«В случае преждевременной смерти королевы, — поспешил не без гордости сообщить своему брату принц Альберт, — и до наступления совершеннолетия законного наследника престола я должен стать регентом королевства, причем без какой бы то ни было опеки со стороны Тайного совета. Надеюсь, ты понимаешь всю важность такого решения и тот отрадный факт; что отныне мое положение в стране станет совершенно другим».

А в следующем месяце, когда в работе парламента был объявлен перерыв, принц Альберт приехал туда вместе с королевой и сидел рядом с ней в Вестминстере. В сентябре его письменный стол был придвинут к ее столу, и они подолгу засиживались в Букингемском дворце и Виндзорском замке. В том же месяце принц Альберт был назначен членом Тайного совета и был избран почетным гражданином Лондона. Кроме того, он выступил со своей первой публичной речью в качестве президента Общества противников рабства. Несмотря на его волнение, речь получилась удачной, а лорд Холланд сообщал позже, что в обществе стало модным хвалить принца Альберта. Того же мнения придерживался и лорд Мельбурн, беседуя с королевой по поводу его возможного регентства. «Три месяца назад они бы ни за что на свете не сделали этого. И все это благодаря его покладистому характеру».

Принц Альберт не без удовольствия сообщал барону Штокмару, что в последнее время его «постоянно обеспечивают интересными газетами», а брату он писал в это же время, что «чрезвычайно доволен поведением Виктории в течение последних нескольких месяцев. За это время у нее только дважды было дурное настроение... И вместе с тем она стала больше доверять мне».

Постоянным источником беспокойства и скандалов при дворе по-прежнему оставалась баронесса Лецен, которая хотя и перестала играть ведущую роль в жизни королевы, но тем не менее пыталась делать все возможное, чтобы сохранить свое влияние на нее. Надо сказать, что это влияние все еще оставалось довольно ощутимым, так как королева Виктория обожала Лецен и немного даже ее боялась. Как выразился ее муж Альберт, Виктория не могла решительно противостоять всяческим слухам и сплетням, которые распространялись при дворе не без участия баронессы Лецен. И даже в те редкие времена, когда Виктория и Альберт оставались наедине друг с другом, острый нос баронессы то и дело появлялся в дверях их спальни, и она постоянно напоминала королеве о каких-то важных придворных проблемах, которые непременно нужно было решить в этот момент. Разумеется, это не могло нравиться принцу Альберту, который терпеть не мог эту «старую ведьму», или «желтокожую леди», прозванную им так из-за цвета лица, постоянно нарушавшую их покой и сующую нос во все их дела.

Неприязнь принца к баронессе Лецен быстро переросла в ненависть, когда он узнал, что именно она больше всех противилась назначению его единственным полноправным регентом в случае непредвиденной смерти королевы. Кроме того, она яростно выступала против того, чтобы принц сопровождал королеву на первое заседание парламента, и не хотела, чтобы он сидел рядом с троном во время ее традиционной речи перед депутатами. Более того, баронесса Лецен часто повторяла королеве, что ее муж не должен иметь никакой реальной власти в стране и не имеет права занимать официальное положение.

Несмотря на все эти происки, принц Альберт по-прежнему демонстрировал полное спокойствие и не предпринимал никаких решительных мер против баронессы Лецен, хотя барон Штокмар часто осуждал его за такую мягкотелость и нерешительность. По словам барона, он предпочитал «оставаться в стороне, внимательно наблюдать за происходящим и всеми силами избегать ненужных конфликтов». Кроме того, как не без оснований считал барон Штокмар, принц Альберт очень боялся вызвать гнев королевы и старался не провоцировать ее на семейные скандалы. Ведь именно симптомы умственного расстройства повлияли на жизнь и деятельность ее дедушки короля Георга III. Тем же недугом, хотя и в гораздо меньшей степени, страдал ее дядя король Георг IV.

Именно поэтому, как считал Штокмар, королева Виктория продолжала оставаться «под влиянием баронессы, причём в большей степени, чем она сама предполагала».

Первая дочь королевы Виктории, которую при крещении назвали Викторией Аделаидой Марией Луизой, а придворные предпочитали называть просто Пусси, родилась 21 ноября 1840 г. в ненастный, ветреный и дождливый день в Букингемском дворце. Роды продолжались около двенадцати часов, проходили тяжело, доставляя матери «множество страданий», и случились за две недели до ожидаемого срока. Королева стойко перенесла все муки родов и была «совершенно спокойной, когда начались схватки». При родах присутствовали герцогиня Кентская и принц Альберт. Они крепко держали королеву за руки и всячески подбадривали ее, пока доктор Лоукок принимал ребенка. В соседней комнате, дверь которой во время родов оставалась открытой, находились трое других докторов, а чуть подальше нетерпеливо ерзали на стульях премьер-министр с членами своего кабинета и другие важные государственные персоны, включая, разумеется, архиепископа Кентерберийского, епископа Лондонского, лорда-управляющего королевским двором, лорда Эррола, который позже утверждал, что видел мучительные роды королевы и мог слышать все, что она говорила в этот момент. После родов ребенка принесли в их комнату и положили на стол совершенно голого, чтобы все могли засвидетельствовать столь важное для британской монархии событие.

Первое, что сделала королева после родов, так это высказала свое неудовольствие обстоятельством, что родилась девочка, а не мальчик. Принц Альберт тоже был заметно разочарован, но когда доктор Лоукок радостно выкрикнул: «О, мадам, у вас принцесса!» - королева нашла в себе силы улыбнуться и сказать: «Ничего страшного, следующим будет принц».

На самом же деле она очень надеялась, что детей у нее будет не слишком много, причем не важно, какого пола. А когда король Леопольд бестактно заметил, что считает новорожденную принцессу Викторию первой из длинного ряда детей, королева Виктория не без злости ответила: «Вы не можете желать, чтобы я стала матроной огромного семейства, так как сами сможете потом убедиться, что большая семья не принесет ничего хорошего ни мне, ни вам, ни кому бы то ни было другому. А больше всего она не принесет ничего хорошего стране. Но в основном пострадаю я, поскольку не смогу уже сохранить прежнюю независимость и твердость в делах. Мужчины никогда не думают, или думают очень редко, о том, как тяжело нам, женщинам, проходить через все это слишком часто».

Во время родов и в течение первых двух недель после родов, когда королева находилась в постели, принц Альберт охотно выполнял роль ее «сердобольной матери» и был ее «самой доброй, самой отзывчивой и самой мудрой няней». Он подолгу сидел рядом с кроватью в темной комнате, читал Виктории любимые книги или писал от ее имени письма. Он собственноручно перенес ее с кровати на более комфортную софу, а потом безропотно помогал ей переходить в другую комнату. Он являлся к ней по первому зову, а по вечерам терпеливо проводил время за ужином с герцогиней Кентской.

Правда, и награда за все эти неудобства была достаточно весомой. В день рождения принцессы он представлял интересы королевы на заседании Тайного совета, а десять дней спустя он с гордостью написал своему брату: «У меня сейчас масса самых неотложных дел, и к тому же приходится заниматься политическими делами Виктории». По словам его личного секретаря Джорджа Энсона, с которым принц не только нашел общий язык, но и подружился, это повышение его официального статуса «было вызвано прежде всего тем фактом, что многие члены кабинета министров и парламента вынуждены были обращаться к нему для решения самых неотложных политических проблем. Тот факт, что одним из них был герцог Веллингтон, окончательно убедил Викторию в принципиальной способности принца Альберта решать важные государственные дела и быть для нее чем-то гораздо большим, чем просто помощником королевы. Он действительно хотел быть настоящим главой семейства, полноправным хозяином в своем доме, суперинтендантом всего королевского двора, управляющим в ее личных делах, единственным верным советником в вопросах политической жизни и единственным полноправным помощником в ее отношениях со своим правительством... Словом, он стремился стать ее личным секретарем и постоянным министром».