышали, наверное, что многие люди называют меня льстецом, — говорил он Мэттью Арнольду, — и это истинная правда. Лесть нравится всем, а когда вы приходите к королеве, то просто обязаны поднести эту лесть на блюдечке».
При этом Дизраэли знал о врожденной проницательности королевы и с каждым разом ценил это ее качество все больше и больше. Иначе говоря, допуская некоторую лесть и даже легкий флирт с королевой, он тем не менее всегда относился к ней так, как и ко всем женщинам, которые ему по-настоящему нравились. Сочиняя ей длинные, изящные и в высшей степени информативные послания, которые приводили королеву в восторг, он скорее удовлетворял ее любопытство, чем просто исполнял свой служебный долг премьер-министра.
Послания Дизраэли действительно доставляли королеве массу удовольствия. Однажды она сказала леди Огасте Стэнли, что «еще никогда в жизни не получала таких теплых и интересных писем» и что раньше она «практически ничего не знала о своей стране». «Ни один премьер-министр, — писала она, — начиная с Роберта Пиля (за исключением, разумеется, бедного лорда Абердина), никогда не проявлял такого неподдельного интереса к моим личным делам, не демонстрировал искреннюю заботу о моем положении и не выражал такого уважения к моей личности, как он».
Разумеется, были некоторые вещи, которые Дизраэли предпочитал королеве не сообщать, но премьер-министр всегда старался создать впечатление, что королева является главным действующим политиком в стране и вполне заслуживает того, чтобы с ней консультировались по многим вопросам внешней политики и внутренней жизни страны. А вне ее пристального внимания оставались лишь самые мелкие вопросы, которыми он старался не донимать и без того загруженную работой королеву. Так, например, предложив королеве посвятить герцога Атолльского в рыцари ордена Чертополоха, Дизраэли написал королеве следующее: «Ваше Величество может судить об этом более весомо, чем я. Если говорить откровенно, то сейчас есть лишь несколько специфических вопросов, в которых я разбираюсь более компетентно, чем Ваше Величество, да и то только потому, что занимаюсь ими каждый божий день». «Я никогда не отрицаю, — сказал он однажды, объясняя свою методику выстраивания нормальных отношений с королевой, — никогда не спорю, никогда не противоречу и всегда кое-что забываю».
