— Возможно, он сумеет дать нам какие-то наводки.

— Ладно. Встретимся с ним, после того как я переговорю со своими местными агентами.

Подошел официант, чтобы принять заказ Бена. Мара собиралась порекомендовать шоколадный торт, когда у нее зазвонил мобильный телефон. Она полезла в сумку за трубкой, но, увидев имя отца, решила не отвечать. Телефон все звонил и звонил, пока Бен не решился спросить:

— Вы не собираетесь ответить?

— Нет, это мой отец.

— Почему не хотите поговорить с ним?

— Это сложный вопрос.

— А разве отношения с родителями бывают простыми?

— Тут чуть сложнее обычного конфликта между отцом и дочерью.

— Ваш хотя бы звонит вам. Я вырос в семье двух профессоров Принстонского университета — генетика и лингвиста, — которые верили только в науку и разговаривали исключительно научным языком. Поэтому об обычном родительском звонке не может быть и речи.

— Я бы не стала называть звонки моего отца «обычными». Он звонит, чтобы узнать, где я нахожусь. Выясняет, все ли со мной в порядке, и сразу принимается выговаривать за то, что огорчила его и мамочку, отказавшись от респектабельного партнерства ради «чужих проблем», как он любит называть мою работу.

— Я готов выслушивать выговоры по телефону каждый день. Это лучше, чем вообще никаких звонков.

Замечание Бена заставило Мару призадуматься. Когда телефон зазвонил снова, она ответила, решив, что это отец.

— Мара, говорит Сэм. Мне нужно кое-что сообщить.

Наши дни

Лиссабон, Португалия

День прошел, а чувство тяжести, которое Мара ощутила после звонка Сэма, только усилилось. Он рассказал Маре, что до китайского правительства дошел шум по поводу исторически ценной карты, вывезенной из страны. Несомненно, тот человек, которого она заметила на балконе в отеле «Ритц», был послан китайцами.

Легче ей не стало и после бесполезного общения с португальскими агентами, тем более что пришлось прибегнуть к особым мерам предосторожности, скрывая эти встречи от их китайского друга. Агенты, как и Эрманно, слышали о Диаше. Они знали о его огромном интересе к ранним картам мира и готовности пойти на какие угодно траты, лишь бы их заполучить. Но никто из них понятия не имел, кем этот Диаш на самом деле является.

Мара согласилась с предложением Бена встретиться с профессором Силвой. Она решила, что им нечего терять, кроме драгоценного времени, прежде чем они покинут Португалию ради встреч с другими европейскими агентами.

Профессор Силва предложил встретиться не у себя в университетском кабинете, а в старинной кондитерской под названием «Antiga Confeitaria de Belém». Когда Мара и Бен подошли к знаменитому кафе XIX века, то увидели, что к нему выстроилась целая очередь из туристов. Мара слегка рассердилась. В конце концов, они приехали сюда не для развлечений.

Бен заметил настроение Мары и повел ее под руку ко входу в кафе. Там их ждал пожилой седовласый господин. В типичном для академических кругов пуловере и твидовом пиджаке с золотой булавкой в виде звезды на лацкане, он выделялся среди туристов в футболках. При виде Бена он замахал, заулыбался, сморщив лицо; это действительно был профессор Силва.

После приветствия и обычных фраз при знакомстве он отвел их к заказанному столику в зал, который, видимо, предназначался для местных.

— Прошу прощения за туристов, — сказал он на отличном английском, правда, с португальским акцентом.

— Не беспокойтесь, — ответил Бен.

— Кафе знаменито не без оснований. Разрешите заказать вам кофе и фирменные пирожные?

— Спасибо, профессор, — ответил Бен.

Мара прикусила язычок. Они не имели права разбазаривать время на обмен любезностями и пирожные. По опыту она знала, что с каждым часом возможность отыскать украденную вещь уменьшается. Но профессор был такой любезный и обходительный, что торопить его было бы грубо. К тому же он сразу дал понять, что выбрал это кафе для встречи вовсе не из-за пирожных. Кафе располагалось недалеко от Морского музея — идеального места, чтобы обсудить картографию эпохи Великих географических открытий, как он объяснил.

Покончив с заслуженно знаменитыми пирожными, они прошли несколько кварталов до Иеронимского монастыря, в котором находился музей. Солнце освещало резной, почти как кружево, каменный фасад церкви и монастыря шестнадцатого века. Лучи высвечивали сложные архитектурные детали: веревочные узлы и морские мотивы. Даже Мара, мысли которой были целиком заняты другим, обратила внимание на художественную элегантность фасада.

Бен поинтересовался необычным дизайном, и профессор, расправив плечи, прочитал небольшую лекцию об архитектуре времен короля Мануэла. Он объяснил, что король Мануэл I заказал этот проект в начале шестнадцатого века, чтобы увековечить португальское морское господство. Пока они подходили к музею, Бен с профессором обсуждали резьбу, в которой сплелись королевские, христианские, растительные и морские мотивы. Разговор был интересен, но Мара не слушала. Она сосредоточенно обдумывала, какие шаги предпринять сразу после разговора с профессором.

Охрана пропустила их, обменявшись кивками с профессором Силвой, и они вошли в музей. Профессор остановился перед бронзовой статуей человека в широкополой шляпе, горделиво улыбнулся и произнес:

— Все началось с принца Генриха Мореплавателя. Генрих, сын короля Жуана Первого и английской аристократки Филиппы Ланкастер, родился в тысяча триста девяносто четвертом году. Молодой офицер возглавил успешный поход против мусульманской цитадели в Сеуте, Марокко. Этот опыт, видимо, зажег в Генрихе двойную страсть: желание распространить христианство в Африке, Святой земле и Азии, а также жажду разведать торговые пути к африканскому золоту и азиатским пряностям. Он верил, что самая юго-западная страна в Европе с Божьей помощью осуществит эти цели благодаря своему уникальному положению.

Профессор привел их в зал Великих географических открытий. Они остановились у стеклянных шкафов, где хранились модели кораблей, мореходные приборы и артефакты, добытые в различных походах пятнадцатого века.

— В тысяча четыреста девятнадцатом принц Генрих прибыл в южный район Португалии, Алгарве, где стал губернатором. Он решил, что пришла пора действовать. Принц основал в Сагреше, самой юго-западной точке европейского континента, навигационную школу и собрал там самые передовые достижения в мореходстве, привлек лучших мореплавателей, кораблестроителей, картографов, астрономов и создателей навигационных инструментов. Там изучали течения, ветры, навигационные методы, изобретали новые инструменты, такие как компас. В последние годы существования школы там даже успел поучиться Христофор Колумб.

Профессор подошел к другому шкафу, за стеклом которого демонстрировалось развитие мореходных судов.

— В школе Сагреша создали новый тип парусника, каравеллу. На корабле применялся арабский треугольный парус, делавший его гораздо более маневренным и способным преодолевать большие расстояния. — Он указал на модели четырех судов первого путешествия Васко да Гамы в Индию, а также походный алтарь и скульптуру архангела Рафаэла, которые да Гама держал в своей каюте во время плаваний.

Маре понравился профессор-энтузиаст, а его урок истории она нашла увлекательным, особенно когда сравнила морские подвиги португальцев с предполагаемыми достижениями китайского флота пятнадцатого века. Но она не хотела, чтобы профессор слишком отдалился от темы, поэтому сказала:

— Бен, наверное, упоминал, что нас особенно интересует роль картографов.

Профессор буквально перепрыгнул к стене, на которой были развешаны несколько карт.

— Как я рад, что вы это сказали. Картография — самая любопытная область истории. А существовавшие в то время карты оказали влияние на выбор маршрутов португальских мореплавателей. И наоборот, открытие португальцами африканского побережья, мыса Доброй Надежды и морских путей в Индию и Азию во многом повлияло на историю картографии. — Глаза его сияли, профессор был в своей стихии. — В Сагреше принц Генрих собрал команду шпионов, в чью задачу входило разъезжать по всей Европе, собирая все доступные карты и лоции, а также записывать рассказы путешественников. Генрих надеялся, что эти сведения помогут его мореплавателям составить лучшие маршруты в Африку и Азию. Но, несмотря на все эти ухищрения, главной картой, которой пользовались мореплаватели Генриха в первые годы освоения морских путей, оставалась карта мира Птолемея.