Чжи берет резервуар обеими руками и только тогда понимает свою ошибку. Воздух кажется неподвижным, но на самом деле это не так. Чжи производит необходимые манипуляции, и хвост рыбки перестает дрожать. Он с облегчением видит, что наконец рыбка действительно указывает на юг.

Чжи исполняет это упражнение в различных точках новой столицы и на водных просторах, только тогда экзаменаторы позволяют ему доказать свою компетентность в астрономии и вычислении широт. С наступлением ночи он использует специально зазубренный и продырявленный нефритовый диск для определения самых важных созвездий, а главное — Полярной звезды, вокруг которой вращаются все остальные звезды. «Точно так вокруг нашего великого императора, Сына Неба, вращается весь мир», — думает Чжи. По расположению Полярной звезды и ее высоты над горизонтом Чжи вычисляет широту. Делает это снова и снова.

Чжи по-прежнему охвачен волнением, но ему чуть легче оттого, что экзаменаторы милостиво продолжают его экзаменовать, тогда как многие соискатели уже сошли с дистанции. На рассвете шестого дня испытаний экзаменаторы оставляют его в студии со свитком шелка, кистью, чернильным камнем, красками и охранником, чтобы исключить соавторство. Юноше предстоит создать карту Китая.

Он осторожно разворачивает свиток, отмечая крошечные изъяны в полотне, которые могут испортить мазок. Как только кисть коснется шелка, исправления невозможны. Он готовит краски и приступает к работе.

Кисть слегка дрожит, зависая над свитком. Чжи говорит себе, что нет причин так волноваться. Он ведь уже выполнил копию морской карты Малаккского пролива к полному удовлетворению экзаменаторов. И во многом та узкая карта, длиною почти в человеческий рост, с ее извилистой береговой линией и множеством иероглифов, подробно объясняющих положение звезд, широту и местонахождение, гораздо сложнее, чем карта, которую ему предстоит создать теперь.

Закрыв глаза и сделав глубокий вдох, Чжи очерчивает берег Китая по памяти. Вдоль всей восточной границы он изображает море с грозными черными волнами. Внутренний ландшафт обозначается символами гор различного цвета — синего, изумрудно-зеленого или коричневого, в зависимости от плотности растительного покрова, — и эмблемами городов. Он рассекает территорию страны волнообразными линиями желтого или синевато-серого цветов — это реки, которые меняют окраску в зависимости от количества ила в их водах. Вверху он проводит широкую полосу пыльно-голубого цвета, обозначающую обширную пустыню. Заполнив иероглифами края свитка, где располагались пограничные варварские страны, он провел через всю страну зигзагообразную линию иссиня-черного цвета, изобразив таким образом Великую стену.

С особой тщательностью он выписывает нижний правый угол, где находится его родная деревня Куньян. Он выбирает нежный зеленый оттенок для изображения Лунной горы и ярко-голубой — для озера, в котором он вместе с братьями плавал и играл, когда нестерпимая летняя жара делала невозможной работу в поле. Он с гордостью рисует административные постройки, где когда-то правило семейство Ма, еще до того, как императоры династии Мин свергли монголов и все мужчины и женщины клана Ма превратились в обычных работников на рисовых полях. С горько-сладкой улыбкой воспоминаний он выписывает городскую площадь, где он и Шу, местная девушка, которую он оставил, выбрав стезю евнуха, искали друг друга по базарным и праздничным дням. Встречи их были редки, но его тянуло к этой тихой и сильной девушке, и он верил, что она разделяет его чувства и намерения.

Только после этого он обращается к пустому центру свитка. Он смешивает редкую краску цвета аметиста и погружает в нее кисть. Появляется Запретный город, пурпурный от радости и веселья.

День клонится к вечеру, и Чжи кивает охраннику в знак того, что работа завершена. Охранник ведет его в зал, где стоят высокий прямоугольный стол и стулья с изогнутыми спинками. Чжи ожидает возвращения экзаменаторов, склонив голову и устремив взгляд на руки. Он думает, как его длинные ловкие пальцы — объект насмешек братьев-здоровяков — хорошо служат ему в данной роли.

Входят экзаменаторы. Чжи опускается сначала на левое, потом на правое колено и держит спину прямо. Экзаменаторы позволяют ему подняться, и он вручает им карту.

Наши дни

Гонконг

В таможенном зале аэропорта Гонконга длинная очередь змейкой вилась к стойке паспортного контроля. Мара потерла глаза, стараясь прогнать сонливость после четырнадцатичасового перелета. Ей хотелось полностью владеть собой во время встречи с Полом Вонгом.

Продвигаясь в очереди, Мара разглядывала терминал самого большого в мире аэропорта. Летящая ввысь конструкция из стекла и стали была торжественно открыта в знаменательный день: 6 июля 1998 года, когда британцы вернули Китаю Гонконг. Мара оценила современный вид и удобную планировку, но ей не хватало стремительности и натиска старого аэропорта, единственная посадочная полоса которого требовала от прибывающих самолетов держать курс на гору, пролетая низко над крышами Коулуна, а затем в последнюю минуту делать резкий заход на посадку.

Мара забрала багаж и вышла в зал ожидания, где за веревочными ограждениями толпились семьи встречающих. Чуть поодаль от сутолоки стоял ее шофер в черной униформе, фуражке с эмблемой отеля и белых перчатках. Он забрал у Мары сумки, и вместе они направились через аэропорт в прохладную сырую ночь.

Их поджидал неизменный зеленый «роллс-ройс фантом», фирменный знак отеля «Пенинсула». Мара устроилась на просторном заднем сиденье, вытянула ноги и принялась смотреть в окно на пробегавшие мимо улицы. Они проезжали мимо ультрамодных офисных зданий, теснившихся на фоне затрапезного Ночного рынка с его палатками, битком набитыми традиционным китайским шелком и нефритом, дешевыми товарами и горячей едой, продаваемой со стальных тележек. Гонконг представлял любопытную смесь передовых технологий и вековых традиций.

«Фантом» свернул на подъездную дорожку отеля. Хотя «Пенинсула» располагался довольно далеко от коммерческого центра города, Мара не могла устоять перед соблазном пожить в роскошной обстановке 1928 года. Ей нравилось внутреннее убранство отеля, отдавшего дань британскому колониальному прошлому, нравились потрясающие виды на бухту Виктория. Благодаря щедрости Лиллиан она могла бы позволить себе шиковать гораздо чаще, но прибегала к оставленному ей в наследство фонду только тогда, когда дело касалось отелей. Ей нравились отели, способные перенести ее в другое место и время.

Мара вышла из машины и услышала журчание знаменитого фонтана перед отелем. Служащий проводил ее в роскошный холл с мраморными колоннами. По обе стороны от стойки регистрации располагались зоны отдыха с бамбуковыми стульями, наклоненными пальмами и мягко вращающимися потолочными вентиляторами. На балконе, выходящем внутрь холла, играл струнный квартет. Мара очутилась в Гонконге начала двадцатого века.

Посыльный в белом костюме и шапочке проводил ее в номер с видом на бухту. Мебель и стены были обиты серебристым шелком с голубым рисунком, кровать устлана тяжелыми дамастовыми простынями кремового цвета. Мара подумала, что такой шикарный номер можно найти практически в любом первоклассном отеле мира, но тут посыльный раздвинул портьеры, открыв несравненный вид на городскую панораму. Хотя годы, проведенные в Нью-Йорке, пресытили Мару, неоновые небоскребы Гонконга никогда не переставали ее поражать.

Мара вошла в ресторан «Весенняя луна» на несколько минут раньше назначенного времени. Кантонский ресторан при отеле мерцал рубиновыми отблесками, как внутренность лакированной шкатулки. Темные полы и мебель из тикового дерева усиливали традиционную атмосферу. За столиками сидели в основном серьезного вида деловые люди в темных костюмах.