Арджан огляделся. Только зеваки, полицейских сирен пока не слышно, но это ненадолго. За те несколько секунд, пока он озирал окрестности, его люди окружили «фиат». В руках они держали пистолеты. Арджан достал из кобуры свой «магнум-357 Дезерт Игл» и уверенной походкой направился к закрытой дверце «фиата» со стороны водителя.

Машина оказалась пустой. Там было много крови, но тела не было.

Арджан резко вскинул голову. Собравшиеся любопытные смотрели на него самыми невинными глазами. Начинался вечер, окна и открытые двери в это время казались непроницаемо черными. Внимательно осмотрев землю возле машины, Арджан не увидел на ней никаких капель или потеков крови, вообще никаких следов, указывающих на то, куда делся Пип.

— Кто видел человека из этой машины? — громко спросил Арджан, обращаясь к окружающим. — Он ранен. Мы хотим оказать ему помощь.

На ближайшем к нему бордюре стоял мальчик лет шести с абсолютно непроницаемым выражением лица.

«Даже он знает, что мы здесь не для того, чтобы оказывать помощь», — подумал Арджан. Но после этого заявления кто-нибудь мог хотя бы сделать вид, что поверил в его добросердечие, и выдать раненого.

— Малыш! — обратился Арджан к мальчику. — Куда тот дяденька ушел?

Мальчик не проронил ни слова. Из тьмы крытого проулка вынырнула какая-то женщина, схватила ребенка за плечи и утащила за собой.

— Италия предлагает награду за этого человека! Он опасен! Он опасен и для вас! Получите награду и избавьтесь от этого бремени! — выкрикивая эти слова на манер городского глашатая, Арджан медленно совершил полный круг.

Один старик повернулся и зашаркал прочь. Его примеру последовала молодая женщина. Вскоре вся толпа разбрелась; никто не заинтересовался его предложением. Они знали, кто он такой. Одни слышали, а некоторые на собственном опыте убедились, как жестко охраняет итальянское посольство близлежащие кварталы от своих недругов и всякого сброда. Арджану очень хотелось схватить парочку зевак, отвезти на свою территорию и там обстоятельно выяснить, куда все-таки делся Пиппино Фараго. Он прикинул, нельзя ли быстренько обыскать близлежащие дома, но это было бы превышением полномочий, да и израильская полиция скоро появится. Так и есть: он услышал переливчатые трели сирен. Можно было бы обратиться к ним за помощью в поисках Пипа, но если полиция найдет его, то какое-то время подержит у себя, выясняя границы своей юрисдикции, а кто знает, что Фараго за это время им наговорит? Нет, лучше не выносить сор из избы.

— Валим отсюда! — рявкнул он подручным. Пистолеты вернулись в кобуры, захлопали дверцы «хаммеров».

К моменту появления первой патрульной машины на месте дорожного происшествия не осталось ни одного человека, кого оно бы интересовало. Странным было только, что и водитель тоже исчез.

— Поехали на трамплин! — крикнул Тревор Уилсон своему приятелю Джозайе, ехавшему позади. Даже находясь в трех метрах впереди, Тревор слышал, как тот пыхтит. Он не испытывал чувства превосходства над менее спортивным товарищем и не гонял его нарочно, чтобы тот сбросил жирок. Но все же хотелось бы, чтобы Джозайя не отставал, когда они носились на велосипедах по изрытой местности вокруг стройки. Жаль, некоторые приключения вместе с ним вообще невозможно предпринять — например, переплыть реку Тепл-Каньон и попасть на находящуюся за ней территорию национального парка — Джозайя скорее умер бы, чем преодолел ее.

Доехав до того места, где бордюрный камень понижался, Тревор выехал на тротуар и направил велосипед к трамплину, который построили для себя старшие ребята, катавшиеся на скейтбордах. Сзади лязгнул велосипед Джозайи — тот свернул на тротуар прямо через бордюр. «Слишком уж он старается не отставать. Сейчас это ни к чему», — мелькнуло у Тревора. Если он сейчас упадет, прыгнув с трамплина, Джозайя наверняка в него врежется. Тревор нажал на педали, чтобы разогнаться как следует, а заодно оторваться от приятеля. Упасть и так не хотелось бы — мать строго приказала беречь новую бойскаутскую форму, не порвать ее как предыдущую, — а если еще сверху обрушится Джозайя со своим великом, страшно даже представить, что получится.

Четыре метра до трамплина. Два метра. Задержав дыхание, Тревор потянул на себя руль, едва переднее колесо коснулось трамплина. Глухо пророкотал настил, потом наступила тишина — он летел. Тревор посмотрел вниз — бетон проносился больше чем в метре под ногами. Вот здорово, если его сейчас видят старшие ребята, которые построили трамплин. Такой прыжок прибавил бы ему уважения. Затем Тревор вспомнил, что он в шлеме, и пожелал, чтобы никто из подростков, наоборот, его не видел. Шлем — это не круто. Переведя взгляд на точку соприкосновения с землей, он собрался и приготовился удерживать переднее колесо, чтобы оно не вильнуло в сторону. Велосипед приземлился и, к ужасу Тревора, от удара чуть не выскочил из-под него, но мальчик сумел удержаться. Он тут же свернул в сторону, немного отъехал и остановился.

Оглянувшись, Тревор застал как раз тот момент, когда Джозайя влетел на трамплин. Он не потянул на себя руль и вместо того, чтобы откинуться назад, подался вперед. К тому же недостаточно разогнался. Переднее колесо, соскочив с дорожки, нырнуло вниз, задняя часть велосипеда получила дополнительное ускорение и вытолкнула Джозайю вперед поверх руля. Тот держался мертвой хваткой и только поэтому не опередил в полете велосипед. С грациозностью циркового медведя Джозайя выполнил стойку на руках, а затем всем весом обрушился вниз. К счастью, он угодил обратно на сиденье, но акробатическое упражнение в воздухе не прошло даром: едва успев воссоединиться в падении, Джозайя и его велосипед тут же полетели в разные стороны. Мальчик кувырком покатился по площадке, на какой-то миг даже встав при этом в полный рост, но закончил тормозной путь, сгруппировавшись в бесформенную кучу.

— Чувак! Вот это крутизна! — воскликнул Тревор, спрыгивая со своего велосипеда.

Джозайя застонал.

— Ты как, в порядке? — Тревор, склонившись, вгляделся в лицо приятеля. Глаза открыты — это уже хороший знак. На щеке содран клочок кожи. Джозайя держался за локоть.

— Дай посмотрю, — сказал Тревор.

Ладонь приятеля оказалась в крови. На руке у локтя был вырван небольшой кусочек мяса, из раны сочилась густо-красная вязкая кровь.

— Заживет, — решил Тревор, осмотрев рану с разных сторон.

Джозайя слабо улыбнулся. Тревор знал, что тот, как и другие ребята в школе, считают его большим специалистом в медицине — с тех пор как после несчастного случая он провел в больнице несколько недель. Тревор их не разубеждал. Хоть какая-то компенсация за тот ужас, который пришлось пережить.

Конечно, пребывание в отделении интенсивной терапии не слишком расширило его медицинские познания, разве что в той области, которая непосредственно его касалась. Теперь он знал, например, что в Соединенных Штатах в среднем тонет примерно двенадцать человек в день. Из них десять — мужского пола. Он знал, что «цианоз» — это синеватый оттенок, который приобретает кожа при недостатке кислорода в крови. Еще Тревор узнал, что даже правильно выполненным искусственным дыханием можно сломать человеку ребра. И что сломанные ребра болят при каждом вдохе.

После пережитого в больнице у Тревора появилось желание спасать людей, примерно так же, как врачи спасли его. Из комы он вышел с твердым знанием: нужно прожить свою жизнь правильно, нужно делать добро.

Люди, особенно дети, стали казаться ему чудесными существами, заключенными в тела как в скорлупу. Тревору пришла в голову мысль: сколько же детей в истории человечества безвременно умерло, и сколько всяких прекрасных вещей они смогли бы сделать, если бы остались живы. Ему хотелось посвятить свою жизнь тому, чтобы помогать людям выполнить свое предназначение.

После того несчастного случая у него появились очень серьезные для десятилетнего мальчика мысли. Побывав в коме, он словно повзрослел на много лет. За исключением нескольких невнятных фраз, сказанных им, едва он пришел в сознание, эти два события внешне никак не были связаны. Его домашние не пытались разобраться в причинах произошедшей с ним перемены, чувствуя, что она связана с болью и страхом, о которых Тревору не хочется вспоминать. Он даже наедине с собой не хотел копаться в этих воспоминаниях, загоняя их в самые дальние уголки памяти.