Панихида, по словам Рэндалла Дэвидсона, была настолько трогательной, что выразить ее словами просто невозможно. После отпевания все приглашенные прошли мимо гроба с телом королевы и простились с ней в последний раз, причем ее гроб стоял рядом с гробом принца Альберта. Первым попрощался с матерью король, который не просто прошел мимо, а опустился перед ним на колени. Вслед за ним прошла королева, держа за руку принца Эдуарда. Она тоже опустилась на колени перед гробом королевы, а маленький принц настолько испугался, что королю пришлось деликатно намекнуть ему на соблюдение привычного ритуала. Так они и стояли втроем на коленях перед гробом великой королевы, пока не настал черед остальных присутствующих. Эту картину просто невозможно забыть. Когда они встали на ноги и медленно удалились, к гробу подошел германский кайзер, который опустился на колено, а за ним вскоре последовали все остальные. Последними к гробу королевы были допущены самые близкие придворные, получившие приглашение на траурную церемонию. Когда все стали выходить из церкви, неожиданно полил дождь.
Лорду Эшеру поручили позаботиться о памятнике для королевы из белого камня, которую сделал барон Марочетти в то же самое время, что и памятник принцу Альберту. Это была последняя работа известного скульптора, которую королева одобрила еще за год до своей кончины, но которую «так никто и не видел до последнего момента. После долгих расспросов и уточнений старый скульптор с трудом вспомнил, что в 1865 г. эта скульптура была замурована в подвале Виндзорского дворца. Рабочие быстро разобрали кирпичную кладку и обнаружили ее за стеной».
Белоснежная фигура королевы была установлена, как она и пожелала, рядом со скорбной фигурой супруга, принца Альберта. Его взгляд устремлен вперед, на мозаику мавзолея перед входом, а ее молодое лицо повернуто к нему, человеку, которого она так любила при жизни.
В день смерти королевы известный писатель Генри Джеймс вышел из Реформистского клуба, что на Пэлл-Мэлл-стрит. Все окрестности вокруг него вдруг показались какими-то слишком «странными и невообразимыми». Прохожие говорили приглушенным тоном, будто испуганные каким-то страшным событием, и все это произвело на него столь глубокое впечатление, что он еще очень долго не мог забыть этот день. Конечно, ему не сразу удалось оценить обстановку, так как он следовал своим привычным маршрутом и поначалу просто не обратил внимания на происходящее. И только потом узнал о том, что в мир иной отошла старая вдова, «которая бросила свой огромный вес на чашу весов всеобщего добра и достоинства».
А потом в своих многочисленных письмах к приятелям по клубу он «продолжал изливать свои эмоции», признавая, что смерть этой «храброй старой женщины» с ее «старомодной порядочностью» знаменует собой окончание целой эпохи в истории страны. Иначе говоря, она стала «самым существенным символом» данной эпохи. «Я глубоко скорблю по тому среднему классу, который чувствовал материнскую заботу своей королевы и согревался теплом ее горячего сердца, «упрятанного под большой и толстой, шотландского покроя шалью», биение которого слышалось в самых отдаленных уголках страны». Именно это сердце предотвратило своим бешеным ритмом «всевозможные столкновения и конфликты».
Вместе с многотысячной толпой на улицах Лондона Джеймс смотрел в будущее с оптимизмом. Он был уверен, что новый король уже произвел самое благоприятное впечатление на публику, а так называемая викторианская эпоха уходит в прошлое со всеми своими достоинствами и недостатками. Что же касается будущего, или «Speriamo», то, по выражению Генри Джеймса, теперь остается лишь надеяться на лучшее.
