— Вот ведь что с людьми делают… Собаки… Чистые собаки!

— Федько! — одернула его жена.

— Да-да, я понимаю, — грустно ответил ей Федор, — а все равно они даже хуже собак, честное слово…

Дуся не могла взять к себе сестру, потому что сама снимала комнату в обшарпанной развалюхе, хозяйкой которой была полубезумная старуха. Дуся боялась старухи, постоянно ходившей за ней по пятам и грозившей дрожащим грязным пальцем неизвестно за какие грехи. Дуся терпела ее только по одной причине: у старухи из родни был только племянник, который пообещал, что если она досмотрит тетку до смерти, то дом останется ей. У Дуси выбора не было, вот она и терпела.

После то ли позднего обеда, то ли раннего ужина, не обращая внимания на время, Тысевичи завалились спать. Наташа легла на широкой хозяйской кровати вместе с дочками, а Петьке постелили на полу. Все четверо уснули сразу же. Петька от усталости и ста граммов, выпитых за столом, неистово захрапел, с присвистом и замысловатыми руладами, но это абсолютно никому не мешало, только Федько в соседней комнате, качая головой, заметил:

— Ему бы с таким храпом на сцене выступать… Чистый Николай! Тот тоже с устатку такие трели выдавал — закачаешься…

На следующий день, утром, Петька полез в заветный кармашек, достал деньги и пошел в магазин. Купив кое-каких круп, макарон, хлеба и соли, он принес все это добро и, выложив на стол, сказал:

— Тетя Аля, пока мы жилье не найдем, это наша доля.

Днем Федор отправился на работу, в местный колхоз, где он работал конюхом. Уходя, сказал Петьке:

— Я там у своих поспрашиваю. Может, у кого какая времянка пустует? Хотя, если сказать честно, я больше с лошадьми общаюсь. Эти не предадут, хотя все понимают, не всякий человек так может. Вы пока в город не суйтесь, у нас не очень-то чужих любят. Был тут случай нехороший. Вот так же приехали одни, такие разнесчастные… А потом хозяев обворовали и смылись!

Времянку нашли на третий день. Хатке было лет сто; вросшая в землю, с невзрачными окошками, в одну небольшую комнатку, треть которой занимала большая печка, она стояла на отшибе, рядом с обрывом, спускавшимся прямо к речке Тясмин.

— Мы здесь будем жить?.. — удивленно прошептала Наденька. — Так долго ехали и… такая маленькая хата?

Хозяйка, бабка Супрунка, как ее называли на улице, жила у сына в новом доме, построенном несколько лет назад на этом же участке. Когда Тысевичи во главе с Федором зашли во двор, таща на плечах свой нехитрый скарб, бабка вышла из дому и, подслеповато щурясь, оглядела семью. Затем она погладила узловатой, с вздувшимися венами рукой меньшенькую и тяжко вздохнула:

— Ну, ничего… Господь вас не оставит… Идемте со мной…

Первый день убирались в хате. Работы хватило на всех: в хату несколько лет сваливали всякий хлам. Сейчас предстояло все вычистить и вымыть. Бабка осматривала накопившееся старье, определяя, что отправить на чердак, а что нужно вообще выкинуть. То, что нужно было выкинуть, складывали в мешки, выносили и сбрасывали прямо в речку. К вечеру хатка на курьих ножках приобрела жилой вид. Выскоблили пол, старый расшатанный стол надраили до стерильной чистоты. Две лавки, стоящие под стенками, накрыли старенькими, но чистыми тряпицами. На печи постелили девчонкам, Наталье — на маленькой скрипящей кровати, а Петру, как всегда, на полу. В хате не было света, поэтому пришлось разжиться старенькой керосинкой.

В первый же вечер Петька написал письмо брату, сообщив ему новый адрес. Боясь чужих глаз, он ни словом не упомянул о том, что отец арестован. Когда письмо было написано и запечатано, а все уснули после тяжелого хлопотного дня, Петька, читавший газету при тусклом свете керосинки, решил снова взяться за перо. Он задумчиво погладил ладонью лист бумаги, вырванный из Наденькиной тетрадки в клетку, и вывел первую строчку:

Петька остановился. Как обратиться к маршалу? Дорогой? Но он же не барышне пишет! Может, уважаемый? Еще хуже! Совсем недавно на вокзале он слышал, как кто-то кричал грузчику: «Эй, уважаемый!» Может, многоуважаемый? Стоп, а как к товарищу Сталину обращаются? Просто товарищ Сталин. Просто и твердо. Он зачеркнул слово «Дорогой» и написал:

Петька долго писал письмо, подбирая слова, черкая, дописывая сверху, опять черкая. В конце концов он остался доволен тем, что получилось, и вырвал еще один листок из школьной тетрадки. Когда письмо было переписано набело, он аккуратно сложил его и засунул в заранее купленный конверт. Завтра он пойдет на почту, отправит письмо Жорке, а заодно бандероль в Москву, первому красному маршалу, наркому обороны СССР Клименту Ворошилову.

Утром Петька зашел к начальнице почты. Положив перед оторопевшей пожилой женщиной большие золотые часы, Петька сказал:

— Эти часы надо отправить в Москву, в Кремль, товарищу Ворошилову. Их мне подарил сам маршал. Видите надпись? — Петька перевернул часы и дал прочитать начальнице дарственную гравировку. — А вот мой паспорт, Тысевич — это я… Вместе с бандеролью я хочу отправить товарищу Ворошилову письмо. — Он вытащил из нагрудного кармана запечатанный конверт. — Выдайте мне, пожалуйста, квитанцию, что в пакете — часы от товарища Ворошилова и что они отправлены.

Начальница почты разволновалась. Она впервые имела дело с такой странной и ценной посылкой. Шутка ли, отправить золотые часы в Кремль, самому Ворошилову! Растерявшись, она приказала приемщице принять пакет, выдать квитанцию и заверенную опись вложения. Когда Петька ушел, начальница, от греха подальше, позвонила в отдел НКВД. Оттуда немедленно поступил приказ о том, чтобы бандероль срочно привезти к ним: а вдруг диверсант замыслил покушение на военного наркома? Вскрыв бандероль, а также письмо, начальник отделения никакой крамолы не нашел и письмо разрешил отправить, здраво рассудив: кто его знает, что за гусь лапчатый этот Тысевич? А Ворошилов не просто нарком, он личный друг и соратник товарища Сталина! Почта к нему обязательно должна дойти! Но, на всякий случай, велел участковому приглядывать за вновь прибывшим семейством.

Через пару дней в избушку на курьих ножках, как окрестила времянку Маруся, заглянул Федор Игнатьевич. Он зашел в хату и, хмыкнув, сказал:

— А все ж не под открытым небом… — Помедлив, Федор обратился к Петру: — Слушай, Петя, у тебя же десятилетка?

— Десятилетка.

— Батя счетоводом работал?

— Ну… — Петька утвердительно кивнул.

— Я тут узнал, что на ватную фабрику счетовод нужен. Может, попробуешь? А что, дело не очень хитрое, главное аккуратность. Как?

Петька почесал затылок. Трактористом бы — никаких вопросов, а вот счетоводом… Дебет, кредит, нарукавники по уши…

А с другой стороны, он-то лучше всех знал, сколько денег осталось в секретном карманчике. Каждый день пачка становилась все тоньше и тоньше, не за горами сентябрь, а там и осенние дожди. Мешок с теплыми вещами украли в Малине, когда они ночевали в лесопосадке. Матери снова стало хуже, она могла часами сидеть и молча смотреть в одну точку, поэтому по дому управлялись Маруся с Наденькой. Да, надо было идти работать.

Федор Игнатьевич привел Петьку на фабрику, к главбуху. Тот, обрадованный, что на такую низкую зарплату пришел работать мужчина, даже не стал проверять, что Петька знает о такой сложной науке, как бухгалтерский учет.

— Научитесь, Петр Николаевич! Непременно научитесь! Не боги горшки обжигают…

На фабрике Петька познакомился с заведующим сельхозлабораторией. Это был невысокий крепкий мужик, звали его Иван Маркович. Заведующий часто бывал на фабрике, проверяя качество поставляемого хлопка, и как-то увидел Марусю, которая принесла Петьке обед. Серьезная девочка, почти уже девушка, чем-то напомнила ему дочку, которая умерла от воспаления легких два года назад.