– Рик, уже почти десять. Бен нас просил...

– Я не оставлю ее сидеть тут в дерьме.

– Рик, я...

Я был в этот момент готов вбить своему брату зубы в глотку.

– Слушай, я дважды мог спасти эту женщину и дважды дал ей потонуть.

– Рик...

– Иди к Бену, Стивен. Я приду следом.

Стивен посмотрел на меня внимательным взглядом синих глаз.

– Ладно, Рик. Я с тобой. Мы ей поможем.

Я медленно подошел к женщине и сказал как можно мягче:

– Кэролайн... Кэролайн Лукас?

Она подняла одурманенные глаза на избитом лице. Встретила мой взгляд.

– Кэролайн, вы меня помните?

Горло ее судорожно дернулось, она чуть кивнула.

– Кэролайн, постепенно... Я хочу вам... Нет, не надо. Укройтесь. Прошу вас, укройтесь. Я не из тех, кто на вас напал.

Стивен помог укрыть избитое тело покрывалом, при этом успокаивающим голосом мурлыча:

– Все хорошо, дорогая, доверьтесь нам, мы вам плохого не сделаем. – Он глянул на меня: – Ты знаком с этой дамой?

– В некотором смысле.

– В некотором смысле?

– Потом расскажу, Стивен. Давай отведем ее к Бену.

Вялая, как ребенок, которого ведут укладывать спать, женщина в розовом покрывале позволила нам отвести ее к Бену.

Дома у Бена жена Стенно Сью, сестра из больницы Джимми в Лидсе, занялась Кэролайн и повела ее в ванную.

А я? А я был готов схватить ружье Бена и побежать за подонками, которые с ней такое сделали. Единственное, что нам хорошего удалось узнать у Кэролайн, – это что ее дочь в безопасности. Она нашла себе мужика из деревенских.

Пока мы стояли в холле, появился Бен, и лицо у него было серьезным.

– Хорошо, что вы добрались, – сказал он, пожимая нам руки. – Остальные в библиотеке. Раз вы пришли, начнем.

– Начнем? – переспросил Стивен.

– Ага, Бен, – сказал я, – зачем такой антураж плаща и кинжала?

Он улыбнулся, но такой мрачной улыбки я ни у кого никогда не видел.

– Лучше я вам покажу, чем буду рассказывать. Сюда, прошу вас.

Он открыл тяжелую дубовую дверь, ведущую в библиотеку, где вполне мог поместиться городской автобус. Стены до потолка были уставлены книгами.

– Тут немножко тесно и душно, – извинился он. – Я постараюсь побыстрее.

Было удивительно видеть библиотеку, набитую народом. Большинство я знал. Были Стенно, Говард, Дин. У всех были серьезные лица, будто их пригласили на поминки доброго друга.

Сидячих мест не осталось, и мы со Стивеном пристроили свои задницы на столе у двери.

Бен Кавеллеро подошел к телевизору у стены. И приступил сразу к сути дела.

– Жаль, что мы собираемся в таких невеселых обстоятельствах. Но мы, грубо говоря, оказались посреди жуткого бардака. И не только в Лидсе, но повсюду... по всей планете.

Кто-то попытался задать вопрос, но Бен поднял руку:

– Я потом постараюсь ответить на все вопросы. Но сначала хочу показать вам то, что вы должны увидеть. Потом я вас попрошу кое-что сделать. Это может показаться странным, и вряд ли многим из вас понравится. Но я думаю, когда вы посмотрите, вы по крайней мере серьезно отнесетесь к моей просьбе.

Он включил телевизор, и в верхнем правом углу загорелся большой зеленый круг. Потом Бен направил пульт на видеомагнитофон.

– Да, и сообщаю, если кто-нибудь заинтересуется, что электричество не включили. Я выпросил генератор у одного фермера из долины.

Стивен перехватил мой взгляд и пожал плечами. Он был заинтригован. Я тоже. Но у меня было очень, очень неприятное предчувствие.

Бен нажал кнопку, и экран моргнул.

– Я записал это ночью. То, что вы увидите, записано со спутниковых программ вроде Си-эн-эн, испанского Галавизион и немецкого канала Эн-те-ве. Насколько я знаю, ни один наземный вещатель в эфир не выходит... Так, теперь прошу смотреть внимательно.

Не было ни музыкальной заставки, ни эмблемы станции. Запись началась с нескольких слов, произнесенных по-испански. Я этого языка не знаю, но и не надо было, потому что изображение было вполне понятно.

Сначала показали Триумфальную арку в Париже. Но такого снимка я еще не видел. Сквозь нее катилась стена дымящегося пепла. Медленно, не быстрее минутной стрелки часов. Но медленно, верно и неумолимо она заглатывала каменную арку. Свечой загорались брошенные машины, когда пламя добиралось до баков.

Камера пошла панорамой по брошенным домам Парижа. Пепел черным снегом укрыл бульвары и тротуары, как траурный ковер. Все деревья были мертвы.

Камера показала беловолосого репортера с микрофоном. Идя по улицам, он проваливался в пепел по колено.

Людей на улицах не было. Кроме съемочной группы, единственным живым существом была маленькая собачка – непонятно, от природы черная или от пепла. Она пробиралась по мрачной пустыне, и ей чуть ли не плыть приходилось, чтобы держать голову над слоем удушающего пепла: язык свесился набок, глаза закатились, блестя белками. Почти физически ощущалось, с каким трудом животное движется вперед, может быть, ища потерянного хозяина. И было ясно, что скоро этот труд станет непосильным и собака утонет в пепле, устав бороться.

Может быть, зрелище целого города во власти катастрофы невозможно воспринять. Что случилось с жителями? Куда они все девались? Но почему-то эта собака стала для нас всех метафорой миллионов мужчин, женщин и детей в борьбе не на жизнь, а на смерть. Нам хотелось, чтобы репортер спас собачку. Идиотизм, но это было для нас важно. Нам так хотелось, чтобы это беловолосый поднял собачку, трясущуюся и выдохшуюся в удушающей пыли. Но (под общий разочарованный вздох) сцена резко сменилась видом Эйфелевой башни. Она лежала на боку, и железные конструкции перекрутились, как кости динозавра.

Несколько еще грубо смонтированных прыгающих кадров городов мира. Мост Золотых Ворот в Сан-Франциско лишился Центрального пролета – он развалился пополам и концы провисли в море.

Надувная лодка “Зодиак” плывет по озеру среди обломков. Камера дала наплыв: обломки – плавающие трупы. Проплыло тело девушки в подвенечном платье. Камера медленно спанорамировала вверх – и люди в комнате ахнули.

Мы смотрели на здание Парламента. Оно стояло, как причудливый каменный корабль на якоре среди озера. Стрелки “Биг Бена” застыли на без десяти два. Через несколько секунд лодка наползла на красное бревно, чуть торчащее над поверхностью потопа. Это была крыша двухэтажного автобуса. Сейчас, наверное, вокруг пассажирских сидении вьются угри.

Снова хриплый комментарий по-испански, которого я не понял. Голос был лишен эмоций. Как будто репортер столько уже видел смерти и разрушений, что не в состоянии больше испытывать ужас.

Еще кадры:

Колонна Нельсона – расщепленный обломок – торчит из воды, покрывшей Трафальгарскую площадь. Безмолвный проход по Черинг-Кросс-роуд. Волны от лодки, качнув мертвые головы, разбиваются о вывески – “Мардер ван”, “Пицца Хат”, “Фойлз”, “Уотерстоун”, обувной магазин...

Смена кадра:

Веллингтон: в городе бушует пожар. Но горят не дома, огонь рвется из огромных щелей в самой земле. Будто строем вкопали в землю головой вниз ракеты, включили двигатели, и синее пламя ударило на сотни метров вверх с визгом, от которого лопаются микрофоны телевидения и звук искажается до кряканья мультипликационного утенка, что в других обстоятельствах было бы комично.

Смена кадра:

Мадрид: улицы удушает вулканический пепел. Авенида де Америка, связывающая город с аэропортом, по горло в черной саже. От взрывов остались десятки кратеров. Парк Эсте похож на поверхность Луны. На фоне вечернего неба ярко пылает Королевский дворец. Извилистые языки пламени огненными демонами вырываются из окон и лижут стены.

Смена кадра:

Иоганнесбург: ночью в город вполз ядовитый газ. Тысячи трупов, почти все в ночной одежде, сплетены смертным ковром на дорогах – Комиссионер-стрит, Клайн-стрит, Твист-стрит. Кое-где они лежат в четыре-пять слоев, и торчат окоченевшие руки и ноги. Сотни искали спасения в Англиканском соборе на Бри-стрит. В дверях собора – трупы страшной грудой гниющего мяса, здесь живые лезли через мертвых и тоже погибали от газа. На Клайн-стрит мародеры пытались ограбить картинную галерею. Они лежат на мостовой мертвые, зажав в руках картины в рамах, и кровь хлещет горлом из проеденных газом легких. На мертвых лицах застыли ошеломление и ужас.