Паскаль де Молесм подошел к двери и велел слугам расходиться по своим комнатам. Он заявил, что император пришел к епископу Константинополя с дружеским визитом и что, поскольку уже поздно, нет нужды в присутствии слуг, потому как налить себе бокал вина присутствующие смогут и сами.

Император уселся в кресло и вздохнул. Паскаль де Молесм перед этим сумел убедить его, что у него нет другого выхода, кроме как забрать Мандилион ради спасения Константинополя.

Оправившись от потрясения и испуга, епископ обратился к императору довольно дерзким тоном:

— Какое же срочное дело дает основание нарушить покой этого дома в столь поздний час? Это ваша душа нуждается в совете или же вас беспокоят какие-то дела при дворе?

— Мой духовный наставник, я пришел сюда как сын Церкви, чтобы привлечь вас к решению проблем, стоящих перед нашим государством. Вы беспокоитесь о людских душах, но тот, кто имеет душу, имеет также и тело, а потому есть и земные проблемы, о которых я и хотел бы с вами поговорить, ибо, если страдает государство, страдают и люди.

Балдуин вздохнул, взглянув на Паскаля де Молесма в поиске одобрения своих слов. Де Молесм едва заметным жестом показал императору, чтобы тот продолжал.

— Вам знакомы трудности, с которыми сталкивается Константинополь, так же хорошо, как и мне. Не нужно быть особо искушенным в тайнах нашего двора, чтобы знать, что у нас в сундуках уже почти не осталось денег, а происки наших соседей день ото дня ослабляют нас. Вот уже несколько месяцев ни воины, ни придворные не получают положенную им плату, а мои послы — положенное им содержание. Я чувствую тяжесть на душе также и оттого, что не могу делать пожертвования Церкви, любящим сыном которой, как вы знаете, я являюсь.

Дойдя до этого момента, Балдуин замолчал, опасаясь, что епископ вот-вот вспыхнет гневом. Однако тот лишь внимательно слушал императора, напряженно обдумывая при этом свой ответ.

— Хотя я сейчас и не на исповеди, — продолжал Балдуин, — но должен признаться, что хочу сделать вас причастным к решению моих проблем. Мне нужно спасти государство, и единственный способ, позволяющий это сделать, — продать Мандилион моему дяде королю Франции, да защитит его Бог. Людовик намерен передать нам золото в количестве, достаточном для уплаты наших долгов. Если я передам ему Мандилион, Константинополь будет спасен. В связи с этим, ваше преосвященство, я как император прошу вас отдать мне Священное Полотно. Оно будет находиться в руках христиан, таких же, как и мы.

Епископ, пристально глядя на императора, прокашлялся, прежде чем ответить.

— Господин, вы пришли сюда как император, чтобы потребовать от меня реликвию, являющуюся святой для Церкви. Вы говорите, что это спасет Константинополь, но надолго ли? Я не могу отдать вам то, что мне не принадлежит. Мандилион — достояние Церкви, вернее, достояние всего христианского мира. Было бы святотатством отдать его вам для продажи. Верующие Константинополя не позволят сделать это, так сильно они почитают нерукотворный образ Христа. Не смешивайте дела земные с делами божественными, а ваши интересы — с интересами христианства. Поймите, я просто не могу отдать вам Священное Полотно, которому так истово молятся по пятницам все христиане. Верующие никогда не позволят, чтобы вы продали эту святыню, чтобы отправили ее во Францию, пусть даже она и находилась бы там, в целости и сохранности у славного короля Людовика.

— Я не намерен вступать с вами в дискуссию, ваше преосвященство. Я пришел не для того, чтобы просить вас отдать мне Мандилион. Я пришел, чтобы приказать вам сделать это.

Балдуин почувствовал даже некоторое удовлетворение оттого, что ему удалось произнести последнюю фразу твердо, безапелляционным тоном. Он снова взглянул на де Молесма, ища одобрение в его глазах.

— Я должен уважать вас как императора, вы же должны мне повиноваться как своему духовному наставнику, — ответил епископ.

— Ваше преосвященство, я не позволю окончательно обескровить то, что еще осталось от империи, потакая вашему желанию сохранить у себя эту святыню. Как христианин, я чувствую, что не должен посягать на Мандилион. Однако в данный момент мой долг состоит в том, чтобы действовать как император. Я прошу вас отдать мне эту святыню… по доброй воле. Испугавшись, епископ встал со своего кресла и закричал:

— Вы смеете угрожать мне? Имейте в виду, что, если вы пойдете против Церкви, Иннокентий отлучит вас от нее!

— Он отлучит от Церкви и короля Франции за то, что тот купит Мандилион? — с иронией спросил император.

— Я не отдам вам Священное Полотно. Оно принадлежит Церкви, и только Папа Римский может распоряжаться этой самой священной из реликвий…

— Нет, Мандилион не принадлежит Церкви, и вы это хорошо знаете. Его захватил в Эдессе и привез в Константинополь император Роман Лекапин. Мандилион принадлежит империи, принадлежит императору. Церковь была лишь его хранительницей, а теперь империя сама займется судьбой Мандилиона.

— Пусть решение примет Папа Римский. Мы напишем ему письмо, в котором вы изложите ваши доводы, а я подчинюсь его вердикту.

Балдуин задумался. Он понимал, что епископ лишь пытается выиграть время, но как можно было отвергнуть предложение, являющееся вполне справедливым?

Паскаль де Молесм подошел к епископу и свирепо посмотрел на него:

— Мне кажется, ваше преосвященство, вы не поняли, что вам сказал император.

— Господин де Молесм, я попрошу вас не вмешиваться! — вспылил епископ.

— Вы не разрешаете мне говорить? Разве у вас есть для этого власть? Я, так же как и вы, — подданный императора, и мой долг — защищать интересы империи. Отдайте Мандилион, ибо он принадлежит не вам, и мы разойдемся с миром.

— Да как вы смеете говорить со мной таким тоном?! Господин, заставьте вашего чиновника замолчать!

— Успокойтесь оба, — вмешался Балдуин, уже сумевший к этому моменту справиться со своими сомнениями. — Ваше преосвященство, господин де Молесм сказал правильно: мы пришли потребовать от вас отдать то, что вам не принадлежит. Отдайте Мандилион сейчас же, или я прикажу забрать его силой.

Епископ быстрыми шагами подошел к двери комнаты и громко позвал на помощь свою стражу. На его крик немедленно прибежали человек двадцать стражников.

Ободренный присутствием своих охранников, епископ тут же попытался избавиться от непрошеных гостей.

— Если вы хотя бы дотронетесь до Священного Полотна, я напишу Папе Римскому письмо с просьбой отлучить вас от Церкви. Уходите! — громогласно заявил епископ.

Ошеломленный таким неожиданным поворотом событий, Балдуин в растерянности продолжал сидеть в кресле, однако Паскаль де Молесм, вне себя от ярости, бросился к двери, у которой стоял епископ, и крикнул:

— Стража!

Уже через несколько секунд воины императора взбежали по лестнице и ворвались в комнату, обескуражив своим появлением охрану прелата.

— Вы отказываетесь повиноваться императору? Если это так, я прикажу схватить вас по обвинению в измене, наказание за которую, как вам известно, — смерть, — заявил де Молесм.

По телу епископа пробежала дрожь. Он с отчаянием посмотрел на своих охранников, надеясь, что они вмешаются. Но они стояли не двигаясь.

Паскаль де Молесм обратился к Балдуину, который с удивлением смотрел на происходящее вокруг него.

— Господин, прошу вас приказать его преосвященству пойти со мной в церковь святой Марии и передать мне Мандилион, который я затем доставлю вам во дворец.

Балдуин поднялся и, стараясь выглядеть как можно более величественно, подошел к епископу.

— Господин де Молесм действует от моего имени. Вы пойдете с ним и отдадите ему Мандилион. Если вы не подчинитесь этому приказу, мой верный слуга Влад отведет вас в дворцовую темницу, откуда вы уже никогда не выйдете. Однако я предпочел бы в ближайшее воскресенье снова увидеть вас, проводящего церковную службу…

Больше он ничего не сказал. Дело было сделано, и, уже больше не глядя на епископа, он твердым шагом покинул комнату в сопровождении своих воинов, уверенный, что вел себя как настоящий император.