Когда де Шарней спрашивал у Сайда, выживет ли Али, тот неизменно отвечал, приводя в отчаяние обоих тамплиеров: «Это одному Аллаху известно». По прошествии семи дней Али пришел в себя, очнувшись от сна, который был так похож на предсмертное состояние. У него болело легкое, Али было очень трудно дышать, однако Сайд теперь наконец-таки заявил, что Али будет жить, и вся компания воспрянула духом.

Потребовалось еще семь дней, чтобы Али смог подняться на ноги, и еще семь дней, чтобы он смог ехать верхом на своем послушном скакуне, к которому его привязали подпругами, чтобы, если Али потеряет сознание, он не свалился на землю. Наконец Али выздоровел и ехал теперь рядом со своими товарищами. Когда они подъехали уже совсем близко к крепости, они вдруг заметили сзади пыль, поднимаемую копытами дюжины коней, и через некоторое время их окружил конный патруль тамплиеров. Начальник патруля приказал им остановиться.

Когда они сообщили, кто они такие, их немедленно сопроводили в крепость и привели к Великому магистру.

Рено де Вишье, Великий магистр ордена тамплиеров, принял их весьма любезно. Несмотря на усталость, прибывшие целый час рассказывали де Вишье о подробностях своего путешествия, но перед этим передали ему послание и документы от Андре де Сен-Реми, а также сумку, в которой находился Мандилион.

Наконец Великий магистр отправил их отдыхать, а затем отдал приказ освободить Али от какой-либо службы до тех пор, пока он полностью не выздоровеет.

Оставшись один, Рено де Вишье дрожащими руками достал из сумки ларец, внутри которого лежал Мандилион. Его душу охватил целый водоворот чувств: он сейчас увидит образ Иисуса Христа.

Расправив полотно и встав на колени, он стал молиться, благодаря Бога за то, что тот позволил ему увидеть свой нерукотворный образ.

Вечером, на второй день после приезда Робера де Сен-Реми и Франсуа де Шарнея, Великий магистр собрал в большом зале рыцарей ордена. Там, на широком столе, был разостлан Мандилион. Тамплиеры один за другим проходили перед погребальным саваном Христа, и некоторые из этих суровых рыцарей еле сдерживали подступавшие к глазам слезы. После общей молитвы Рено де Вишье объявил рыцарям ордена, что священный погребальный саван Христа будет храниться в ковчеге, подальше от любопытных глаз. Теперь это была самая ценная святыня ордена, и тамплиеры будут защищать ее даже ценой собственной жизни. Затем Великий магистр заставил всех поклясться, что они никогда никому не расскажут, где находится Мандилион. То, что Мандилион находится у них, отныне станет одним из величайших секретов ордена рыцарей-тамплиеров.

Марко собрал на обед всех своих ближайших товарищей. Минерва, Пьетро и Антонино прилетели в Турин первым утренним самолетом.

Пьетро держался по отношению к Софии холодно, отчужденно, даже неприязненно, поэтому она чувствовала себя в его обществе очень неловко. Однако у нее не было выбора: до тех пор пока она состоит в Департаменте произведений искусства, ей придется работать бок о бок с Пьетро, хотя она и твердо решила уйти с этой работы после завершения дела о Плащанице.

Обед уже подходил к концу, когда у Софии зазвонил мобильный телефон.

— Алло…

Узнав голос звонившего, София покраснела. Она поднялась из-за стола и вышла из обеденного зала, не желая, чтобы ее товарищи слышали разговор. Когда она возвратилась, никто ее ни о чем не спросил, лишь Пьетро было явно не по себе.

— Марко, это звонил Д'Алаква. Он пригласил меня пообедать завтра с доктором Болардом и другими членами научной комиссии по наблюдению за Плащаницей. Это будет прощальный обед.

— А ты согласилась или нет? — спросил Марко.

— Нет, — смущенно ответила София.

— Ты поступила неправильно. Я ведь тебе говорил, что очень хотел бы, чтобы ты пообщалась с ними.

— Если мне не изменяет память, на завтра у нас запланирована генеральная репетиция слежки за немым, а я вроде бы должна координировать всю эту операцию.

— Да, ты права, но тебе представлялась хорошая возможность снова встретиться с этой комиссией, в частности с Болардом.

— Так или иначе, я буду обедать с Д'Алаквой послезавтра.

Все удивленно посмотрели на нее. Даже Марко не смог сдержать улыбку.

— Вот те раз! Как это?

— Он настоял на своем приглашении пообедать вместе, но уже на следующий день, когда не будет членов комиссии.

Минерва заметила, что Пьетро с силой надавил костяшками пальцев на стол. Антонино также было не по себе от разговора между Софией и Марко, заставившего Пьетро испытывать большое напряжение, а потому он тут же попросил Марко проинструктировать их относительно предстоящей на следующий день операции, сменив тем самым тему разговора.

Одевшись в джинсы и джинсовую куртку, совсем без косметики, собрав волосы в хвост на затылке, София уже начала жалеть о том, что согласилась пообедать с Д'Алаквой.

Она не была некрасивой в таком виде, потому что она вообще никогда не бывала некрасивой, да и ее джинсы и джинсовая куртка были куплены в магазине Версаче, однако она все же хотела показать Д'Алакве, что находится на работе и что эта встреча — лишь часть этой работы, не более того.

Покинув Турин, автомобиль уже через несколько километров свернул на узенькое шоссе, приведшее к спрятавшемуся за лесом импозантному палаццо в стиле Ренессанса.

Решетчатые входные ворота открылись словно сами по себе: водитель Д'Алаквы явно не нажимал каких-либо кнопок дистанционного управления, да и никто не вышел им навстречу — посмотреть, кто они такие. Наверное, везде стояли замаскированные камеры наблюдения.

В дверях ее ждал Умберто Д'Алаква, одетый в элегантный темно-серый костюм из плотного шелка.

София не смогла сдержать удивления, когда вошла в палаццо. Это был настоящий музей — музей, превращенный в жилище.

— Я пригласил вас приехать в мой дом, потому что знал, что вам будет интересно увидеть некоторые из имеющихся у меня картин.

Затем они больше часа бродили по многочисленным комнатам, украшенным впечатляющими произведениями искусства, умело распределенными на группы.

Завязался оживленный разговор об искусстве, политике, литературе. Время для Софии текло так быстро, что она удивилась, когда Д'Алаква сказал, что им пора прощаться, так как ему уже нужно ехать в аэропорт: в семь часов он вылетал в Париж.

— Извините, если я отняла у вас слишком много времени.

— Вовсе нет. Сейчас шесть часов, и, если бы мне этим вечером не нужно было находиться в Париже, я с большим удовольствием пригласил бы вас остаться на ужин. Я возвращусь не позднее чем через десять дней. Если вы все еще будете в Турине, надеюсь вас снова увидеть.

— Не знаю. Похоже, мы уже закончили свою работу или же вот-вот закончим.

— Закончили работу?

— Я имею в виду расследование относительно пожара в соборе.

— А-а! Ну, и как у вас дела?

— Хорошо. Мы на завершающем этапе.

— Нельзя ли выражаться более понятно?

— Но…

— Ладно, не беспокойтесь, я все понимаю. Вот закончится это расследование, все выяснится, тогда вы мне обо всем расскажете.

У Софии словно камень свалился с плеч, когда она услышала последние слова Д'Алаквы. Марко запретил ей что-либо рассказывать Д'Алакве, и, хотя она не разделяла подозрений Марко относительно Д'Алаквы, она не могла ослушаться шефа.

У входной двери их ждали две машины. Одна из них должна была доставить Софию в гостиницу «Александра», а другая — отвезти Д'Алакву в аэропорт, где его уже ждал собственный самолет. Они простились, пожав друг другу руки.

— Почему они хотят его убить?

— Не знаю. Они уже несколько дней обсуждают, как это сделать. Пока они планируют подкупить надзирателя, тот должен оставить открытой дверь в камеру немого. Завтра ночью они намереваются проникнуть к нему в камеру, свернуть там ему шею, а затем возвратиться в свою камеру. Никто ничего не услышит: немые не кричат.