«Я чувствовала себя так, будто снова выхожу замуж, только еще больше нервничала».

«Я должна сразу же записать, что произошло, .что я при этом чувствую и как я благодарна Богу за один из самых счастливых дней в моей жизни», — записала королева в дневнике 29 сентября 1855 г., когда находилась в своей летней резиденции Балморал, вернувшись незадолго до этого из Парижа. В течение нескольких дней она с нетерпением ожидала новостей, которые взволновали ее больше, чем что бы то ни было за последние годы. В начале месяца прусский принц Фридрих Вильгельм обратился к принцу Альберту с вопросом, не может ли он сделать предложение старшей дочери королевы — принцессе Виктории. А королева все эти дни ужасно переживала, что принц может передумать, не решиться на это предложение или обнаружить, что принцесса Виктория недостаточно привлекательна для него. Как заметил лорд Кларендон, королева «всегда находила у старшей дочери массу недостатков и считала ее некрасивой, слишком крупной и чересчур грубой».

Принц Альберт без колебаний дал свое согласие на помолвку прусского принца с собственной дочерью. Испытывая недоверие к Франции, он всегда отдавал предпочтение германским государствам и был абсолютно уверен, что скоро наступит время, когда все они объединятся и создадут могущественное либеральное государство во главе с Пруссией. Кроме того, принц Фридрих, или просто Фриц — так называли его члены семьи, — был приятным, добродушным молодым человеком и к тому же, как отмечала королева, «хорошо воспитанным и добропорядочным». Более того, он был высок, красив, прекрасно сложен и физически крепок. Разумеется, Вики могла выйти за него замуж, только когда ей исполнится по крайней мере семнадцать лет, то есть года через три, не раньше, но отказываться от помолвки сейчас было бы непростительной глупостью. Принцу Фридриху было двадцать четыре года, и он был готов терпеливо ждать того времени, покуда сможет жениться на принцессе, хотя впервые увидел ее, когда ей не исполнилось и десяти лет.

Находясь в Балморале осенью 1855 г., он официально объявил родителям принцессы Виктории о своем желании просить ее руки и добавил, что всегда мечтал стать членом их семьи, женившись на «милой, очаровательной, умной и доброжелательной» старшей дочери. От избытка нахлынувших на нее эмоций королева пожала руку принцу Фридриху, а ее муж тут же заверил его, что они с «превеликой радостью» отдадут ему свою дочь.

На тот момент они решили, что никаких публичных заявлений делать не стоит, этот договор остался между ними, и только некоторые члены их семей знали о предстоящей помолвке. Об этом не были извещены даже члены правительства, кроме, разумеется, лорда Пальмерстона и министра иностранных дел лорда Кларендона. Оба они, кстати сказать, горячо одобряли этот союз и считали, что он будет чрезвычайно полезным и «важным с политической точки зрения». Однако когда помолвка получила широкую огласку, большинство лондонских газет и журналов с ними не согласились. Тогда многие писали, что Пруссия, являясь относительно незначительной политической силой в Европе, и в особенности Гогенцоллерны — представители одной из самых ничтожных германских династий — не могут быть достойными претендентами на руку и сердце британской принцессы. Более того, высказывались опасения, что Пруссия имеет слишком близкие связи с соседней Россией и не проявляла ранее никаких симпатий к Великобритании из-за Крымской войны. Иначе говоря, принцесса Виктория вполне могла оказаться в двусмысленном положении, когда верность и преданность мужу означали бы предательство по отношению к Англии. Журнал «Панч» даже написал о птице дурного предзнаменования — «очень подозрительном орле», который расправил крылья над резиденцией Балморал и уже нацелился на семейное гнездышко ее величества.

Однако орел этот не набросился на семью королевы, а лишь кружил над ней и осторожно присматривался к ситуации. Во время прогулки на пони Фриц поднял с земли белое перо, протянул его принцессе и сказал, что это добрый знак. После этого он наконец-то объяснился в любви к принцессе. «Он стал рассказывать ей про Германию, — доложили королеве, — и выразил надежду, что она приедет туда и останется там... Принцесса ответила, что с удовольствием побывает в Германии и побудет там целый год. Фриц прервал ее и быстро добавил, что он имел в виду приехать навсегда, а не только на год. Принцесса густо покраснела, а Фриц поспешил заверить, что не хотел сказать ничего такого, что могло бы расстроить ее. Принцесса еще больше покраснела и произнесла: «О нет, нет!» После этого Фриц сказал, что мог бы поговорить с ее родителями, но принцесса решила сделать это сама. Фриц крепко пожал ей руку со словами, что это был самый счастливый день в его жизни».

Когда Вики присоединилась к родителям, Фриц, по словам королевы, «радостно подмигнул мне, давая понять, что он сообщил Вики что-то чрезвычайно важное, и это вызвало у меня чувство волнения и даже нервозности». А позже, уже находясь в комнате старшей дочери, королева спросила ее, испытывает ли она такие же чувства к принцу, которые испытывает он по отношению к ней. «О да! — без колебаний ответила принцесса и просияла от счастья. — Мне очень нравится принц».

После этого к ним вошел принц Альберт и сообщил, что принц находится в своей комнате. Королева повела принцессу к нему. Вики заметно нервничала, но это не помешало ей дать свое твердое согласие на предложение. «Принц дважды поцеловал ее руку, — продолжала вспоминать королева, — а она бросилась в его объятия и поцеловала его: Никогда раньше я не видела такой милой и сердечной пары... А ведь это была их первая в жизни любовь! Конечно, Вики была очень юной, но вела себя вполне серьезно и выглядела лет на восемнадцать... Видеть счастье этих двух молодых людей и быть свидетелем их несказанной радости — что может быть более приятным и радостным для родителей? Для меня это было самое большое счастье, которого я могла только ждать в своей жизни».

В сентябре, когда королевская семья все еще находилась в Балморале, пришла срочная телеграмма от генерала Симпсона, который принял на себя командование британскими войсками в Крыму после трагической гибели лорда Раглана. В депеше сообщалось, что «Севастополь находится в руках союзников».

«Альберт сказал, что они должны немедленно отправиться к огромной пирамиде из камней и зажечь там ритуальный костер, символизирующий победу над врагом. Эту пирамиду и дрова для костра они подготовили еще в прошлом году, когда получили ложное сообщение о падении этого города. С тех пор все это находилось во дворе и ждало своего логического завершения... Через несколько минут Альберт, а вместе с ним все джентльмены, а также все слуги и придворные, к которым вскоре присоединились и многие жители деревни, направились к каменной пирамиде, взобрались на ее вершину и зажгли костер. А мы стояли внизу и с восторгом наблюдали за всем происходящим. Генералы дружно аплодировали и что-то кричали в честь британской армии. Когда костер разгорелся, все стали бегать и прыгать вокруг него, пританцовывая и выкрикивая патриотические лозунги... Альберт спустился вниз и сказал, что эта сцена напоминает ему «настоящий шабаш ведьм» и что он испытал неописуемое чувство волнения и радости по поводу победы. Все присутствующие стали пить виски за здоровье друг друга и вообще пребывали в состоянии неописуемого экстаза».

Однако это была победа не союзников, а исключительно французской армии. Британские солдаты, испытав невиданные лишения и потрепав себе нервы на подступах к городу, остановились у подножия кургана, окопались там и решительно отказались переходить в наступление под ожесточенным огнем противника. А французские войска, потери которых были в три раза больше, собрались с силами и захватили знаменитый Малахов редут, после чего русское командование приняло нелегкое для себя решение оставить Севастополь, который к тому времени превратился в руины.