Он отбросил все остатки благовоспитанности.

— Вы еще более наивны, чем я думал, когда нанимал вас, если считаете, что я «благословлю» передачу карты Китаю. Ведь они тогда воспользуются ею как символом своего древнего — и растущего в последнее время — мирового господства.

— Вы поступите именно так, или я предам огласке эти документы.

Ричард больше не скрывал за светской маской свое истинное лицо — отвратительное, подлое, уродливое.

— Мара, вы маленькая девочка, играющая в игры взрослых мужчин. Мне довелось пережить и более сильные бури, чем эта. — Он укоризненно покачал головой. — Ваш отец не похвалил бы вас за такое поведение.

— Мой отец? — Она потянулась ко второй папке. — Как раз он и передал мне эти чрезвычайно интересные документы. — Мара давно поняла, что правый политический уклон отца имеет свои границы.

Она подтолкнула папку, и та заскользила по широкому столу к Ричарду. Он долго смотрел на папку, прежде чем соизволил открыть и пролистать содержимое.

— Вы просматриваете список банковских счетов, принадлежащих кандидатам в Конгресс, Сенат и на президентское место, а также соответствующие суммы, переведенные на эти счета. Средства поступают из фондов Комитета национальной политики.

— Комитету разрешено финансово поддерживать политические кампании. Как любому гражданину или группе, — презрительно фыркнул Ричард.

— Эти денежные переводы не считаются финансовой поддержкой кампаний. Это самые настоящие взятки.

Он схватил документы и снова их пролистал.

Мара выдержала паузу.

— У вас есть выбор, Ричард.

Несколько минут он сидел неподвижно, как сфинкс. Сердце ее бешено колотилось, пока она ждала решения. Ричард полез в карман пиджака и вынул мобильный телефон.

Весна 1425 года

Шелковый путь

Чжи спотыкается в глубокой дорожной колее, и сонливость сразу пропадает. Он напряженно вглядывается в темноту, убеждаясь, что не сбился с пути. Видя сурков и горных коз на близлежащих полях, он успокаивается. Эти животные вот уже много ночей — единственные спутники Чжи. Только пару раз ему попадался на глаза пастух яков.

Чжи выходит на пыльный торговый маршрут только по ночам. Без толпы монахов он привлекает слишком много внимания, путешествуя один. Поэтому предпочитает скрываться от бандитов под покровом ночи. Хотя мандарины для него страшнее бандитов.

Он надеется, что одежда слуги не выдаст, каким богатством он теперь обладает: в грубом кожаном кисете, что висит у него на шее, покоятся золотые монеты. Когда купец предложил ему золото в обмен на карту, он поначалу отказался. Ему было неловко брать плату за дело чести. Но потом он напомнил себе, что в долгу перед своей семьей, которая останется без его жалованья. Поэтому принял предложенные монеты.

Чжи набирает прежнюю скорость, думая, какое расстояние он преодолел за все эти долгие годы с тех пор, как покинул Куньян несмышленым ребенком. Интересно, каким теперь ему покажется родной город, узнают ли его родители и братья? Он представляет лицо Шу и то, как она удивится, когда он протянет ей два свитка: карту и цветок лотоса — дань уважения императору Юнлэ и девушке Шу, перед которой он так виноват.

Его отрывают от задумчивости чьи-то шаги. Из темноты появляются двое: один — долговязый и худой, второй — маленький и толстый. Они сразу подходят к нему.

— Только посмотри, что у нас тут такое, — говорит высокий.

Чжи пятится от разбойников.

— Умоляю, пощадите. Я всего лишь бедный крестьянин. У меня ничего для вас нет.

— Бедный крестьянин, говоришь? Я так не думаю. Ты удрал из Императорского города.

Чжи замирает и внимательнее присматривается к громилам. Никакие они не бандиты. Они одеты в халаты мандаринских прихвостней, их специально послали на его поиски.

— Выследить тебя оказалось не так легко. Но ты совершил ошибку, сообщив охранникам купца, что принес товар из Императорского города. Эти охранники и разнесли твой маленький секрет по всем рынкам Сианя.

Толстяк толкает Чжи на землю. Пока Чжи пытается подняться, второй громила срывает у него с шеи кисет и начинает подбрасывать в воздух, как мячик.

— Что это такое? На вес тяжеленький и звенит, как монеты.

— Давай посмотрим.

Толстяк подтягивает Чжи к своему сообщнику. Они восторженно охают при виде золотого блеска внутри мешочка.

— Должно быть, он перед побегом из Императорского города украл какие-то сокровища, а потом продал их, — говорит высокий своему дружку.

Чжи чувствует странное облегчение: если громилы не догадываются, что он продал карту, значит, купец сохранил его тайну. Или, быть может, купец успел отправить карту на свою родину, в страну Марко Поло, — что еще лучше.

— В таком случае задача ясна, — рычит толстяк. — Отнесем золото во дворец — за вычетом нашей доли, — а этого вонючего предателя оставим гнить на пыльной дороге.

— Согласен. Но прежде следует его обыскать — вдруг найдем еще что-то ценное.

Мужчины начинают валить Чжи на землю, когда он вспоминает: он должен сохранить копию карты в шкатулке. Это его последний шанс не уронить чести, унеся с собой тайну поручения адмирала Чжэна, человека, которому он всем обязан. Чжи показывает себе на грудь.

— Умоляю, позвольте сохранить мой пао.Без него я не смогу начать загробную жизнь.

Громилы переглядываются и хохочут.

— Можешь забрать свой бесполезный паов мир духов.

Чжи перестает бороться. Он понимает, что сопротивление бесполезно, а сознание, что он сохранил обе копии карты, его утешает. Во второй раз в жизни он сдается на милость ножа.

Наши дни

Филадельфия, Пенсильвания

Мара радовалась, что можно отвлечься на заголовки газет. Бен разложил на столе «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост» и «Юэсэй тудей». Каждая газета выступила, по сути, с одним и тем же заявлением, хотя Мара считала, что «Нью-Йорк таймс» нашла лучшую формулировку: «Китай — первооткрыватель мира?»

Они вчитывались в статьи, попивая кофе в кафе недалеко от заброшенного офиса Бена в Университете Пенсильвании. Газеты, захлебываясь, обсуждали сенсационное заявление Китая, что ученые откопали карту времен династии Мин, на которой зафиксирован морской поход адмирала Чжэн Хэ. Адмирал совершил путешествие вокруг света и открыл новые земли. Хотя в статьях проскальзывал скептицизм благодаря усилиям некоторых чиновников из американского правительства, пресса, да и весь мир целиком воспринимали заявление самым серьезным образом. Но ни в одной газете не было напечатано, что знаменитые европейские путешественники-первооткрыватели пользовались в своих походах китайскими картами.

— Твои переговоры, Мара, дали именно тот результат, на который ты надеялась. Отличная работа, — отсалютовал ей кофейной чашкой Бен.

— Спасибо, Бен.

Мара понимала, что ей бы следовало ликовать: как-никак, это она способствовала возвращению карты, согласно собственным представлениям об этике и юридическом владельце. Но у нее почему-то было неспокойно на душе. Неужели причина в легкой грусти от предстоящего расставания с Беном? Или виновато глубоко засевшее сомнение по поводу той роли, которую она сыграла, раскапывая прошлое? Словно она сама создавала исторические карты. Или участвовала в их похищении.

— По твоему виду не скажешь, что ты в восторге. Почему?

— Не знаю.

Заложив пряди волос за уши, она одернула пестрый серый свитер и юбку. По просьбе Бена Мара прилетела из Нью-Йорка в Филадельфию всего два дня спустя после передачи карты китайской стороне. Прежде чем вернуться в Китай на продолжительный период, Бен утрясал мелкие вопросы в Университете Пенсильвании.