— Еще одна оглашенная отдала Богу…

— Детектив! — Алиша указала на видеокамеру с микрофоном, пристроившуюся у нее на макушке как всевидящее око грозного божества. Полицейские видеосъемки, делавшиеся для того, чтобы полнее восстановить картину преступления, для чего только впоследствии не использовались. Их могли затребовать в суде, чтобы уточнить, где и в каком состоянии находилось то или иное вещественное доказательство. Нередко их просматривали родственники или друзья покойного, чтобы подсказать, какие вещи пропали, или убедиться, что следствие ведется тщательно. Линдси был смущен.

— Я хотел сказать, еще одна верующая слишком рано ушла от нас, и я вне себя от скорби…

На пороге появился Флейзер со своим черным портфелем.

— Что-нибудь нашли?

— Да нет тут ничего, по-моему, — ответил Линдси, протискиваясь мимо него в коридор.

Алиша задержалась, чтобы проверить свою догадку: ей показалось, что близ постели есть местечко, не загроможденное сувенирами. Присмотревшись, она улыбнулась: точно. На этажерке возле кровати была свободная от безделушек площадка, подходящая по размеру и даже по форме, чтобы на ней уместилось чайное блюдце. Мама обожала пить на ночь отвар ромашки, у нее это превратилось в священный ритуал. Интересно, какой напиток занимал такое почетное место на этажерке Синтии Леб?

— Вы идете? — поторопил ее Линдси. — Мы еще трупа не видели.

Алиша вдруг почувствовала, что и не хотела бы на него смотреть.

Надо же, какой везунчик этот коп: все-таки заметил, как он свернул в лес.

Олаф «держал смайл», пока огни полицейской машины неторопливо приближались. На каком-то бугорке лучи фар взмыли в небо, а затем вернулись к микроавтобусу. Не доезжая метров десяти, патрульная машина остановилась. Ее фары освещали «фольксваген» справа и немного сзади, левая сторона с открытой дверцей оставались в тени. Из такого положения открытый люк тайника полицейский увидеть не мог. По-прежнему держа секиру за спиной, Олаф неторопливо подошел к своему микроавтобусу. Полицейскому не понравится, что он скрылся из поля зрения. Олаф быстро набросил тряпку на гору оружия и, наклонившись, закрыл люк. Топор он заткнул за пояс, так, чтобы рукоять прошла под кожаным ремнем, а «борода» — удлиненная нижняя часть лезвия — легла поверх. Хватит трех секунд, чтобы выхватить секиру и нанести удар… а если держать руку на поясе, это можно сделать в два раза быстрее.

Олаф вернулся на место — туда, где коп его увидел. Руки упер в боки, большие пальцы засунув за ремень, при этом чуть выставив их вперед, чтобы полицейский видел, что в руках ничего нет. Яркий луч подержался на нем какое-то время и притух, водитель переключился на ближний свет. Погасли и огни мигалки; очевидно, их включали только для того, чтобы дать понять, что подъехавший — не злоумышленник.

Еще с минуту полицейский не выходил из машины: проверял номера микроавтобуса.

«Молодец, — мысленно похвалил его Олаф. — Только тебе не о тачке надо сейчас думать».

Наконец патрульный открыл дверцу и вылез из машины. Одной рукой он нахлобучил широкополую шляпу, а вторую, отметил про себя Олаф, держал на кобуре с пистолетом.

— Добрый вечер! — сказал полицейский, обойдя открытую дверцу своей машины.

— Здравствуйте! — приветливо отозвался Олаф без тени акцента. — Неужто меня занесло в частные владения?

Патрульный прошел перед фарами своей машины, и его тень метнулась на Олафа, отпрыгнула и набросилась вновь. Не доходя до микроавтобуса, коп остановился.

— Нет, здесь земля свободна для общественного пользования. Я увидел, как вы свернули с дороги, и хотел проверить, нет ли у вас проблем. У вас все в порядке?

— Абсолютно! — Олаф оскалился еще шире. Он знал, что его внешний вид приводит людей в замешательство. Коренастый и крепкий, лохматый, как снежный человек, он одевался как викинг, кем, по сути, и был: длинная, грубой вязки и, увы, очень грязная, рубаха, узкие штаны из овечьей кожи, высокие кожаные сапоги. Когда Олаф являлся к своим жертвам, его внешний вид служил для устрашения и на долю секунды ошеломлял их — и этого времени ему вполне хватало, чтобы использовать преимущество внезапности. В такой ситуации, как теперь, его внешность тоже приносила пользу: она была достаточно странной, чтобы удерживать полицейских от длительной пустопорожней болтовни, и достаточно невинной, чтобы не вызвать у них излишнего служебного рвения — он выглядел странно, но не настолько.Олаф чувствовал себя комфортно в своем наряде. Рубашку связала ему жена Ингун, овчина для штанов была его собственной выделки, Ингун лишь скроила и пошила их. Сапоги из кожевенной мастерской он ходил забирать вместе с сыновьями. Мальчишки громко выражали восторг качеством работы сапожника и крутым видом отца в новой обуви.

Патрульный отцепил с пояса фонарик и, включив его, подошел к заднему окну «фольксвагена». Посветив в салон, он заглянул внутрь.

— Номера калифорнийские, — сказал он оценивающе — так, словно Олафу приятно было это признать.

— Да, я из Сан-Луис-Обиспо.

— Это там, где птицы?

— Нет, вы путаете с Сан-Хуан-Капистрано. Оттуда до нас пять часов езды на северо-запад.

Полицейский кивнул. Он был помладше Олафа, лет тридцати пяти. Его честные глаза свидетельствовали о том, что он любил свою работу, а глубокие вертикальные морщины между бровями о том, что ради этой любви ему приходилось жертвовать здоровой семейной жизнью. Олафу представилось, как этот парень в свободное время добровольно занимается с новобранцами и подолгу тренируется в тире. Его не так-то легко одолеть. Интересно, знает ли он о последнем убийстве. Вряд ли. Прошло меньше двух часов, информация еще не успела разойтись по всем службам. К тому же они не знают, кого искать, на каком транспорте. К Палмер-Лейку Олаф подбирался с запада, где нет оживленных трасс и мало домов; он был уверен, что его никто не видел.

Патрульный направил луч фонарика мимо Олафа — в открытую дверь микроавтобуса.

— Мусора-то сколько…

— Да, в дороге я живу по-свински.

— Куда направляетесь?

— В Таос, к родне. Приехал сюда по I-70, навестить друзей, — добавил он, предупреждая следующий вопрос.

— Но сколько же хлама… — Полицейский укоризненно покачал головой, обводя лучом фонарика кучу мусора в салоне. Уловив зловоние, которое она источала, он неприязненно поморщился.

Вот тут Олаф мог бы улыбнуться искренне. Сам он терпел эту вонь исключительно ради того, чтобы отпугивать таких, как этот патрульный. Случись кому-то из них досматривать микроавтобус, вряд ли они стали бы делать это с особым усердием. К тому же зловоние отбивало запах псины — на тот случай, если будут искать человека с собаками. Водить машину, из салона которой разит, как из выгребной ямы, законом не запрещено. А искать следы преступлений в отхожем месте станет не всякий… даже если они там есть.

Полицейский сделал шаг назад.

— Водительское удостоверение имеется?

— Какие-нибудь проблемы, командир? — Олаф положил правую руку на пояс.

— Никаких, — ответ был как будто дружелюбный, но это словечко полицейский как-то обидчиво процедил.

Олаф достал потрепанный нейлоновый бумажник и выудил из него удостоверение — недавно отпечатанное, но настолько затертое, словно оно было выдано тысячу лет назад.

В ближайшей к ним группе деревьев хрустнул сучок. Патрульный резко обернулся. Он посветил себе, держа фонарик как копье, у плеча. Вторая рука его мгновенно вернулась к кобуре.

— Что там такое? — Олаф как раз перед этим заметил одну из собак. Те расположились вокруг по периметру, стараясь держаться за пределами видимости.

— Вы один сюда приехали? — По голосу полицейского Олаф понял: тот ругает себя, что не спросил об этом раньше.

— Конечно, один. А что, там кто-то есть?

— Будьте добры, станьте вон туда! — Коп указал Олафу место подальше от себя, на полпути к тем деревьям, от которых раздался звук, чтобы держать в поле зрения и его, и подозрительный тенистый участок. Сам он немного приблизился к деревьям, размеренно прочесывая местность лучом фонарика.