Королева Виктория также испытывала некоторое облегчение из-за рождения принца Уэльского, однако это событие так и не восстановило ее прежнее ощущение радости и беззаботности. И хотя принц, которого поначалу называли «мальчиком», а потом — просто Берти, родился здоровым, королеву не покидал страх, что со временем он станет болеть, как это случилось с принцессой Викторией. Она тоже родилась здоровой и крепкой, а потом превратилась в бледную и исхудавшую девочку, здоровье которой вызывало у родителей серьезное беспокойство. Именно в этот момент и произошла первая серьезная ссора в королевском семействе.
Причиной этой ссоры стала баронесса Лецен, которая давно уже опасалась, что растущая любовь королевы к мужу и привычка во всем полагаться на его помощь самым серьезным образом подрывает ее влияние при дворе. Разумеется, вокруг баронессы были люди, которые считали ее довольно интересной и умной женщиной. Среди них можно назвать прежде всего Чарльза Гревилла, леди Литтлтон, а поначалу и барона Штокмара. Конечно, не было никаких сомнений в том, что баронесса глубоко предана королеве и не мыслила своей жизни без служения ей. Это было зафиксировано даже в дневнике королевы, которая вела его с раннего детства. Однако самые теплые отзывы о баронессе Лецен относятся к кенсингтонскому периоду жизни Виктории, а после коронации и замужества тон этих отзывов стало более сдержанным.
Баронесса Лецен прекрасно понимала, в чем источник столь печальных для нее перемен, и сильно ревновала Викторию к мужу, не без оснований полагая, что тот настраивает жену против нее. Она по-прежнему считала, что «только она одна может заботиться о королеве надлежащим образом, как делала это в прошлом». А многие представители партии тори думали, что она оказывает дурное влияние на королеву своими симпатиями к партии вигов и весьма презрительным отношением к принцу Альберту. Кроме того, многие тори подозревали баронессу в нечистоплотности и решили, что она не должна иметь беспрепятственный доступ к финансам королевского двора. При этом все противники баронессы часто повторяли, что та провоцирует постоянные скандалы, распускает сплетни и вообще преувеличивает даже самые незначительные ошибки принца Альберта. Словом, как утверждал Джордж Энсон, баронесса использует любую возможность, чтобы подорвать влияние принца на Викторию, и «готова на все ради спасения королевы». И пока баронесса остается при дворе, заключает Энсон, «мы всегда будем подвержены различного рода скандалам и конфликтам».
Джордж Энсон написал меморандум на имя королевы о своей беседе с баронессой, которая состоялась 21 июня 1842 г. В тот день он отправился к баронессе Лецен, чтобы поговорить с ней об одном неуравновешенном армейском офицере, который сделал официальное заявление о своей любви к королеве. Баронесса сообщила об этом лорду-гофмейстеру, но при этом наотрез отказалась доложить принцу Альберту, на чем настаивал Энсон. Поведение принца, заявила баронесса с «возмущением и негодованием», «делает невозможным для нее любое общение с ним. Он обращается к ней с крайне непозволительным тоном, а она считает себя слишком гордой и независимой, чтобы терпеливо сносить все его упреки... Однажды он уже потребовал, чтобы она покинула королевский дворец, на что баронесса ответила, что принц не имеет никакого права выдворять ее из королевского дома».
Лорд Мельбурн согласился с ней по этому поводу. Принц действительно «не имеет никакого права требовать такой жертвы. А если он станет настаивать на этом и даже пригрозит, что сам уйдет из дома, если в нем останется баронесса Лецен, то королева вполне может ответить, что ему придется подумать о возможности жить без нее».
Принц Альберт был вне себя от ярости. Скандал разрастался с каждым днем, и он уже не мог сносить все выходки этой «сумасшедшей и тупой интриганки», которая, по его мнению, «обезумела от жажды власти» и «считает себя полубогом, а всех тех, кто с ней не согласен, — преступниками». А королева Виктория, продолжал жаловаться принц Альберт барону Штокмару, которая «по всем другим вопросам демонстрирует здравый смысл и справедливость, просто не видит всего этого, поскольку никогда не находилась вдали от баронессы Лецен и, как всякая прилежная ученица, привыкла относиться к своей гувернантке как к какому-то пророку с непогрешимыми взглядами на жизнь. Кроме того, некий несчастный жизненный опыт, который они вместе обрели в Кенсингтонском дворце, до сих пор крепко связывает их воедино, и баронессе удалось убедить королеву в том, что всем своим замечательным качествам она обязана прежде всего ей... И нет никакой надежды на то, что наступит хоть какое-то улучшение, пока королева будет иметь возможность ежедневно видеть баронессу. А без нее королева станет намного счастливее и спокойнее».
Все эти споры так или иначе затронули и нянечек принцессы, которых баронесса Лецен держала под своим жестким контролем. А принц Альберт был абсолютно убежден, что все нянечки, а также врач являются совершенно некомпетентными людьми, в результате чего их дочь постоянно болеет и находится на грани физического истощения. Однажды он уже пытался поговорить с нянечками на этот счет, однако они его не послушали. «Это действительно ужасно», — пожаловался Альберт королеве, на что та покраснела от гнева и обвинила его в том, что он пытается полностью отстранить мать от воспитания дочери. При этом она закричала, что он может убить свою дочь, если хочет.
Будучи не в силах сдержать ярость, принц Альберт пробормотал, что ему необходимо набраться терпения, и вышел из комнаты. В тот же день он написал весьма пространное письмо королеве и отослал его барону Штокмару, чтобы тот переслал его Виктории в более благоприятный момент. «Доктор Кларк, — говорилось в этом письме, — неправильно обращается с ребенком и отравляет его хлористой ртутью, а ты готова уморить его голодом. Можешь забрать ребенка себе и делать с ним, что захочешь, но если наша дочь умрет, это будет на твоей совести».
«Все наши ссоры и недоразумения, — писал принц Альберт в другом письме барону Штокмару, — проистекают из одного источника. И источник этот кроется в той зловещей личности, которую королева Виктория выбрала себе в качестве единственного верного друга и своего доверенного лица... Виктория слишком вспыльчива и нетерпима по отношению ко мне, чтобы спокойно обсуждать мои проблемы. Она никогда не слушает меня, а просто взрывается от возмущения и набрасывается с упреками и подозрениями и т.д. Таким образом, я вижу перед собой два пути: первый заключается в том, что я просто молчу, стиснув зубы, и ухожу к себе. В этом случае я веду себя как провинившийся школьник, который получил подзатыльник от матери и ушел, вытирая слезы. А второй путь — в более твердом поведении, в результате чего я должен не уходить, а устраивать ей семейные скандалы и решительно отстаивать свою позицию. Тогда скандалы станут совершенно неизбежными, а я их ненавижу, поскольку мне жаль Викторию из-за ее несчастного положения...»
Нет никаких сомнений в том, что все эти семейные неурядицы действительно доставляли королеве Виктории массу неприятностей. Она часто сожалела о том, что допустила грубые выпады в отношении мужа, и пыталась хоть как-то исправить положение. «Я чувствую себя такой одинокой, и у меня так разболелась голова, — жаловалась она барону Штокмару, когда принц Альберт опрометью выскочил из детской комнаты. — Мне кажется, что приснился ужасный сон. Очень надеюсь, что вам удастся хоть как-то успокоить Альберта. Он был вне себя от злости... А я зла держать на него не хочу».
Королева Виктория действительно опасалась, что неожиданные вспышки ярости могут испортить их отношения, но все же надеялась, что со временем это пройдет и им удастся преодолеть все эти трудности. «Во мне действительно часто возникает беспочвенное раздражение, которое... вынуждает, меня говорить грубости Альберту, хотя на самом деле ничего плохого я против него не имела в виду. Мне действительно очень жаль, что я доставляю Альберту много неприятностей, но он не должен все-таки таить на меня злобу... Это чувство несчастья зародилось во мне сразу после замужества и постоянно преследует меня, когда мне плохо... Я часто слышу, что Альберт во всем обвиняет Лецен и считает, что это она с детства приучила меня к дурным поступкам, а мне нужно от нее только одно — чтобы она оставалась в моем доме, чувствовала себя здесь комфортно и иногда виделась со мной... Уверяю вас, что сейчас я вижусь с нею очень редко, да и то лишь в течение нескольких минут. Я спрашиваю ее мнение о своем туалете, и она всегда помогает мне в этом. Альберт почему-то думает, что я встречаюсь с ней, когда не должна... Я говорю вам об этом только потому, что это истинная правда, и вы знаете, что я не представляю иного...»
