«Я в таком ужасном горе, так как потеряла не только своего лучшего и наиболее преданного слугу, но и своего лучшего и наиболее преданного друга».

Однажды утром в марте 1883 г., вскоре после того, как так называемый шотландский поэт Родерик Маклин совершил покушение на королеву, Джон Браун проснулся в Виндзорском дворце с высокой температурой, опухшим лицом и ужасной головной болью, что указывало на рецидив рожистого воспаления, которое неоднократно мучило его в прошлом. По слухам, он «целый день провел в беспомощном состоянии» и лечился от простуды, которую подхватил на холодном ветру во время доставки срочного сообщения королевы леди Флоренс Дикси. Как вспоминал позже доктор Рид, леди Дикси пожаловалась королеве, что подверглась нападению двоих мужчин, возможно, фениев, которые переоделись в женское платье и попытались ограбить ее или даже убить. А спасло ее неожиданное появление ее любимого и грозного сенбернара.

Прошло несколько дней, и мистер Браун, который провел все это время в поисках предполагаемых фениев или хотя бы... каких-нибудь намеков на них, окончательно слег и уже не вставал с постели. 26 марта доктор Рид отметил значительное ухудшение его состояния и к тому же констатировал наступление белой горячки. Разумеется, королеве никто не сказал ни слова, и она понятия не имела о том, в каком тяжелом состоянии находится ее любимый слуга. Правда, она в любом случае не смогла бы навестить своего друга, так как незадолго до этого упала с лестницы и к тому же была прикована к постели острым приступом ревматизма, отчего не спала уже несколько дней. «Королева прикована к дивану, — писал доктор Рид своей матери, — и часто нуждается в моей помощи». Правда, при этом она могла слегка передвигаться по своей комнате, но только опираясь на руку доктора. Но по лестнице ей было никак не подняться.

27 марта доктор Рид сообщил матери, что уже не сомневается в том, что мистер Браун долго не протянет. А к тому времени королева поправилась настолько, что, узнав о случившемся, «впала в состояние страшной депрессии от неминуемой смерти Брауна». Джон Браун действительно умер в ту же ночь. Первым о смерти любимого слуги сообщил королеве принц Леопольд, которому было «очень жаль мать, но совсем не жаль покойного». Королева, по ее же собственным словам, была в шоке и долго не могла прийти в себя. Поддерживаемая принцессой Беатрисой, она с трудом поковыляла к Кларенс-Тауэру, где в течение шести дней находилось тело покойного, и приложила немало усилий, чтобы подняться по лестнице и с отсутствующим видом принять участие в отпевании любимого слуги. На его гроб были положены букеты белых цветов и мирта, а после этого гроб с телом покойного был захоронен в Крети с надписью: «От лучшего и наиболее преданного друга. Королева и императрица Виктория».

«Я потеряла лучшего и самого дорогого друга, которого никто в этом мире заменить не может, — писала она внуку принцу Георгу Уэльскому. — Никогда не забывай лучшего и самого преданного друга твоей бедной бабушки». «Он стал моим лучшим и самым верным другом», — повторила она то же самое в письме священникам Крети. «Плачь вместе со мной, — обратилась она к невестке Джона Брауна, — так как мы потеряли самого верного, самого дорогого для нас человека. Мое горе неизбывно и безгранично, и я не знаю, как можно вынести это. Я даже поверить не могу, что это случилось... Дорогой, милый Джон, мой лучший друг, которому я могла доверить все свои тайны и все свои помыслы, который всегда защищал меня. У тебя есть муж, твой помощник и защитник, а у меня теперь не осталось никого».

Нечто подобное королева писала и своей старшей дочери: «Я чувствую себя несчастной и убитой горем. Он так рьяно защищал меня, что я всегда ощущала себя в полной безопасности! А теперь это ушло в прошлое, и снова все стало для меня непрочным и непостоянным... Для меня это шок, удар, пустота, постоянное отсутствие рядом со мной надежного и верного друга и помощника... Это несчастье поразило меня в самое сердце... Исполнилась воля Господня, но я уже никогда не стану прежней».

А младшей внучке она сказала, что Браун «в течение восемнадцати с половиной лет не оставлял ее ни на минуту», «Друзья покидают меня», — писала она Теннисону, который преподнес ей знаменитые строчки, начертанные на постаменте памятника Брауну, который создал Джозеф Бём:

Друг больший, чем слуга, лояльный, добрый, милый!

Он исполнял свой долг до самой до могилы.

«Один за другим уходят от меня те, кого я больше всего любила и на помощь которых всегда могла рассчитывать, — жаловалась внучке королева. — И вот теперь я потеряла еще одного друга, который был самым преданным и самым верным из всех! Он не думал ни о ком другом, кроме меня, ни о чем, кроме моего спокойствия, моего комфорта, моей безопасности и моего счастья... Он стал частью моей жизни». Даже в письмах к своим внучкам она не могла не выразить всю горечь постигшей ее утраты. «Я в таком ужасном горе, так как потеряла не только своего лучшего и наиболее преданного, слугу, — писала она принцессе Виктории Гессенской, — но и своего лучшего и наиболее преданного друга. Сейчас я очень одинока и несчастна. После смерти вашего дедушки я потеряла многих близких людей, но эта утрата стала для меня самой болезненной, так как он был моей опорой в жизни, самым преданным слугой и самым доверенным другом... Мне ужасно не хватает его... Без моего верного и преданного мистера Брауна я чувствую себя брошенной на произвол судьбы, и это ужасно угнетает и подавляет меня, лишая всех радостей жизни».

Подобные настроения высказывались практически во всех письмах королевы того времени. Она неизменно подчеркивала, что унесет это горе с собой в могилу [71]. Она бережно хранила все полученные от разных людей письма с выражением искреннего соболезнования по поводу смерти слуги и часто перечитывала их в последние годы жизни. Она приказала оставить в неприкосновенности комнату Джона Брауна в Кларенс-Тауэре, а на его подушку каждый день класть свежие цветы. Кроме того, королева распорядилась соорудить мемориалы в его память, которые, как и памятник в Балморале, напоминали бы всем о его преданной службе и добропорядочной жизни. Так, например, в Осборне установили гранитную скамью с высеченными на ней строчками из стихов Байрона, а в самом доме повесили огромную картину немецкого художника Карла Зона [72].

Соболезнование по поводу кончины Джона Брауна было опубликовано в придворном бюллетене «Корт циркуляре». Причем этот некролог было в пять раз длиннее, чем аналогичное соболезнование, составленное королевой в память о Бенджамине Дизраэли — другом своем «верном и преданном друге». А на стене мавзолея во Фрогморе была прикреплена бронзовая табличка с неправильно написанным словом «insribed», которое так и не было исправлено в последующие годы. Кстати сказать, это единственный случай, когда в этом мавзолее увековечили память человека, который не был членом королевской семьи. Более того, королева раздала своим придворным самые разнообразные памятки о Джоне Брауне, которые отнюдь не пользовались большой популярностью. К примеру, доктору Риду королева подарила медальон с изображением Брауна. Каждый год королева посещала могилу своего фаворита и возлагала свежие цветы, а потом, к ужасу всех придворных, решила издать биографию Джона Брауна и поручила это дело сэру Теодору Мартину, который уже написал к этому времени пятый том биографии принца Альберта, изданный в 1880 г.

Сэр Теодор отклонил предложение королевы на том весьма неубедительном основании, что у него заболела жена, но королева не расстроилась из-за этого и сама написала историю жизни мистера Брауна, правда, не без помощи мисс Мари Макгрегор. Первую часть воспоминаний она отослала для правки Генри Понсонби и объяснила свои намерения опубликовать книгу желанием показать, что Джон Браун был для нее не просто слугой, а кем-то большим. Понсонби остался недоволен содержанием ее рукописи, но при этом решительно отказался быть литературным критиком своей госпожи и посоветовал ее величеству обратиться к более сведущему в этой области человеку.